– С добрым утром, Эрих, – поздоровался с солдатом Райнер. – Неважно выглядишь. Как она?

– Мы разговаривали до самого утра, господин майор. Ей очень тяжело, но она намерена уже через несколько дней приступить к работе.

– Райнер, отвезите меня к ней. Я хочу быть рядом, когда она проснется, – попросила Таисия.

– Да, дорогая. Эрих, выпей кофе, перекуси и поедем.

– Я поухаживаю, Эрих.

– Спасибо, фройлен. Буду благодарен, если сделаете покрепче.

Позавтракав, немцы отвезли Тасю к Галине, а сами поехали на завод. С производством все складывалось удачно. Провели испытания на прочность изделий, и на территории завода уже складировались поддоны с готовой продукцией. Райнер готовил отчет, когда в кабинет вошел полковник Кенинг.

– Приветствую, майор! Решил вас навестить по пути в лагерь.

– Хайль Гитлер! Рад видеть вас, господин оберст! В лагерь с определенной целью, или как?

– Да, есть интерес. Вчера привезли русских военнопленных.

– Что ж такого в них интересного? Меня еще не проинформировали. А я сегодня туда не собирался.

– Это женщины. Не хотите проехать со мной? Или вас по-прежнему никто не интересует, кроме вашей русской? Она уже оклемалась после рук доктора Зеемана?

– Спасибо. Она восстанавливается. В постели она меня устраивает. По крайней мере, пока, а там будет видно!

– Ладно, Райнер, не злись. Хоть она и русская, но чертовски красивая.

– А что за интерес к русским женщинам?

– В рейхе решили, что пустующее здание электромеханического завода напрасно застаивается, и есть планы использовать его под производство оружия, химического оружия. На днях приезжают специалисты, чтобы полностью оценить обстановку, и в случае положительного принятия решения не будут терять времени даром. Это вредное производство, на котором и будут трудиться русские фанатки фронта. Я хочу лично их увидеть. Возможно, парочку-другую я возьму в город для других целей. Кстати, а где ваша помощница?

– Она приболела, и я позволил ей несколько дней отлежаться дома.

– Райнер, с русскими надо быть строже. Они такие симулянты! Значит, вы не со мной?

– Нет, господин оберст. Я заеду туда вечером за новыми отчетами по лесозаготовке.

– Хорошо, Райнер. Завтра утром проведу небольшое совещание. Ваше присутствие обязательно.

– Как прикажете, господин оберст. Удачного вам дня.

************************************

Кенинг подъехал к лагерю в хорошем настроении в предвкушении свежей добычи. Полковник приказал построить женщин в один ряд и обеспечить ему должную охрану. Приказа отправлять их на работу не было, поэтому немцы продолжали водить их по очереди рыть большую могилу для тех, кто не в состоянии вынести условия, предоставленные гитлеровцами. Кенинг медленно проходил вдоль ряда военнопленных с пистолетом в руке.

– Ты, выходи, – указал он на приятную девушку лет двадцати трех, с красивыми, вьющимися, длинными волосами. – Давай, давай, – повторил полковник, наставив на нее пистолет.

Девушка вышла на несколько шагов вперед. Альтман отобрал еще четырёх молодых, симпатичных женщин. Приставив дуло пистолета к губам девушек, он приказал открыть рот. Осмотрев зубы, одну из них он вернул в общий строй. Немец еще раз посмотрел на них оценивающим взглядом и приказал Шнайдеру переводить обращение к военнопленным.

– Я представитель немецкой гуманной нации. Вы в этом убедитесь. Вам четырём выпала честь поработать на Великую Германию. Вы будете трудиться в публичном доме, обслуживая солдат Третьего рейха.

– Никогда! – громко произнесла белокурая красавица, несмотря на свой растрепанный вид, и прямо посмотрела в глаза Кенингу.

Альтман понял заявленный протест, улыбнулся, подошел к девушке и со всей силы ударил по лицу. Протестантка упала на землю.

– А сейчас? – спросил немец.

– Ни сейчас! Ни потом! Я свободная русская женщина! Никогда! Слышите? Никогда не стану немецкой подстилкой! – поднимаясь, ответила девушка, гордо подняв красивое лицо.

Шнайдер перевел дословно короткую речь девушки.

– Ты говоришь, что тебе противна любовь немецкого солдата? Так? Ты говоришь, что никогда не познаешь ее? Ты ошибаешься, русская сука! – крикнул Кенинг и резким движением разорвал рубашку и лифчик.

Девушка, пытаясь прикрыть грудь руками, продолжала в упор смотреть на немца. И, не сдержавшись, плюнула ему прямо в лицо. Кенинг схватил ее за волосы и поставил на колени.

– Ты, тварь, пожалеешь об этом! – кричал офицер, вытирая плевок со своего лица. – Ефрейтор! Ко мне!

– Слушаю, господин оберст!

– Я хочу, чтобы эта сука узнала любовь настоящих немецких солдат. Забирайте ее в караулку. Отдаю вам ее на час. Делайте с ней что хотите. Только используйте средства защиты. Русские женщины очень грязные.

– Нет! – закричала пленная. – Застрели меня, изверг! Стреляй! – кричала девушка, пытаясь плюнуть в офицера.

Двое солдат потащили ее в караулку. Девушка кричала и, как могла, сопротивлялась. Но это было бесполезно. В помещение вошли еще несколько солдат и с остервенением кинулись на красивую девушку выполнять приказ ефрейтора. Из караулки доносился душераздирающий крик. Пленные стояли, опустив головы.

– Может, кто-то еще хочет составить компанию этой ненормальной, которая отказалась от свободы, хорошего питания и чести сотрудничества с фюрером? Молчите? Хорошо! Я думаю, это будет хорошим уроком для всех вас.

– Ефрейтор, этих доставить в город на медицинское обследование и после заключения врача отвезти в бордель для наших солдат. А для остальных у нас будет особое задание. Послезавтра для них привезут одежду. А вы пока займитесь их прическами. Подстричь всех коротко. Особенно хорошие материалы сложить отдельно для наших немецких модниц.

– А с той что потом делать? – спросил начальник охраны, показывая на караулку.

– Если не сдохнет, пусть будет в лагере, как пример непослушания, а к вечеру расстрелять. Навряд ли она сможет уже принести пользу рейху.

– Слушаю вас, господин оберст! Хайль Гитлер! – отчеканил ефрейтор и кинулся исполнять приказ.

– Жестко вы с ней, господин полковник, – произнес Шнайдер.

– А как по-другому, Джорг? Она предпочла смерть мне, хозяину этого города. Я думал позабавиться с этой птичкой. Вы заметили, какие у нее красивые волосы?

– Да, ей позавидовали бы многие немки.

– Вот-вот! А теперь она удостоится жалости таких же глупых женщин, как сама. Поехали, лейтенант! Заедем на швейную фабрику. Надо приказать сшить русским робы. Это будет приличнее, чем их обноски. Кстати, вы уже пробовали латышек?

– Да, господин оберст. Это опытные жрицы любви, не то что русские бревна. Хотя если судить, как орет русская из караулки, то среди них тоже попадаются горячие кобылки.

Кенинг и Шнайдер, перекидываясь шутками, сели в машину и поехали в город под ненавидящим взглядом нескольких сотен глаз оскорбленных пленных женщин.

************************************

Антон с Сергеем целый день патрулировали вверенные им объекты. Валерка предупредил, что гестапо очень заинтересовалось отцом и ими, поэтому любые попытки выйти в лес на встречу с партизанами отсекались, во избежание провала.

– Серый, короче, напишем записку и отправим Валерку. Он парень проверенный. Не знаю, как ты, но я ему полностью доверяю.

– Да, я тоже, Антон. Только мал он уж больно. Считай, мы ребенка под смерть подводим.

– Знаешь, Серый, тогда нам надо забирать семьи и в лес к нашим.

– Не горячись, щас походят, походят за нами и успокоятся гады. Или, предлагаешь, Гальку одну тут оставить? Аркашка с ребятами на карьере целыми днями. Что с них взять?

– Вот падла! Хоть бы немного поскромнее себя вел, – выругался Антон, оглядываясь на мужчину в штатском, который неустанно следовал за полицаями.

– Надо че-то сделать, чтобы отвязались от нас.

– Знать бы что! Серый, идем ко мне на обед. Записку накатаем. Да Валерику сунем. Он все сделает.

– Пойдем.

Пока Антон разогревал еду, Сергей написал две петиции для партизан и Валерки. Мальчишке велели взять на чердаке приготовленную бумагу для листовок. И передать записку из рук в руки Горячеву или Садовникову. Дождаться ответа и до концерта, до планируемого нападения на лагерь упасть на дно.

Ребята перекусили и пошли обратно в город. Мальчишка не заставил себя долго ждать. Поравнявшись с полицаями, он остановился и нагло попросил у них папироску.

– Еще чего! Молоко на губах не обсохло! – ругнулся Сергей.

– Да ладно. На, малец, пока я добрый! – сказал Антон и сунул Валерке записки, свернутые трубочкой.

– Спасибочки, господа полицейские! – крикнул мальчик, схватил записки и вприпрыжку понесся дальше.

Валера, завернув за угол, прочитал инструкции и помчался на чердак. Там он упаковал бумажки в какое-то тряпье, замотал в узелок и помчался на место встречи. Патруль на мосту выдался добрейший. Немцы угостили его конфетами и подарили губную гармошку. Пару часов мальчик ждал партизан в условленном месте, лакомясь черникой.

Горячев пришел на встречу один. Понаблюдав за мальчиком, из рассказа Садовникова он понял, что это есть Валерка.

– Валер, привет. Давно ждешь? – окликнул его Борис Моисеевич.

– Даже не знаю. Часов нет. Но ягод добре наелся. А вы Борис Моисеевич будете?

– Так точно! Рассказывай! Что у вас?

– Вот записка, читайте.

– Давай, давай.

«Сами прийти не смогли, так как за нами установлена слежка. Вся связь через Валеру. Нападение на лагерь запланировали на девятнадцатое июля. У немцев намечается праздник с концертами. В лагерь поступило еще человек двести женщин, среди которых есть радистки и врачи. Пленные извещены о дне освобождения. Продукты с «Зари» будут забирать через два дня. Шесть полицаев и подводы будут под контролем машины с эсэсовцами. Она будет ехать следом в полукилометре в качестве охраны и засады. Немцы что-то затевают в городе. На электромеханическом заводе постоянное движение. Завод взяли под усиленную охрану. Больше выяснить пока ничего не удалось. С Валерой передали бумаги для листовок. Восемнадцатого он проверит тайник и заберет листовки. Встречаемся девятнадцатого, на окраине леса, рядом с лагерем. Будем действовать по обстоятельствам. До встречи, товарищи!»