Такую размазню там съедят на завтрак.

— Мне надо подумать.

— Но ты же сам предложил помощь! — Парнишка едва не расплакался. Да… Если он не пообтесается — не протянуть ему в университете и года. — Если ты не возьмешь меня, я пропал.

Все сочувствие, которое испытывал к нему Дункан, как ветром сдуло.

— Пропал? Но ведь ты все еще дышишь? — Сколько раз отец задавал ему этот самый вопрос?

Джон дернулся и кивнул, закусив дрожащую губу.

И он повторил то, что говорил отец всякий раз, когда он отвечал «да»:

— Запомни, покуда в тебе теплится жизнь, всегда есть какой-нибудь выход.

Шмыгнув носом, мальчик стиснул зубы.

— Скажи, что мне делать. Я готов на все.

Его глаза, горящие вызовом и мольбой, не отпускали Дункана, и, утонув в небесно-голубом взгляде, он испытал странное ощущение. Как будто смотрел в отражение в зеркале — обманчиво реальное, но на самом деле перевернутое.

Он повел плечами, сбрасывая наваждение.

— Ладно. Так и быть. Я помогу тебе подтянуть латынь и подготовлю тебя к университету. — Он смутно подозревал, что еще не раз пожалеет о своем решении, но в самом-то деле, не бросать же этого беспомощного бедолагу на улице. — Но учти, мы содержим себя сами. У тебя есть деньги, чтобы платить за кров и еду?

— Всего несколько фартингов.

Дункан вздохнул. Так он и думал. И на кой ляд он навязал себе этого нищего сироту… С такими ничтожными знаниями Маленькому Джону прямая дорога не в колледж, а на школьную скамью вместе с новичками.

— Тебе придется отработать простой.

— Я все отработаю, честное слово! — Мальчик просиял и тут же опять свел брови на переносице. — А что будет, когда я подтяну латынь?

Вот ведь неугомонный. Будто бы ждет к себе особого отношения, более личного, нежели то, которое был готов предложить ему Дункан.

— Когда я с тобой закончу, тебя с радостью примут в любом колледже. Сможешь выбрать любого преподавателя, какого только захочешь.

— Ты настолько хорошо знаешь латынь?

Нахальный щенок. Его безрассудная — хотя и оскорбительная — прямота вызвала у Дункана невольное восхищение.

— Представь себе. Это особо отмечено в моем дипломе.

— Видимо, пришлось выучить, потому что никому не под силу разобрать твой английский.

Мальчик озорно улыбнулся, и Дункан легонько отвесил ему подзатыльник за дерзость.

— Следи за своей латынью, а не за моим английским, Маленький Джон. Если не будешь отлынивать, обещаю, скоро ты заговоришь на латыни так, что сможешь читать лекции этим южанам.

— Они тебе не очень-то нравятся, да?

Джон как-то странно взглянул на него из-под ресниц, по-девичьи густых и длинных. Что за дела. До сих пор он ни разу не обращал внимания на мужские ресницы.

— Иногда я их ненавижу. Да и они меня не слишком жалуют.

— И меня ненавидишь?

Мальчишка вызывал у него противоречивые чувства, но только не ненависть.

— Нет, парень. Тебя — нет.

Дункан взъерошил его волосы, запутавшись пятерней в светлых, с золотистым отливом кудрях.

— Тебе не мешало бы повзрослеть, но ты мне почти что нравишься, особенно когда не дуешься и не ноешь.

И когда Джон ослепительно улыбнулся в ответ, он ощутил непонятную дрожь внизу живота.

* * *

Пролетали часы. Свечи догорали одна за другой, но Джастин ни на шаг не отходил от постели жены, бережно держа спящую за руку. На уговоры Элис де Вестон, которая тщетно пыталась увести его из родильных покоев, он не отзывался.

Упрямец.

Она не сказала им об исчезновении Джейн. Пока Солей мучилась родами, Джастин был просто не в состоянии отвлечься на другие проблемы, а после того, как младенец, совсем крошечный и слабый, появился на свет, им пришлось сосредоточить все силы на том, чтобы помочь маленькому Уильяму и его матери выжить.

И потому, чтобы оградить молодую пару от дополнительных волнений, Элис молчала, а сама от беспокойства не находила себе места.

— Идем. — Она потянула Джастина за край туники. Все эти дни он почти ничего не ел, а спал даже меньше, чем его возлюбленная жена. — Тебе необходимо поесть.

Они спустились в дымную, полутемную кухню. Элис не стала будить девочку-служанку, которая, не дождавшись вызова, задремала в углу, и собственноручно налила ему похлебки.

— Джастин, — решилась она наконец, глядя как он, не чувствуя вкуса, заедает похлебку хлебом и сыром. — Джейн пропала.

По его отсутствующему взгляду она поняла, что ее слова не вполне дошли до его сознания.

— Что значит, пропала?

Все-таки, порой мужчины вели себя как полные болваны — какими бы прекрасными мужьями и зятьями они при этом не были.

— То и значит. Побросала свои юбки и сбежала из дома.

Выражение его лица наконец-то стало осмысленным.

— Когда?

— В день, когда родился малыш.

— И вы до сих пор молчали?

— А ты бы меня услышал?

Он покачал головой.

— Простите. Солей, ребенок… Я и не заметил, что ее нет.

Она похлопала его по руке.

— Если бы солнце упало на землю, ты бы и того не заметил. — Ее старшей дочери очень повезло с мужем.

— Вы уверены, что она сбежала? Ее искали?

— Перевернули вверх дном все поместье. Конечно, я знала, что она не хочет замуж, но надеялась…

Надеялась, что замужество превратит ее младшую дочь в нормальную девушку. Они покинули двор, когда Джейн было пять, и за годы изгнания ее милое, светловолосое и ясноглазое дитя превратилось в престранное существо: нескладное, с мальчишеской фигурой и маленькой грудью, почти ничем, за исключением нежного певческого голоса, не напоминавшее девушку.

И Элис отдала все свое внимание красавице Солей, которая понимала, что значит быть женщиной, и что женщине следует делать для того, чтобы выжить.

Бедняжке Джейн это знание было неведомо.

Чтобы хоть как-то компенсировать потерю того положения, которое было у них при дворе, Элис растила ее без строгости — не запрещала увлекаться лошадьми и книгами, закрывала глаза на то, что Джейн с каждым годом все больше походит на мальчика, чем на девочку, — пока, наконец, не поняла, что время упущено, и дочь уже не переделать.

Элис вздохнула. Неважная из нее вышла мать.

— Я бы не стал выдавать ее замуж насильно, — проговорил Джастин. — Мне казалось, она знает об этом. Просто я думал, что если свести их поближе, тогда она, возможно… — Он опустил голову. — Солей предупреждала меня, а я не слушал.

— Жених прибудет уже через неделю. Что мы ему скажем?

— Правду. Он-то переживет. В первую очередь меня беспокоит Джейн. — Он искренне переживал за нее и все же, то и дело поглядывая на лестницу, всем своим существом рвался наверх, к жене.

— Сейчас тебе надо думать прежде всего о Солей. — Об этом можно было не напоминать. Этот мужчина и так ни на миг не забывал, кто стоит в его жизни на первом месте. — Я даже не представляю, где ее искать и куда она могла податься.

Еще весной Элис вместе с Джейн перебрались в пустующий флигель в поместье, которым владела семья Джастина, а до тех пор ее младшая дочь не знала и видела ничего, кроме дома, где они жили в изгнании, и которого ее мать, увы, лишилась из-за своего собственного упрямства.

— Как-то раз она сказала, что хотела бы стать мужчиной, чтобы выучиться на законника и служить королю, как я, — произнес Джастин. — Она могла отправиться в Судебные инны.

Они переглянулись. Лондон. В Лондоне наивную девушку из провинции ждала неминуемая погибель.

Собравшись с мыслями, Джастин решительно встал.

— Я немедленно отправлю туда гонца. За это время она должна была уже добраться до города.

Ох, Джейн. Губы ее задрожали. Элис де Вестон, которая выстояла, не склонив головы, перед судом парламента, была готова расплакаться.

Элис закусила губу. Она никогда не плакала. Даже слушая обвинительный приговор. Даже покидая двор с маленькими детьми на руках. Даже когда умер король — мужчина, которого она любила.

И который считал ее дочерей, зачатых от другого, своими.

* * *

Проснувшись, Джейн блаженно вытянулась на сухом и теплом матрасе.

В обычное время студенческие общежития были переполнены, юноши спали по нескольку человек в комнате, но поскольку семестр еще не начался, она провела ночь в полном уединении, получив, наконец, возможность разбинтовать грудь и без страха облегчиться. Еще ей ужасно хотелось вымыться, но увы, это было слишком рискованно.

Помолившись за сестру и мать, она вышла на лестницу. Решено. Весь день она проведет за чтением, упражняясь в латыни. Наверняка в общежитии есть все нужные книги.

Однако у Дункана, который поджидал ее внизу с охапкой грязных туник и чулок в руках, были на ее счет свои планы.

— Вот, держи. Выстираешь.

Она демонстративно убрала руки за спину.

— Стирка не мужское занятие. — И не дело для дочери короля.

— Для нищего сироты ты уж больно разборчив. — Тряпье упало к ее ногам. — Не забыл, что должен отрабатывать свои занятия? Делай, что велено.

— Я хочу поговорить с хозяином общежития. — Она упрямо вздернула подбородок. Он-то уж точно не заставит ее заниматься черной работой. — Кто здесь главный?

Закусив улыбку, он приподнял одну бровь.

— Я.

Она опешила. Слава богу, ее промашка позабавила его, а не рассердила. Этот человек с самого начала вел себя вопреки ее ожиданиям. Сколько раз она уже успела оскорбить его? Лучше даже не думать.