— Тебе вещи привезти? — крикнула Лена в спину, стоя на месте.

— Можешь себе оставить как сувенир, память обо мне, — ухмыляясь, ответил, обернувшись, посылая ей воздушный поцелуй. Она смотрела на меня долгим взглядом, я с трудом отвел от нее глаза, поспешил к подъезду. Дома никого не оказалось. Прислонился спиной к входной двери, сжал зубы. Внутренняя борьба между разумом и сердцем длилась не первый день. Аргументированные доводы, что человек, обманув один раз, обманет и второй раз, плохо воспринималось душой. Где-то внутри болело, рвало на части. Не раз просыпался в ночи, тупо смотря в потолок, перебирая воспоминания, как старые фотографии. Я ни с кем не разговаривал о расставании, мама попыталась пару раз мельком спросить, что случилось, я делал вид, что не слышал этих вопросов. Даже Борису не стал выговариваться, сухо обронил, что тема личной жизни закрыта. Теперь только работа. Желательно все двадцать четыре часа. Мне еще много времени потребуется, чтобы забыть смеющийся карий взгляд, манящие губы, упругость тела. Позже сотрутся даты, забудется имя, какие-то важные детали, только останется маленький рубец на сердце от предательства, как маленькая медалька за мужество пережитого.

Терпеть не мог проводы. Я не любил долгих прощаний. Меня напрягало ощущение какой-то грусти к оставленным местам, особенно бесило, если знал, что вернешься через некоторое время. Сейчас, глядя в родные, дорогие сердцу лица, действительно грустил. Я улетал в Америку, в Нью-Йорк, город, который станет для меня стартом новой жизни. Не сомневался, что все у меня получится, иначе не видел бы смысла данной поездки. Я осознал реальность происходящего окончательно, когда курьер принес документы. Когда позвонил Никита Викторович и проинструктировал о дальнейших действиях, когда Петр Иванович, пожимая руку на прощание, пожелал показать себя во всей красе и не тушеваться перед трудностями. О том, что будет нелегко, тоже понимал. Сколько мне потребуется времени, чтобы себя зарекомендовать, трудно было предсказать, все зависело, как пройдет мой старт.

— Ты там не забывай кушать! — мама заглядывала в глаза, улыбалась, но видел, как дрожали ее губы. Она пыталась храбриться, показать, что рада, смеялась, только ее рука все никак не хотела покидать мою ладонь, боялась отпускать.

— Мам, хватит так переживать! Я же не на войну еду! — обнял ее за плечи, чмокнув в щечку. Прижимая к себе, почувствовал, как она уткнулась в плечо и тяжело вздохнула, смиряясь с происходящим. — Я обязательно вернусь. Через год будешь меня вновь обнимать, хочу, чтобы ты мною гордилась!

— Я итак тобой горжусь! — зеленые глаза ласково смотрели, немного грустили. — Ты у меня самый лучший.

— Я люблю тебя, — голос предательски дрогнул, часто заморгал, чувствуя, как увлажнились глаза. Чмокнув ее в щечку, разжал объятия и повернулся к отцу. С ним мы не были так близки, как с матерью, всегда было какое-то внутреннее расстояние, он всего себя отдавал Олегу. Раньше это задевало, но повзрослев, понял, что каждый растворился в одном из сыновей: мама во мне, он в старшем брате. Мы смотрели друг другу в глаза, именно сейчас мне захотелось, чтобы он сделал один шаг ближе, чем всегда. Отец протянул руку, я пожал ее, разочарованно улыбаясь, было трудно сдержать свои чувства, затем он неожиданно заключил меня в объятия. Я задержал дыхание, боясь нарушить момент, медленно стал выдыхать. Было приятно. Он смущенно меня отпустил, тихо произнес, держа ладонь в рукопожатии:

— Ты береги себя! Помни, что у тебя есть семья, которая любит тебя любого. Ты знаешь, что двери дома всегда открыты. Может быть, я не так часто тебе говорил о своих чувствах, но ты молодец, моя мальчик! Всегда ставь себе высокие цели и добивайся их…. И еще…не забывай звонить, ты понимаешь, кто будет больше всех ждать твоих звонков…

— Папа, ты забываешь про разницу во времени, но по возможности буду набирать! Хотя, наверное, логичнее будет звонить тебе или Олегу в ночные смены! — хлопнул отца по плечу, улыбнулся, повернулся к брату. Он стоял с Аленой, держа на руках Сергея. Сначала обнял Алену, она хлюпнула носом, утыкаясь мне в шею.

— Ну, чего ты тут сырость разводишь? Я, конечно, понимаю, что в стране стоит чрезвычайное положение, и все ждут дождя, как манну небесную, но давай роль оросителя оставим природным условиям, а не твоим глазам! — вытер под глазами влажные дорожки, чмокнул в нос, Алена от моих слов засмеялась. Взяв племянника на руки, прижал его к груди, он обнял меня за шею. Когда я вернусь, он, вряд ли вспомнит меня, буду чужим дядькой, поцеловал его в пухлые щечки, отдал Алене. Что ж, какой-то год пропущу из жизни этого парня.

— Я не знаю, что сказать, — Олег слегка кулаком ударил по плечу, поджимая губы. Я тихо рассмеялся, с интересом ждал продолжения, он, как и отец, предпочитал эмоции держать при себе. — Ты как-то быстро вырос и стал большим мальчиком.

— Олег, ты забываешь, что мне далеко не восемнадцать, а говоришь, как будто старше лет на десять минимум!

— Я до сих помню, как тебя принесли из роддома, ты вечно орал! Просил маму сдать тебя обратно, ибо не давал спать! А еще ты предпочитал сидеть у нее на руках, а не самостоятельно играть в игрушки, — в голосе на секунду послышала детская ревность.

— Боже, Олег, тебе не стыдно припоминать младенческие слабости?! — поймал его руку, притянул к себе. Он как-то подозрительно затих, замер на мгновение. — Береги родителей, свою семью! — прошептал ему на ухо, смотря на отца с матерью, Алену с Сережей. — И никогда не скрывай от меня правду, чтобы не случилось! — это уже ему припомнил случай с Наташей, когда он был в курсе, а я нет. Олег вздохнул, отстранился. Долго рассматривал мое лицо, словно пытался запомнить до мельчайших подробностей.

— Ты тоже веди себя хорошо! И девок там не совращай! — он сглотнул, приподнял уголки губ в подобии улыбки.

— Это я совращаю??? Да я беленький и пушистенький! Это меня надо беречь от местных девочек! — рассмеялся, похлопал брата по плечу. Олег покачал головой, видно был другого мнения. Повернулся. В сторонке стоял Борис с Ирой, Наташа. Мои лучшие друзья. — Ну! Первый мой указ таков, — тыкнув пальцем в Бориса и Иру, — свадьбу без меня не играть, я вам сэкономлю деньги, выступлю в качестве тамады!

— Упаси Господи! — простонал Борис, театрально прикрывая глаза. Ира хихикнула, ткнув того локтем в бок.

— Что значит «упаси Господи»? Я не понял? Ира, у тебя есть время его вразумить! — возмутился я, давя улыбку. — Ребят, сильно не ругайтесь. Хотя с Борькой невозможно ругаться. Он у нас бесконфликтный человек. Если вам нужно мое благословение, официально его даю! — парочка рассмеялась, кому нужно мое разрешение, спрашивается, но мы рассмеялись.

— Наташ, — протянул руку, обнял девушку за плечи, она, уткнувшись мне в грудь, обняла за талию. Некоторое время мы стояли, не двигая, не говоря каких-то слов. Я прикрыл глаза, вдыхая какой-то цитрусовый запах с ее волос. Почему у меня нет никаких чувств к этому человеку, чтобы однажды назвать его своим? Ведь было б все намного проще и ей, и мне. — Люблю тебя до слез. Поэтому, как вернусь из Америки, сразу женюсь! — по-дурацки улыбнулся, отодвигаясь от Наташи, смотря ей в глаза. Она улыбнулась, погладила по щеке.

— То есть мне тебя сидеть и ждать у окошка?

— Конечно, коня найду и прискачу!

— Дурак ты! — из ее груди вырвался тихий смех. Я так рад был, что она смеялась, что не замкнулась в себе, хотя для окружающих она была закрыта, только я и Борис с Ирой имели доступ к ее улыбке, к ее сиянию глаз. Крепко Наташу сжал, еле заставил себя отойди от нее. Мне было страшно ее оставлять. Я где-то глубоко в душе боялся, что ей вновь попадется какой-нибудь кретин, типа Виталика, а меня не будет рядом. Обнял Иру, девушка пыталась скрыть слезы, но предательски шмыгнула носом. Пожал руку Борису, нагнувшись к уху:

— Береги сих курочек!

— Буду холить, лелеять и пощипывать!

— Я тебе дам — пощипывать!

— Ну, одну курочку можно же!

— Одну можно, только если она сама захочет, чтобы кто-то почистил ей перышки. А про другую, если какой там петух появится, мякни. Пусть пройдет сначала наш с тобой фейс-контроль.

— Договорились!

Объявили мою посадку. Все разом загалдели, родители пытались дать какие-то наставления. Девчонки уже не скрывали слез, Борис с Олегом улыбались, но напряженно смотрели. Я схватил свою сумку, помахал им рукой, посылая каждому воздушные поцелуи. Протянув паспорт на контроле, обернулся. Сердце дрогнуло. Запоминая их в этот момент, последний раз махнул им рукой, с улыбкой двинулся в коридор. Самолет взлетит и унесет меня в новую жизнь, где мне нужно было создать себя нового.

2 часть

Дважды на одни и те же грабли

Ветер трепал волосы. С тех пор как перебрался в Америку, Майами полюбился больше всего, чем Нью-Йорк, может потому что в первом городе солнце больше. Еще нравилось здесь разъезжать на кабриолете престижной марки. В такой машине остро ощущалась скорость.

Было почти девять утра. Любил утро, потому что солнце еще не пекло и до невыносимой жары можно было успеть сделать кучу дел. Остановил машину возле особняка в одном из известных районов Майами. На секунду замер перед домом, улыбаясь, как чеширский кот. Все что раньше рисовалось на бумаге, теперь воплощалось в реальность. За три года в США, это был мой десятый самостоятельный проект от начала до конца в строительстве, бонусом я всегда отдавал заказчикам эскизы ландшафта. Первый год вышел адский. Было несколько моментов, когда я хватал сумку с вещами и ехал в аэропорт, чтобы вернуться домой. Я сидел в зале ожидания, смотрел на табло прилетов и отлетов и, понимая, что легких путей не бывает, со стиснутыми зубами возвращался. Как потом Никита Викторович признавался, это была проверка на мою стрессоустойчивость, на мое желание доказать американцам, что я себя не на свалке нашел. И я доказывал, по двадцать часов в день, приходил в съемную квартиру и падал на кровать, успев лишь скинуть ботинки. Тот год сделал меня жестче, научил принимать решения быстро и, главное, правильно, брать на себя руководство и отвечать не только за свои дела.