— Мне надо в… в… — Куда же ему ехать? — В… в мексиканский ресторан.

— Ме-ки-кан-ски? — переспросил водитель.

— Вы мексиканец?

— Ке?

— Мекикано?

— Си.

— Мне нужно в мексиканский ресторан.

— Ке?

— Си, си.

— Ке?

— Куда вы ездите обедать?

— Обедать? Бит Мак?

— Да нет же, — завопил он. Медленнее: — Куда — вы — ездите — обедать — по-мексикански?

— Ме-ки-кан-ски?

Думай, Мэт. Думай. Под дурманящими волнами «Джека Дэниэлса», на самом дне, лежит твой мозг.

— Название как-то связано с кровопролитием. Что-то наподобие битвы у Малого Большого Рога, последнего поста Кастера, техасской резни цепной пилой…

— Кьен?

— Нет, Кастер. — Мэт в отчаянии откинулся на спинку сиденья. — Господи ты боже мой! Ты же чертов мексиканец и должен знать, где находится приличный мексиканский ресторан!

— Биг Мак?

Мэт обхватил голову руками и крепко сжал. Думай. Думай. Думай. Но озарение так и не наступало.

Водитель выжидающе смотрел на него.

— Кьен?

Плечи у Мэта печально сникли.

— Ладно, просто отвези меня в гостиницу.

— Ке?

— Только не начинай с начала! — И Мэт дал мексиканцу адрес своей гостиницы.

Успокоившись, водитель встроился в движение, и Мэт откинул голову на спинку сиденья. Дурак. Вот дурак-то. Где-то в этом безликом городе сидит красивая женщина и терпеливо ждет его (правда, может быть, уже нетерпеливо), а он такой идиот, что сумел забыть, где именно. Нельзя даже сказать, что память у него, как дырявое решето — это было бы незаслуженным оскорблением для всего семейства решет, да и сит в придачу. Он не знал номера ее телефона, не знал названия гостиницы, в которой она остановилась, найти ее — как иголку в стоге сена. Он оказался в городе, который никогда не спит[5], а ему ничего не остается, как идти спать. Одному. А завтра к вечеру он разделается с «Крутоголовыми» и с этим городом и — перелетная птица — полетит в родные края. А свою птицу счастья он упустил прямо из рук. Хороший мальчик, Мэтью.

Такси медленно подползло к очередному светофору, и Мэт закрыл глаза, отгородившись от мигания неоновых рекламных экранов, особенно резких на фоне уличной темноты; городской шум просачивался в машину, а завывание вездесущих полицейских сирен теребило его мозг. Внезапно глаза его открылись, и он резко выпрямился на сиденье.

— Это «Аламо»! — завопил он. — Черт возьми, это «Аламо»!

— А, си сеньор, «Аламо»!

— Я вспомнил! Я вспомнил! — Он даже почувствовал слабость от облегчения после такого напряжения.

— «Аламо».

Мэт стиснул кулаки: дай Бог, чтобы пронесло, не сорвалось опять.

— Есть Бог на свете!

— Си.

— Быстрее, быстрее! Поворот. Я выйду здесь. Пронто, пронто[6]. Арриба[7]!


Розовый кашемировый свитер был ее ошибкой. Большой ошибкой. Под мышками было влажно, и все тело чесалось. Как она могла так ошибиться в Мэте? Она ни на минуту не усомнилась в его честности — на его лице порядочность была начертана крупными буквами. Но ее знание людей оказалось настолько же глубоким и серьезным, как и «хлопомер» Хьюго Грина в последнем выпуске «Ударов удачи». Ее и на пять минут нельзя оставить одну, она сразу же влюбляется — и, конечно же, в того, кто ей совершенно не подходит. И все та же история. Интересно, как она сможет найти подходящего человека, когда все проводки в ее голове перепутались так, что она уже не способна отличить порядочного человека от подлого? Ей ведь даже в голову не пришло, что Мэт может не появиться в ресторане, и сейчас она не знала, сердиться ей или подумать о своем психическом здоровье.

Лучше сердиться, так легче успокоиться.

Непонятно, почему она должна была отменять свои планы, чтобы пообедать с Мэтом Джарвисом? Она могла обедать с кем-то другим, например с Дональдом Трампом. Ей надо было воспользоваться советом матери и позвонить Биллу Гейтсу. Может быть, он грустит сейчас где-то за углом в таком же гостиничном номере, как у нее, один перед телевизором в компании пиццы и банки пива и ждет не дождется, чтобы хоть кто-нибудь ему позвонил. Вопреки расхожему представлению, наличие миллионов не дает человеку счастья. Она оставила на столике чаевые для официанта и стала пробираться к выходу через радостную, оживленную толпу. Наконец она оказалась на тротуаре одна.

Воздух на улице был холодным, на самом деле очень холодным, это был совсем не тот искусственный холодок, который, несмотря на зимнее время, нагнетали в ресторанный зал мощные кондиционеры. Стоит ли стоять и ловить такси или лучше пройти пешком пару кварталов до гостиницы, рискуя подвергнуться нападению и ограблению или быть застреленной? Она предпочла быть ограбленной и застреленной. Несмотря на все разговоры о преступлениях на улицах Нью-Йорка, в наши дни на них не так опасно, как на улицах Лондона. И с этой, немного подбодрившей ее мыслью она зашагала, понося Мэта Джарвиса на чем свет стоит, причем самым главным обвинением было то, что он законченный негодяй и подлец.

Взвизгнули тормоза — ко входу в ресторан подкатило желтое такси, остановившись в паре метров позади нее, и Джози обернулась, чтобы посмотреть, кто приехал. Поддалась искушению.

Мэт вглядывался в здание сквозь запотевшее стекло. Нет, он не ошибся. Фасад в мексиканском стиле на ничем не примечательной улице не оставлял сомнений.

— Да-да-да, — проскандировал Мэт.

Джози заколебалась. Может быть, стоит подождать и взять такси после этого пассажира? Нерешительность — вот ее главный порок. Нет, она приняла решение, и она пойдет пешком. Ей только на пользу, если она сожжет калории после обеда, который не ела. Она повернулась и быстро зашагала по направлению к центру.

Мэт выпрыгнул из такси, расплатился с шофером, а затем, в приливе вселенской любви, поцеловал его прямо в губы. «Я люблю тебя», — выкрикнул он в лицо ошеломленному таксисту и сломя голову ринулся в ресторан.

Глава 8

— Лавиния? Как вы поживаете?

— Прекрасно. Кто это?

Дэмиен сложил лист бумаги пополам.

— Это Дэмиен.

— Я настаиваю на том, чтобы вы назвали свое полное имя. Дэмиен…?

Дэмиен откинулся на спинку кресла и положил ноги на стол. Он не выносил мать Джози. Но ведь первой возненавидела его она. С того самого мгновения, когда она впервые взглянула на него, она решила, что он ей не нравится. А потому, пока они с Джози встречались, им обоим приходилось очень нелегко, а сама свадьба была весьма далека от того радостного праздника, которым полагается быть свадьбе. С самого первого дня Лавиния дала ему понять, что не считает его достаточно хорошим женихом для своей драгоценной доченьки, хотя, похоже, это происходило со всеми претендентами на руку Джози. Соберись в их доме самые знаменитые холостяки мира, они все равно не смогли бы соответствовать всем ее требованиям. Даже увидев сказочного принца, она посетовала бы на недостаточную его сказочность.

Дэмиен всегда нравился людям — и в школе, и в университете, и на работе, и он никак не мог привыкнуть к тому, что кто-то испытывает к нему отвращение. Но, как и всякое новое ощущение, это тоже вскоре притупилось, и они с Лавинией старательно избегали друг друга, встречаясь только на семейных торжествах или когда на этом настаивала Джози. На свадьбах, на похоронах, на крестинах. На Рождество, на День матери. Хотя единственный праздник, который, по его мнению, подходил Лавинии, был Хэллоуин с его чертовщиной и театральными ужасами. Но даже в день, когда долг загибал свой отвратительный мизинец, начиная отсчет того, что ему необходимо сделать на праздники, он, как правило, устраивал все так, чтобы, по той или иной причине, допоздна задержаться на работе. Но в Рождество им все же приходилось встречаться, и он был вынужден наслаждаться индейкой «по-лавиниевски». Ему приходилось надевать «шапку зятя»; это было таким же непременным атрибутом Рождества, как и безвкусные обертки, в которые заворачивалось равно безвкусное печенье, также в обязательном порядке выпекавшееся тещей. Ему всегда хотелось провести Рождество на Мальдивах, но Джози даже слышать об этом не желала. Для Джози не было Рождества без всей этой мишуры, без индейки, без колбасок, завернутых в ветчину, — и без страданий.

Однако последнее Рождество было еще хуже, если такое вообще возможно. С Мелани ко всему прочему добавлялись дети, просыпающиеся с первыми лучами солнца, притворяющиеся, что верят в Санта-Клауса, но, по сути, лишенные любви и заботы даже в большей степени, чем он сам, когда был в их возрасте. В черную дыру под названием «Рождество» в этом году ухнули огромные суммы наличности, на которые покупались самые последние, совершенно ненужные пластиковые новинки. Его мечта о Мальдивах быстро улетучилась.

— Вы разговариваете как один из этих лощеных агентов по продаже, — изрекла Лавиния.

— Лавиния, я хочу найти Джози.

— Думаю, что она не хочет, чтобы вы ее нашли.

Дэмиен надел на шею монстрику, украшавшему его стол, резинку. Подарок от детей Мелани, который они сделали ему незадолго до того, как тоже решили, что ненавидят его.

— Лавиния, — он постарался скрыть нотки раздражения, — мы подумываем о том, чтобы опять быть вместе.

— Только через мой труп!

А это уже провокация!

— Она на днях подписала бумаги по разводу, — напомнила ему теща.

У Дэмиена мурашки пробежали по телу. Вот что было хуже всего в их браке: Джози все всегда рассказывала матери. Не преувеличивала обиды и прочее, а просто обсуждала с ней абсолютно все. Даже самые интимные мелочи. Когда из-за перегрузки на работе у него стали случаться преждевременные семяизвержения, она первым делом побежала звонить матери. И Лавиния копалась во всем этом; не только потому, что терпеть его не могла и радовалась тому, что он бежит впереди паровоза, но и потому еще, что мнила себя опытным и всезнающим консультантом по семейным проблемам, не хуже самой Клэр Рейнер.