Линда Йонненберг

В постели с Хабенским

Моя подруга Зухус валялась на ковре и листала порнографический журнал, периодически делая краткие комментарии. Я валялась на диване, потому как там было значительно мягче, и рассматривала Зухус, листающую порнографический журнал. Что-то в этом было: в Зухус, в ковре, в журнале и во мне тоже, но это что-то ничего не меняло — нам было скучно. Нам было скучно давно, с осени. Мы не были лесбиянками, хотя многие наши знакомые мужского пола в последнее время просто упивались этой мыслью, сладострастно пуская слюни при встречах и многозначительно вздыхая по телефону. Некоторые из них даже делали попытки проникнуть в нашу спальню, чтобы воочию убедиться, что мы лесбиянки, а на худой конец, что мы обычные темпераментные молодые женщины, готовые в любую минуту выбросить белый флаг и слиться в экстазе с представителями противоположного пола. На самом деле мы и были темпераментными, молодыми и готовыми… Но… У нас была проблема. Одна-единственная проблема — темпераментные, молодые и, вероятно, периодически готовые слиться в экстазе с представительницами прекрасного пола мужчины, которые нравились нам, были актерами. Причем не просто актерами, а модными актерами.

Тема: Немного о происхождении актеров…

Автор: Урсус и Зухус

Дата: 12.04.2004


Давным-давно на земле жило племя карликов-иебанов. Они были детьми огромного лиса Йог и богини Земли Бан. Тело у карликов было маленькое, а голова большая, повернутая назад. Чтобы общаться между собой и с другими народами, они использовали зеркало. Каждому новорожденному иебанчику родня преподносила зеркальце в серебряной оправе, которое оставалось с ним на всю жизнь. Потеряв его, иебан лишался своей магической силы.

Крошки-иебаны были могущественными магами. Они управляли силами природы, разыскивали клады и золотоносные жилы и были великолепными кузнецами. Мускулистые, заросшие густой бурой шерстью, карлики орудовали тяжеленными молотами, изготавливая разящие без промаха мечи, легкие и прочные щиты и изящнейшие ювелирные украшения. Одна слабость была у карликов-иебанов — они очень любили ловить рыбу в тихих речных заводях. Мечтой иебанов было сидеть на берегу с удочкой в руках и смотреть в зеркало воды, но из-за особенностей своей анатомии они не могли этого сделать.

Однажды в теплый летний день молодой иебан сидел и клевал носом на берегу реки. В руках у него была удочка, зеркальце в серебряной оправе лежало рядом, на траве, чтобы он мог быстро схватить его, если начнет клевать рыба. Таким его и увидела проходившая мимо девушка. Люди издревле верили, что, если украсть зеркальце иебана, он в уплату за него укажет клад, месторождение золота или драгоценных камней. Дремлющий на бережку иебан не позаботился о маскировке, поэтому девушка сразу поняла, кто он такой, и алчность вспыхнула в ней с неведомой силой. Она резво подбежала к иебану и схватила зеркальце.

— Теперь оно у меня! — заголосила противная девица, а иебан инстинктивно исчез, но потом, спохватившись, снова стал видимым.

— Отдай мне зеркальце, добрая девушка! — взмолился карлик, бросив удочку и встав на колени. — Я выполню любое твое желание!

— Так-то лучше! — вздернула крестьянка свой курносый нос и стала думать, чтобы ей попросить у иебана: золота в слитках или монетах или сверкающих изумрудов к своим зеленым глазам?

Думала пейзанка медленно, и за это время у смышленого карлика родился собственный план. «А что, если соединиться с пышнотелой человеческой особью? Дети получатся уродливыми, спору нет, но вдруг их лица окажутся на одной стороне с грудью? Это стоит зеркальца», — подумал карлик-иебан и набросился на беззащитную девушку. В суматохе они разбили зеркальце и утопили удочку, но ни один об этом не пожалел. Карлик потерял свои магические способности, девушка — невинность, но от их союза родились мускулистые, шерстистые, уродливые, смотрящие вперед люди-иебаны, предки современных актеров.

— Хе-хе, Зухус, а ты не помнишь, почему нас вставило тогда по поводу этих самых карликов?

— Так ты мифы какие-то читала, что ли, не помню уже.

— А песнь песней? О возлюбленный мой, твои ноги мохнаты, как кошачьи когтеточки! Бедный, бедный Хаба, бедный, бедный…

— Действительно, бедный. Прелесть какая. Надеюсь, он это никогда не прочитает…

— Давай что-нибудь съедим.

— Давай. — Зухус, все еще хихикая, идет на кухню. На ней шорты и белая майка. Ногти на руках накрашены розовым лаком, а на ногах — прозрачным.


Театральные фанаты — абсолютно запредельные существа, они не поддаются никакому анализу и совершенно не доступны моему пониманию. Мы с Зухус не фанатки, никогда фанатками не были, даже в детстве. На самом деле все очень просто: хочется взять — возьми, не получается — отойди в сторону и займись чем-нибудь другим. Стань, например, лесбиянкой или космонавтом. Шутка.

Музыкальные фанаты — другое дело. Их можно использовать для работы по дому, ухода за детьми, прогулок с собакой, для секса, наконец. Они охотно выполняют всякие поручения и ни на что, кроме признательности кумира, не претендуют. Случаются, правда, и неприятные казусы. Одна ярая поклонница «российского битла» постоянно тусовалась у его подъезда и, заметив направляющихся к нему красоток, сразу же звонила теще музыканта, женщине суровой и легкой на подъем.


Мы сидели в ресторане «Академия», у меня дрожали руки. Я очень сильно злилась и пила горький черный кофе. Зухус и Почеренков весело болтали, каждый на своем уровне. Почеренков делал вид, что понимает, о чем идет речь, а Зухус делала вид, что она верит в то, что Почеренков ее понимает. Я продолжала злиться. Вдруг Зухус с приветливой улыбкой яростно замахала рукой. Я внутренне содрогнулась, но постаралась не потерять лица. Зухус все махала и махала, Почеренков смотрел в направлении махания с тайным страхом. Я смотрела на Почеренкова с тайной надеждой. Корпорация жен за соседним столиком тихо пила алкоголь. Хабенский почти застенчиво сказал: «Привет», — вместо того чтобы свернуть мне шею легким движением руки. Я промямлила: «Прости», — с удивлением заметив, что у меня дрожат не только руки, но и голос. Почеренков косил под идиота, весело крутя круглой головой. «Поздно», — сказал Хабенский, и они с Зухус вышли в ночь. Я достала трубу и зачем-то стала звонить питерской соседке, по-прежнему не теряя лица. Почеренков растерялся и притих. Я стала рассказывать соседке о погоде в Москве и Подмосковье. Почеренков, ерзая на стуле, придушенным голосом сообщил, что пойдет к жене, и спросил моего разрешения. Я разрешила, продолжая болтать с соседкой о ее коте. Потом мы с Зухус поехали домой, и по дороге в голову мне пришла мысль о суициде. Я не была лесбиянкой.

Тема: Если у вас принято делиться воспоминаниями

Автор: Jesminda

Дата: 27.01.2004


Ну что ж, делиться воспоминаниями, так делиться.

Эпизод 1

Восемь часов вечера. Кафе на Невском. За стеклянными дверями колючий, мелкий дождь. Промозглый мокрый вечер темно-серого цвета с тусклым светом фонарей и совсем неяркой рекламы. Отпарировав дежурный вопрос «как дела?» дежурным ответом «нормально», Костик смотрит в окно пустыми глазами. «Ни фига себе, — думаю. — Обычная питерская осень, и сразу такое похоронное настроение».

— У тебя неприятности?

— Нет.

— Но ведь не с потолка же ты такой убитый?

— Все нормально. Как всегда. Хандра просто.

— Да ладно, Онегин. У тебя хандра триста дней в году.

Помолчали. Пора менять тему.

— Кстати, поздравляю тебя. Извини, что заранее. Когда еще увидимся.

— С чем?

Неподдельное недоумение. Уже интересно.

— С первым полукруглым юбилеем совместной жизни.

— А-а, спасибо.

— Хоть бы улыбнулся. У тебя семейные неприятности?

— Нет.

— А ты вообще-то еще любишь ее?

Молчание.

— Ты разочарован?

— Дело не в ней.

— В тебе?

— Да. Просто я тогда был другой С тех пор я сильно изменился, а она осталась прежней. Мне кажется, ей со мной тяжело.

— Ей с тобой или тебе с ней?

Молчание.

— Изменяешь ей?

Молчание.

— А почему Женька тебя сдала? Плохо уговорил?

— Мы с ней расстались до того, как я женился. Тихо и мирно. Без претензий. Не знаю, зачем она меня подставила. Как дурак оправдывался за чужие грехи.

— Знаешь, Костик, меня всегда удивляла твоя способность превращать всех твоих знакомых женщин в друзей. Не в любовниц, не в подруг, а именно в друзей. Ты для них брат, подружка, жилетка, кто угодно, только не мужчина. Удивляюсь, как ты вообще женился, как тебе это удалось. Выбора большого не было?

Молчание. Поморщился. Значит, права.

— Ребенка бы вам.

— Зачем? Кому он нужен? И что изменится?

— У вас-то точно ничего.

Молчание.

— Ну, как тебя проводили в Ленсовета?

— Без особого сожаления.

— А ты на что надеялся? Что Пази, заливаясь слезами, будет ползать у тебя в ногах?

— Нет. У него таких Костиков навалом. А будет еще больше. Как только выпустит свой курс. Мне кажется, он даже рад от меня наконец избавиться. Как и Юрка: фенита ля комедия.

О, кажется, Костик начинает оживать. Самоирония. Неплохо, если способен еще на самоиронию. Совсем неплохо. Внимательно вглядываюсь в знакомое лицо. Это не усталость. Пьешь. Тоска в глазах, страх в самой глубине — глаз и души. Знать бы, чего ж ты так боишься. За стеклянными дверями темно-серый вечер стремительно превращается в черную, маслянисто-блистающую огнями ночь.