Они беспорядочно мельтешили, толкаясь в голове, создавая сумятицу, не позволяя сконцентрироваться на чём-то одном. Я не могла ни о чём думать и думала обо всём одновременно. Я не хотела заново переживать события последних недель. Особенно это касалось последней недели. Но какое-то смутное беспокойство доставляло мне почти физический дискомфорт.

Нужно понять, что это. Нужно понять, чтобы это ушло из моих мыслей. Не прибегать же к снотворному? Мне хотелось держаться подальше от таблеток и от всего, что связано с их частым употреблением.

Артур.

Это мысли о нём меня так беспокоят?

Да нет, с чего вдруг…

В конце концов, если между нами действительно ничего не произошло, как он уверяет…

Да и вообще – ничего страшного не произошло.

Но почему-то именно мысли о времени, проведённом с Артуром, вызывали у меня наиболее сильное беспокойство.

Он сказал, что я всё контролирую…

Может, дело в этом? Он просто задел меня?

Нет, не то, не то.

Я не могу радоваться… Получать удовольствие от жизни…

Неужели это про меня?

Он сказал, что я всё пытаюсь контролировать. Всё вокруг. Может быть, это задело его самого? Мужчины обожают чувствовать себя главными. Проявлять инициативу – это их прерогатива.

Получается, что я задела его самолюбие? И дело даже не в сексе.

Со стоном отчаяния я перевернулась на живот, накрыла голову подушкой. Почему я не могу просто заснуть?! Кажется, кое-кому секс и впрямь не повредил бы. Сбросила бы напряжение и не трепала нервы всем вокруг.

Но ведь я позволила Артуру увезти себя из ресторана. Позаботиться обо мне. Может, я вела себя чересчур независимо во время нашей первой встречи? И это именно то, что ему запомнилось?

Я рывком села в постели. Чёрт, да при чём здесь Артур?!

Я будто наяву увидела перед собой Вадима. Вадима, каким он был в нашу первую встречу. Я только сейчас поняла, как я держалась с ним, толком не успев познакомиться.

Разговор в машине, наша перепалка – это само собой. Он был на взводе, я была зла на всю эту ситуацию. Но первое, что я сделала при нашем так называемом «знакомстве» – попыталась дать ему понять, что я круче его.

Да, именно так. Я раз за разом прокручивала в голове его лицо, свой голос, первые слова. Теперь я видела, какой посыл я в них вкладывала. Неважно, что ситуация была конфликтной. Неважно, что именно было сказано.

Он понравился мне с первого же взгляда.

И первое, что я попыталась дать ему понять – «я не хуже тебя».

Этим самым первым взглядом, интонациями при разговоре, жестами, выражением лица – чем угодно.

«Видишь, мы с тобой на равных, и я не уверена, что ты окажешься сильнее».

Откуда во мне это?

Я что, воспринимаю мужчин как соперников? Вместо взаимодействия происходит деление территории, отвоевание позиций?

«Вера, успокойся, ты придаёшь слишком большое значение мелочам».

Но я отмахнулась от примиряюще прозвучавшего внутреннего голоса. Я вспоминала эпизод за эпизодом, ситуацию за ситуацией, фразы, диалоги, споры, и только теперь начинала понимать, каким было моё поведение.

Может быть, внешне всё выглядело совсем не так.

Может быть, со стороны всё казалось довольно безобидным.

Я не бежала вперёд всех паровозов, не пыталась останавливать на скаку лошадей, не таскала в одиночку из магазина мешки с картошкой, изображая мать-героиню… позволяла открывать перед собой двери ресторанов и не доказывала, что прекрасно добираюсь ночью до дома одна.

Но для меня было делом чести доказать, что я права.

Что именно моё видение любой проблемы – верное.

Что последнее слово должно оставаться за мной. Я же лучше знаю, как будет правильно?

Так почему бы раз за разом не утверждать это?

Зачем стараться что-то делать, если ты по умолчанию оказываешься неправ?

В носу защипало; к глазам подступили невидимые в темноте слёзы.

Я глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться.

В конце концов, какое это сейчас имеет значение?

Всё кончено и ничего не начнётся заново.

Но я в этой ситуации уже представала в своих глазах далеко не такой жертвой обстоятельств. Я всё время делала возможное и невозможное? Да. Менять свою жизнь, работать больше, ещё больше, проявлять активность, интересоваться, пытаться, узнавать новое…

Я была у Вадима на вторых ролях? Когда мы только начали встречаться, меня ещё мучили сомнения. Может быть, в глубине души ему нужна Марина? Я, конечно, не ощущала себя лишь предлогом для их возможных встреч. Но иногда что-то такое проскальзывало в его словах… интонациях…

Или я опять фантазирую, воображая, придумывая то, чего не было и нет? Почему бы время от времени Вадиму не вспоминать девушку, благодаря которой мы и познакомились?

Ну, или надо было пресекать это. Мне это неинтересно, не хочу об этом говорить, в конце концов, ты со мной или хочешь быть с ней? Мне не стоило молчать. Не стоило играть во всё понимающую подругу. Или я здесь единственная, или не стоит продолжать.

Конечно, Марина такая непосредственная, очаровательно наивная, милая. Лёгкая и воздушная девочка-праздник. Такая не станет бороться, добиваться, для неё и так делают всё, что она захочет.

Я всегда знала, что мне ничего не принесут на блюдечке.

Квартира – редкая удача и небывалое счастье, но как всё обернулось? Я не могла распоряжаться ею, я не могла добиться того, чтобы жить в ней вместе с Вадимом. Поступать в институт можно было только на бюджетное отделение, без вариантов, работать – куда устроишься, нет денег – будешь сидеть без ужина, обуви, книг, шампуней…

Как я могла с полной отдачей поддерживать Вадима, когда сама полностью выкладывалась – вначале на нелюбимой работе, затем на любимой?

И в случае с любимой ситуация только усугубилась, как ни парадоксально. Я стала зацикленной на работе, я была одержима ею.

Это Вадим ставил меня на второе место или я сама поставила его туда?..

Перевернувшись на живот, я уткнулась в подушку и разрыдалась по-настоящему.

Может, я никогда его не любила?

Тогда почему же мне сейчас так плохо?


Всю ночь плакать невозможно.

Хотя бы потому, что подушка пропитывается слезами. Я еле заставила себя выбраться из постели. Дошла до ванной, встала под душ, включила воду на полную мощность – чуть тёплую.

Слёзы душили меня, текли по лицу, но тут же смывались потоками воды.

«Мне надо с кем-нибудь поговорить, – проносились мысли в голове, – хоть с кем-нибудь…»

Но с кем?

У меня было ощущение тотального, абсолютного одиночества.

Разве я в состоянии действительно с кем-то это обсуждать? Выкладывать всю подноготную?

Но ведь такими темпами я скоро приду к мысли, что это я сделала Вадима таким. Давила на него. Устраивала из наших отношений соревнования.

«Ты слишком хорошего мнения о себе, – произнёс в голове насмешливый голос. – Не хочешь позвонить ему и сообщить, что это ты довела его до такого состояния?»

Как ни странно, это меня немного отрезвило.

В любых отношениях всегда участвуют двое. Это был выбор Вадима – не проявлять должной настойчивости и инициативы, не искать, не бороться, не стремиться к самореализации. Разве я подсовывала ему бутылку с виски? Заставляла сидеть дома, уткнувшись в компьютерную игру, постоянно чинить машину, являющуюся скорее источником расходов, чем доходов?

Не слишком ли много чести для меня одной?

Неужели именно я так сильно повлияла на его мироощущение и подтолкнула его к сомнительному образу жизни? Неужели мои успехи стали для него поводом, чтобы начать комплексовать? Дудки.

Если я сейчас не перестану плакать, завтра мои веки будут напоминать мне об азиатах.


В довершение всего я поняла, что моё нахождение в «Лидершип» уже не доставляет мне такого удовольствия, как раньше.

Семена сомнений, зароненные в мою голову Юлькой, дали буйные побеги в самый неподходящий момент.

Я никак не могла понять, действительно ли Петелин выжимает из меня тексты, о которых мы не договаривались изначально? Я явно перешагнула за узкие рамки литобработки. Но это никак не сказывалось на моём статусе.

И я уже ничему не учусь.

Это ощущение было самым неприятным.

Я наверняка могла бы работать пресс-секретарём, была бы неплохим помощником руководителя (учитывая эту и предыдущую работы), с лёгкостью создавала бы новые тексты для Петелина.

Но если у меня действительно получается так хорошо писать, то зачем мне без конца шлифовать чужие тексты?

Я не могла до конца сориентироваться в ситуации.

А потом я попробовала записывать свои рассуждения. Я фиксировала эмоции и чувства в текстовом редакторе, и обнаружила: у меня выходит что-то вроде эссе. Я была не в состоянии кому-то довериться в текущий момент. Я делилась происходящим с электронной бумагой.

Спустя некоторое время это было уже не эссе – скорее, напоминало небольшую повесть.

А ещё через некоторое время я обнаружила, что необходимость идти по утрам в «Лидершип» вызывает у меня раздражение.

Работа ассистентом у Петелина стала восприниматься как отвлекающий фактор.

И самым неприятным было следующее: я не знала, чего хочу больше – отказаться от любых других дел и сосредоточиться на своём тексте, или понять, куда двигаться дальше.

Кем работать.

Как жить.

К чему стремиться.

Мне казалось, я не продвинусь дальше размышлений о том, что я уже переросла эту работу.


Ещё пять минут назад я не планировала ничего подобного.

– Можно? – я приостановилась на пороге кабинета Глеба, и мой голос слегка дрогнул от нерешительности.

– Конечно, – улыбнулся он, – проходи, садись.

Я подошла к его столу, но садиться не стала.

Перед Глебом лёг листок бумаги. Он взял его, пробежал глазами, а потом с недоумением взглянул на меня.

– Вера… что это?

Назад дороги не было.