Тати Блэк - В постели с монстром

- В прямом. Мы хотим проработать все версии. Но сейчас не об этом. Предположительно Егор держит Нино и Алину у себя на дачном участке. Там у него есть дом с приусадебными постройками.    

- Значит, он похитил именно ребёнка?    

Теперь уже Германа сковало ужасом от того, что именно Нино оказалась во всём этом ненужным элементом. Это она была не нужна этому мудаку Егору, а вовсе не Алина.     

- Скорее всего, так. Существует вероятность, что Вишняков был помешан на Землянской. Соседи в квартире, которую они занимали, говорили, что он регулярно устраивал Дарье сцены ревности. Доходило до поножовщины. Что ему нужно от ребёнка, я не знаю, но думаю, мы это выясним.     

Сердце Ильинского ухнуло вниз. Руки сами по себе сжались в кулаки. Итак, Нино и Алина в руках какого-то психа, который вряд ли заинтересован в том, чтобы обе девочки остались живы и невредимы. И при всём при этом есть он… который ни черта не может сделать. Сейчас он почувствовал себя особенно беспомощным, скованным по рукам и ногам.    

- Что вы будете делать? - задал он вопрос, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал спокойно и ровно.   

- Сейчас выезжаем туда, где Вишняков может содержать Нино и Алину. Это за городом. Будем держать тебя в курсе.        

Будут держать в курсе? Володарский сейчас шутит?   

- Исключено. Я еду с вами. Или сейчас перетрясу всех, но найду этого гондона Вишнякова и его дачу раньше вас, - мрачно проговорил Герман, встал из-за стола и заявил Борису, на лице которого читалось сомнение: - Я еду с вами. Командуй, начальник.

Пора было рвать когти.     

Он чувствовал это, как загнанное животное чует приближение охотника. Его ищут. Скоро они будут здесь. Придут, чтобы отобрать ту, на которую имел право только он.     

Ту, что орала во всю силу лёгких, когда он уносил ее прочь от няньки.    

Гребаная лживая сучка! Хотела обмануть его, сказав, что это ее дочь. Хотя он-то всегда знал правду. Знал, как никто, что эта девчонка – дочь Дашки. И этого мудака Ильинского, с которым та трахалась, пока он вкалывал на Севере, чтобы ее содержать. Она была чертовски дорогой штучкой, но ему нравилось чувство, что она принадлежит ему. Также, как теперь ему принадлежит ее дочь.    

Он вспомнил, как буквально озверел, когда вернулся с вахты и увидел ее с этим огромным животом, внутри которого был ребенок, которого ей заделал другой. Не он! Как же он ненавидел ее в тот момент! Ненавидел так, что хотел убить. И, в конечном счёте, сделал это.    

Он знал, что сам был виноват в том, что Дашка умерла. Это он подсыпал ей средство, ускоряющее роды. Но он не хотел ее смерти! Он лишь хотел поскорее избавить ее от чужого отродья…    

Но она умерла. Издохла, производя на свет эту девчонку.     

Он посмотрел на ребенка, которого держал на руках. Поначалу она совсем ему не понравилась. Такая мелкая и хрупкая, что, казалось, можно обхватить ее тонкую шею двумя пальцами и, едва сжав - задушить. А ещё она постоянно орала, стоило ему только приблизиться к ней. Он ей не нравился, он знал это. Но это поправимо. Он заставит ее полюбить себя. Так, как не любила ее бл*дская мамаша. Да, Дашка никогда его не любила, иначе эта девчонка просто не появилась бы на свет. Но ничего. Он воспитает из нее идеальную женщину. Само совершенство. Ту, что будет предана ему одному. Всегда.      

Да, все это будет. Очень скоро. Но сейчас пора было сматываться отсюда, пока не нагрянули менты. И Ильинский. Он знал, что этот ублюдок ищет девчонку. Он даже хотел бы встретиться с ним, чтобы расплатиться за все. С каким удовольствием он отстрелил бы ему то, чем он трахал его Дашку! С каким удовольствием проделал бы с ним все то, о чем думал все эти долгие месяцы…      

От этих мыслей у него вспотели ладони и участился пульс. Он вынужден был напомнить себе, что у него есть иная, высшая цель. Более значительная, чем просто месть. Да и разве не станет худшим наказанием для Ильинского потеря девчонки? Он не заслужил смерти, нет. Он должен мучиться, думая день и ночь о том, где его отродье и с кем. Сыта ли она, здорова ли и жива ли вообще. Пусть сходит с ума, думая об этом каждую секунду, также как сходил с ума он сам все это время, когда не мог подобраться к девчонке. О да, он не подарит Ильинскому смерть, как избавление. Он подарит ему бесконечное мучение…     

Эта мысль ему понравилась. Он растянул губы в тонкой улыбке и провел указательным пальцем по щеке девчонки. Глаза у нее точно были Дашкины – такие огромные, небесно-голубые. Это ему нравилось тоже.    

А потом она снова разоралась. Он инстинктивно накрыл ладонью сморщившееся лицо и прошипел:

- Заткнись!     

Но она не умолкала. А он понятия не имел, как можно ее угомонить. Возможно, ему все же стоило прихватить с собой ее няньку. Хотя бы на первое время. А избавиться от нее он успеет всегда…    

Додумать свою мысль он не успел. Неожиданно раздался жуткий грохот и, бросившись в прихожую, он увидел, как дверь слетает с петель и в проёме возникает тот, кого он ждал.    

- Что ж, так даже лучше, - сказал он, вынимая из заднего кармана пистолет и направляя его прямо в ненавистное лицо.

Пока они с Володарским ехали туда, где, вероятнее всего, держали Нино и Алину, Герман раз за разом прокручивал в голове то, что узнал. Он не помнил Дашу от слова «совсем». Может, какие-то обрывочные образы, которые, вероятнее всего, просто смешались у него в памяти. Но сейчас, когда выяснил про её суку-любовника, она словно бы стала ближе. Не в тот момент, когда он забрал Алину, нет. А сейчас. Когда можно было попробовать воспроизвести всё, что Землянская пережила, когда ждала их ребёнка.    

Эти размышления - по кругу - позволяли хоть как-то абстрагироваться и не погрузиться в липкий страх. «Вишняков был помешан на Землянской», - как на повторе звучал в памяти голос Бориса. Помешан. Б*я… Он ведь был неконтролируемым… Этот Егор, у которого сейчас в руках находились его девочки. Что он мог хотеть от Алины? Как только Ильинский понял, что именно дочь была в наибольшей опасности, в его фантазиях стали появляться картинки, от которых к горлу подступала тошнота. Потому что не понимал, как именно Вишняков относится к малышке. Что именно в его голове рождается, когда видит перед собой Алину? И Нино… она стала ненужным и чужеродным элементом, от которого он вполне мог избавиться.       

Не думать. Нужно просто об этом не думать. Никакие мысли не помогут девочкам выбраться. Только действия. А это значило, что поквитаться с больным ублюдком у него получится уже вот-вот.     

- Так. Это здесь, - тихо проговорил Володарский, паркуясь возле одного из невысоких домов за простеньким штакетником. - Вперёд по улице, там пустырь. На пустыре дальше одноэтажка. Дача Вишнякова, оставшаяся от матери.    

- У него ещё и родственники есть?    

- Были. Мать погибла давно, её особо жестоко убили на глазах Вишнякова. Потому тот таким и стал.     

- Гм.      

Вот только ему не хватало психологии маньяков. По херу было вообще, что и как привело к тому, что этот гондон сейчас занимался тем, чем занимался. И что вытворил то, за что Ильинский его ни прощать, ни миловать не желал.     

Борис вышел из машины, и Герман последовал за ним. В венах вскипал чистейший адреналин, который хоть отчасти помогал приглушить страх, что они приехали сюда слишком поздно.   

Закурили. Ильинский втягивал дым жадно, будто насытиться нужно было этой горечью, которая заполняла лёгкие до боли.   

- Мои ребята рядом. Брать будем, когда подойдём ближе. Нельзя, чтобы Вишняков хоть что-то заподозрил. Дом на отшибе, территория кругом просматривается. Действовать нужно осторожно.   

- Предлагаешь в засаде сидеть, пока эта скотина там с девочками х*й знает что творит?   

- А другого пути нет. Спугнёшь раньше времени - иди скажи, что ему в голову взбредёт.   

Ильинский сжал челюсти и отбросил окурок в снег. Вроде бы Володарский был прав, если бы не одно «но» - медлить сейчас ему казалось смерти подобно.      

- Хорошо, тогда как действуем?   

- Пока ждём. Давай прогуляемся, осмотримся.      

Где-то забрехала собака, и этот звук тоской сжал сердце Ильинского. Совершенная глушь, такая не в каждой  полузабытой деревне-то бывает. И гул, будто со всех сторон тишина давит.   

Он зашагал рядом с Володарским. Тот молчал, молчал и Герман. Нет, пожалуй, он не мог бы пообещать, что справится с собой и сможет бездействовать, даже если его жизнь будет под угрозой.   

- Вон тот дом. - Борис указал на одноэтажную постройку, которая стояла поодаль от остальных. - Если Нино и Алины там нет… я не знаю, где их тогда искать.    

Он засунул руки в карманы пальто и осмотрелся. А Ильинский застыл, вперившись взглядом в логово этого чёртова психа. Понимание, что девочки могут находиться настолько близко, било по натянутым до предела нервам. Герман запрокинул лицо и всмотрелся в равнодушные серые небеса. Если уж они дали ему Алину и Нино в то время, как он давно смирился с одиночеством, это не могло случиться просто так. Эта мысль вдруг принесла то, чего Герману так не хватало - покой. И уверенность, что всё будет хорошо.    

И понимание, что он просто обязан действовать прямо здесь и сейчас.      

- Ильинский! Ты куда, мать твою?! - раздался ему в спину то ли громкий шёпот, то ли приглушённый крик Володарского, когда Герман сорвался с места и помчался в сторону того самого дома. Впрочем, на Бориса ему было сейчас плевать - Ильинский делал то, что считал нужным в данную конкретную секунду.     

Щеколда на калитке поддалась почти сразу. Герман, уже не таясь, просто повис на заборе - невысоком, метра в полтора - перегнулся через него и потащил задвижку. Он не слышал, да и не слушал, есть ли те, кто бежал следом за ним. Важно было лишь то, что делал сам Герман. И уверенность в том, что он выбрал правильный путь.