– Мы ещё обсудим этот вопрос, – уклончиво ответил Петр Сергеевич и направился на выход, оставив Роберта с внезапным и чертовски неприятным ощущением, что его проблемы не то, что не решены, а вообще только ещё начинаются.


– Что-то ты поздно. – Печенька, удобно устроившийся на диване в гостиной перед огромным телевизором, отсалютовал Роберту банкой пива и снова перевел взгляд на экран, где по спортивному каналу шел хоккейный матч между московскими «Динамо» и «Спартаком».

– В отличие от тебя, я вообще-то работаю, – с сарказмом напомнил другу Роберт и, бросив сумку с ноутбуком на кресло, направился к бару, попутно ослабляя на шее узел галстука.

Присутствие у него дома Славика, которого Роберт не видел с того самого незабвенного утра, когда они очухались после попойки в компании неизвестной девицы нескромного поведения, стало для Левицкого сюрпризом. Впрочем, догадаться о том, по какой причине Печенька воспользовался выданными ему Робертом ключами от квартиры, было не так уж и трудно.

– Итак, чем обязан твоему обществу? – поинтересовался все же Роберт, делая первый глоток портвейна, который плеснул себе в бокал буквально на самое дно. Славику Левицкий предлагать выпить не стал – тот, судя по всему, и сам прекрасно справлялся с опустошением его бара и уже был занят употреблением пенного напитка. – Хотя подожди, дай-ка я угадаю – тебе негде ночевать? – добавил прежде, чем друг успел отвлечься от просмотра матча, чтобы ответить.

– Бинго! – беззаботно откликнулся Печенька. – Я просто поражен твоими дедуктивными способностями, Шерлок.

И тут Роберт заметил в углу комнаты огромный чемодан, который недвумысленно намекал на то, что Печенька приехал к нему отнюдь не на одну ночь.

– Тебя что, выкинули из квартиры? – спросил Левицкий, присаживаясь на широкий подлокотник кресла, обтянутого темной кожей.

– Ага, – все тем же тоном подтвердил Славик, не сводя с экрана глаз, и вдруг резко подскочил на месте:

– Да бл*, судья, свисток тебе в жопу, не было там фола!

– И за что же? – полюбопытствовал Роберт, когда Славик высказал все, что думает о судье и всех его родственниках до пятнадцатого колена.

– За неуплату, конечно, – пожал тот плечами в ответ.

– Значит, ты надолго, – подвёл Роберт итог и, сложив на груди руки, добавил:

– Ну что ж, тебе повезло. Завтра я уезжаю на два дня.

– По работе?

– Нет, к дяде на юбилей. Судя по всему, он желает проверить нас с Татьяной Борисовной на вшивость.

– Вот это уже интре-е-е-сно, – протянул Печенька, принимая сидячее положение и даже перевел взгляд с экрана телевизора на Роберта. – Он клюнул на подставную невесту?

– Не знаю. Но то, что он устроит нам ещё не одну проверку – факт. – Левицкий усмехнулся, вспомнив, как сказал воспитательнице, что дело может дойти до поцелуев и объятий, и вдруг поймал себя на мысли, что было бы даже интересно узнать, как строгая Татьяна Борисовна целуется. Останется ли она холодна, когда он сомнет ее губы поцелуем – как можно более страстным, конечно, ведь на них будут смотреть – или откликнется с пылом, который в ней сейчас трудно даже заподозрить? Он представил, как ее кошачьи глаза приобретают темный, колдовской окрас под воздействием просыпающегося желания и… понял, что представлять этого категорически не стоило. Потому что эта воображаемая картина ему неожиданно нравилась. Даже слишком нравилась.

– И ты реально возьмёшь воспиталку с собой и вы будете строить из себя влюбленную парочку? – любопытствовал, тем временем, Печенька.

– А что тебя так удивляет? – приподнял брови Роберт. – Это ведь была твоя идея.

– Точно. Моя! – неожиданно воодушевленно воскликнул Славик, потирая руки. – И я хочу это видеть! Ведь дядя Петя не будет возражать против ещё одного гостя?

Роберт хмыкнул, понимая, что если возьмёт Печеньку с собой – праздник удастся так, что дядя его вовек не забудет. Причем далеко не факт, что воспоминания эти будут хоть сколько-нибудь приятными. Впрочем, с учётом подлого шантажа, который устроил племяннику Петр Сергеевич, он вполне заслуживал в отместку присутствия Славика на своем юбилее и всего того, что тот способен там устроить.

– Не будет, конечно, – ответил Роберт, вновь пригубливая портвейн и скрывая усмешку за кромкой бокала. – Тем более что у меня на примете есть отличная компания для тебя.

Что ни говори, но один Славик хорошо, а в комплекте с бойкой девицей – ещё лучше. Допивая портвейн, Роберт поймал вдруг себя на том, что ждёт дядюшкиного юбилея с неожиданным предвкушением.


– Она симпатичная? – спросил Печенька в сотый уже, должно быть, раз за последние пятнадцать минут, имея в виду Ершову, которой Роберт, как и намеревался, передал приглашение на дядин юбилей через свою «невесту».

– Нормальная, – лаконично ответил он Славику, не сводя глаз с дороги, где в сонном утреннем ступоре неторопливой вереницей плелись машины – привычная, в общем-то, картина, которая сегодня отчего-то выводила его из себя.

Наверное, дело было в тревоге, тупым клином засевшей на задворках сознания. Левицкий мог примерно представить, чего ждать от дяди, но что-то все же не давало ему покоя, будто он упускал или не учел нечто важное. Впрочем, Роберт надеялся, что присутствие Печеньки, способного сделать из любого торжества нечто незабываемое, отвлечет Петра Сергеевича от того, чтобы слишком уж рьяно следить за их с Татьяной Борисовной поведением. Хотя зажать ее пару раз в углу в самой интимной позе на радость гостям, которые тоже наверняка проявят немалое любопытство по отношению к новоиспеченным жениху и невесте, пожалуй, все равно не помешает.

– А грудь у нее какого размера? – продолжал спрашивать Славик, и Роберт, раздраженно посигналив тормозящей впереди него «Ауди», сказал:

– Да не знаю я. Не разглядывал.

– А, ну да, тебе было на кого еще глазеть, – поддел его Печенька, и Левицкий в ответ только хмыкнул, решив не упоминать о том, что у Татьяны Борисовны действительно неожиданно нашлось, на что посмотреть.

Ему вдруг даже стало любопытно, как она оденется сегодня. Решит снова поразить его своими ногами или чем-нибудь поинтереснее? Или запакует себя с головы до пят в нечто невзрачное? А может, стоило дать ей денег на одежду, чтобы она принарядилась к торжеству? Черт, и как он только не подумал об этом раньше? Наверное, все дело просто в том, что ему это было не так уж и важно. Главное, чтобы она прекрасно сыграла свою роль, а уж во что она при этом будет облачена – дело, в общем-то, совершенно десятое.

Но когда они с Печенькой наконец дотащились по пробкам до ее дома и Татьяна Борисовна вместе с подругой сели к нему в машину, Роберт, оглядев свою «невесту», все же не удержался от насмешливого комментария:

– Дядюшка намерен жить ещё долго.

– Извини? – не поняла она.

– Ты практически вся в черном, – пояснил Левицкий. – Как на траурную процессию.

– Я взяла для вечера отдельный наряд.

Роберт только брови приподнял, заранее опасаясь представлять, что именно его ждёт. Но на всякий случай предложил:

– Если ты хочешь, мы можем заехать в какой-нибудь торговый центр и купить все, что тебе нужно. Я оплачу.

– Не хочу, – решительно отрезала его «невеста» и Роберт только плечами пожал в ответ на этот категоричный отказ. После чего наконец вспомнил о том, что за этим весьма занимательным диалогом забыл представить Печеньке свою ненаглядную и Ершову, устроившуюся вместе со Славиком на заднем сиденье.

– Славик, познакомься с моей… Танюшей, – кивнул Левицкий на сидящую рядом «невесту», впервые пробуя ее имя на вкус вот так – сокращённо-ласково, без отчества и прочих ненужных регалий. Это было очень непривычно и, судя по удивлённому взгляду самой «Танюши», весьма для нее неожиданно. Но, в конце концов, ближайшие два дня им предстояло изображать людей, состоящих не просто в близких отношениях, а собирающихся вступать в брак, чтобы старательно делать детей. Так что лучше начинать привыкать обращаться к ней так, как это делал бы влюбленный мужчина. Хотя, насколько он знал, у парочек в ходу обычно были какие-нибудь милые прозвища. Наверное, им надо будет тоже придумать таковые. На всякий случай.

Перехватив в салонном зеркале выжидающий взгляд Печеньки, который рядом с Ершовой сейчас был скромен, как никогда, Левицкий закончил представление:

– А это ее лучшая подруга. Ершова Елена Михайловна. Для нас просто Лена.

– Ну почему же просто Лена? – возразила та, бросив на Печеньку кокетливый взгляд. – Для вас, Слава, я готова быть Леночкой.

Роберт едва не хмыкнул вслух, когда услышал это эксклюзивное предложение и, посчитав, что на этом церемонии окончены, завел мотор и тронулся с места, выруливая на оживлённое шоссе.

Ехать им предстояло с учётом пробок часа два – дядин дом располагался за городом, и устраивать такой прием в будний день было, вообще-то говоря, не самой блистательной идеей. И Роберт только сейчас вдруг понял, что до воскресного ужина вообще ни разу не слышал о том, что дядя собирается праздновать свой день рождения конкретно сегодня. А это лишний раз означало, что цель всего торжества заключалась вовсе не в том, чтобы выпить за именинника, нет. Все затевалось именно ради него и Тани. И Левицкий очень надеялся, что спектакль, который они должны будут разыграть, удастся. Потому что в противном случае обманутый Петр Сергеевич мог, чего доброго, и правда сделать то, чем ему угрожал.

Бросив взгляд искоса на сидящую рядом воспитательницу, Роберт поджал губы и крепче вцепился в руль, твердо пообещав себе, что не допустит никакого прокола. Даже если ради этого придется перейти оговоренные между ними границы.

* * *

Дом, во внешнем виде которого легко угадывалось влияние немецкого стиля фахверк, дядя купил пять лет тому назад, когда не стало его жены, которая, будучи бездетной, главным образом и воспитывала Роберта. И он, наверное, не мог пожаловаться на то, как к нему относились – в конце концов, у него было все необходимое и даже гораздо более того. Хотя дядя был с ним достаточно строг, Роберт понимал причины этого – из него просто хотели вырастить самостоятельного человека. Но ни доброта тети, ни внимание дяди не могли все же полностью компенсировать ему потери родителей. И даже сейчас, будучи взрослым уже человеком, он до сих пор ощущал себя… немного чужим. Ему всегда казалось, что, будь он родным ребенком, к нему могли бы относиться иначе. Он часто опасался в детстве, что станет вдруг своим единственным родственникам не нужным. Он рос с мыслью, что должен делать и стараться гораздо больше других детей, имеющих родителей, которые их точно не бросят. И всю жизнь он пытался сделать так, чтобы дядя был им доволен.