— Ваше Высокопреосвященство должно это прочесть.

Кардинал прочел, и внимательно наблюдавший за ним Фердинанд заметил, как у того почти незаметно сжались тонкие губы.

— Вот видите,— торжествующе вскричал Фердинанд,— пока вы пытались защитить это невинное маленькое государство, его король и королева заключили против нас договор с нашим врагом.

— Видимо, это так,— ответил Хименес.

— Разве это неясно? Вы же видите эти документы.

— Черновик проекта договора — да. Но как он попал вам в руки?

— Мне его продал священник из Памплоны. Я заплатил за документы большую цену, но они того стоят.

— Священник! Наверно, этот человек выдавал себя за священника.

Фердинанд лукаво улыбнулся.

— Есть священники, которые не ставят свой долг так высоко, как вы, Ваше Высокопреосвященство.

— Я бы не стал доверять такому человеку.

— Я бы так и сделал, но мне сообщили, что одного из личных секретарей короля Наварры нашли мертвым в одной из улочек Памплоны — заколотого кинжалом и раздетого донага. Разумно предположить, что в карманах у него могли быть такие документы.

Хименес кивнул. У него не было сомнений в подлинности документов. И поскольку государство Наварра заключает такой договор с Францией, Испании остается только одно — напасть.

Фердинанд перегнулся к нему через стол.

— Я так понимаю, что Ваше Высокопреосвященство теперь снимает свои возражения и твердо поддерживает Наварру?

— Принимая во внимание эти документы,— ответил Хименес, который никогда не позволял, чтобы между ним и его долгом вставала его личная гордость,— мы с полным основанием можем выступить против Наварры.

ПРОВАЛ ФРАНЦУЗСКОЙ КАМПАНИИ

В штабе своей армии в Сан-Себастьяне Томас Грей, второй маркиз Дорсет был в страшном смятении; он чувствовал себя больным, у него кружилась голова. Он уже давно сожалел о том дне, когда король поставил его во главе десяти тысяч лучников и направил в Испанию, как головной отряд армии, которая под предводительством короля должна была присоединиться к Дорсету, когда страна будет к этому готова.

С самого начала он был поставлен в тупик. Помощь, которую ему следовало ожидать от испанских союзников, не пришла. Армия Фердинанда ничего не делала, чтобы помочь ему. Боев почти не было за исключением нескольких столкновений с отдельными группами французских войск; его солдаты бродили по деревням, пили слишком много испанского вина, ели слишком много чеснока, к которому они не привыкли, и который был им совсем не на пользу, подхватывали от цыганок болезни и вшей.

«Если бы я сам не был так болен, что, боюсь, никогда уже не покину эту проклятую страну,— думал Дорсет,— я бы был встревожен, очень встревожен».

Дом казался таким далеким. Гнев короля не имел значения. Мухи здесь были такой напастью, а вид и запах мужчин, страдающих от постоянной дизентерии, таким отвратительным, что все происходящее в Англии казалось незначительным.

Он чувствовал апатию. Она была вызвана дизентерией. Он перестал тосковать по дому только потому, что слишком устал. Дорсет понимал, что не справится со своей миссией и что его ждут неприятности, если только он когда-нибудь вернется в Англию, но был слишком изнурен, чтобы об этом беспокоиться.

Ему предоставили эту честь не из-за его воинского мастерства, а потому, что король был к нему дружески настроен. Дорсет прекрасно сражался на турнирах, и этого оказалось достаточно, чтобы король стал им восхищаться. Дорсет проявил большую ловкость, так как почти соперничая с королем, он никогда не оказывался сильнее; именно это и привязало к нему короля, который сделал его своим другом.

— Послушай, Дорсет,— сказал он тогда,— не вижу причин, почему бы тебе не отправиться вместе с первым контингентом войск в Испанию. Эти министры теперь высказались за войну. Фокс, наконец, сдался, хотя столько упрямился. Но ты отправляйся, друг мой, и покажи этим французам, что такое доблестные английские лучники.

Розовые щеки так и пылали, а глаза сверкали.

— Хотел бы я быть на твоем месте, Дорсет. Хотел бы я повести армию в сражение. Но они говорят мне, что мне еще не время покидать страну. Через год я, быть может, буду готов.

Так что в Испанию отправился Дорсет. И Дорсет теперь лежал больной, заразившись болезнью в чужой стране.

Жизнь была для него нелегкой, ведь он жил в нелегкие времена. Дорсет являлся ближайшим родственником королевской семьи — дома Йорков, а не Ланкастеров. Его дедом был сэр Джон Грей, сын Элизабет Вудвилл (королевы Эдуарда IV) от се брака с лордом Феррерс из Гроуби. На такое родство Тюдоры смотрели довольно косо, и хотя он был принят при дворе, он быстро попал под подозрение у Генриха VII и был заключен в Тауэр.

Дорсету припомнились теперь те дни в заключении, когда он лежал в своей камере, ежечасно ожидая, что его поведут на плаху. И это непременно случилось бы, не умри Генрих VII. Тогда, в первые месяцы после прихода к власти, его сыну хотелось продемонстрировать, что он избежал влияния отца. Он снял головы с Дадли и Эмпсона — фаворитов отца, но даровал прощение Дорсету.

На службе у золотого мальчика маркиз весьма преуспел. Грубовато-добродушный, крепкий молодой спортсмен предоставил пленнику отца пост управляющего Соси-Форест, включил Дорсета в свое окружение, ибо такая фигура была украшением турниров.

И после этого ему были дарованы и более высокие почести. Как был бы счастлив Дорсет, если бы ему позволили ограничиться сражениями на турнирах!

Он лежал в своей палатке, мечась из стороны в сторону и чувствуя слишком большую слабость, чтобы беспокоиться о том, что с ним происходит. Вошел один из его людей, чтобы сообщить, что здесь ожидает английский посол в Испании.

— Впустите его,— сказал Дорсет.

Посол вошел. Дорсет сделал попытку встать, но был слишком слаб для этого.

— Сэр Джон Стилл, я нездоров,— сказал он.

— Я этим огорчен.— Посол нахмурился, как будто тоже испытывал тревогу, как и все, кто был связан с этой кампанией.— Я приехал проверить, нужно ли вам что-нибудь еще кроме тех двухсот мулов и ослов, которые я вам направил.

Дорсет криво улыбнулся:

— Что нам нужно, так это возможность вернуться в Англию,— мрачно сказал он.

Сэр Джон Стилл был поражен, а Дорсет продолжал:

— Мулы и ослы, которых вы прислали, не могли работать. Они были истощены и многие из них по прибытии умирали. Те, что выжили, не были обучены, и мы не можем использовать их в работе.

— Но я заплатил испанцам громадную сумму за этих животных.

— А, еще одна испанская уловка.

— Уловка?

— Сэр Джон, вы же, наверно, знаете, почему мы здесь. Испанцы не собираются быть нашими союзниками и помогать нам возвратить наши территории во Франции. Мы здесь затем, что бы французы, сомневающиеся в нашей численности и ожидающие, что мы, возможно, огромная армия, приняли необходимые меры для защиты своих земель. Таким образом, они отвлечены, а тем временем герцог Альба по приказу Фердинанда вступает в Наварру.

— Вы имеете в виду... что нас, англичан, обманули?!

— Не удивляйтесь так, посол. Обмануты все, кто пытается иметь дело с Фердинандом Арагонским.

— Я привез вам инструкцию из Англии,— сказал посол.— Армии предстоит остаться здесь на зиму. В будущем году король будет готов к вам присоединиться.

— Остаться здесь на зиму! — воскликнул Дорсет.— Это невозможно. Мои люди валятся от болезни, от которой, вы видите, я тоже страдаю. Они не переживут зиму.

— Таков приказ из Англии.

— Они в Англии могут не иметь представления о том, что здесь происходит. Нам дают чеснок... все время дают чеснок. Чеснока больше, чем настоящей еды. Люди к этому непривычны, они от него страдают. От вина они перегреваются. Уже умерло тысяча восемьсот человек. Если мы пробудем здесь еще несколько недель, среди нас не останется ни одного здорового.

— Вы не можете вернуться. Это бы означало, что вы потерпели поражение. Что вам удалось с тех пор, как вы здесь?

— Фердинанд завоевал Наварру. Мы выполнили цель, ради которой сюда пришли.

— Вы говорите, как изменник, милорд Дорсет.

— Я говорю правду. Эти люди умрут, если здесь останутся. Если их не прикончит болезнь, это сделают французы. Нет никакой пользы в том, что они останутся.

— Однако, приказ короля, чтобы они остались. Дорсет заковылял к двери палатки.

— Пойдемте со мной,— сказал он.— Я скажу этим людям, что король приказал им остаться в Испании.

Свежий воздух, казалось, слишком сильно повлиял на Дорсета. Он неуверенно покачнулся как подвыпивший человек, и послу пришлось поддержать его, чтобы тот не упал. Согнувшись вдвое от боли, исказившей его желтое лицо, Дорсет попытался выкрикнуть, но голос его был слишком слаб.

— Люди! Новости из дома.

Слово «дом» произвело на лагерь волшебное действие. Люди выползали из палаток, таща за собой тех, кто не мог ходить. На лицах у них отражалась несказанная радость. Они верили, что этот ужас позади и что их командир позвал их, чтобы приказать готовиться к возвращению домой.

— Приказ короля,— сказал Дорсет.— Мы остаемся здесь на зиму.

Послышалось недовольное ворчание.

— Нет! — раздался возглас, и другие подхватили этот крик: — Домой! Мы возвращаемся домой!

— По приказу нашего всемилостивейшего монарха...

— К дьяволу нашего всемилостивейшего монарха. Пусть сам сражается в своих войнах. Домой! В Англию! Мы возвращаемся домой в Англию.

Дорсет поглядел на посла.

— Видите,— сказал он и устало заковылял обратно в палатку.

Теперь ему стало страшно. Он понял, что оказался между двух огней — тем, чего хотел король, и тем, чего хотели его люди. Ему предстоял выбор — неповиновение королю или всеобщее дезертирство.