Я остановил поток его красноречия немым жестом и вынул руку из его пожатия.

«Я не сержусь на вас», – сказал я довольно спокойно и все же с некоторой холодностью, хотя вся моя натура, обычно чувствительная, была глубоко взволнована тем быстрым, непринужденным выражением его привязанности, что так горячо слетала с его губ текучей музыкой глубокого тосканского голоса. «Нет, не сержусь, но мне жаль, что я стал объектом столь пристального внимания с вашей стороны. Ваша жалость неуместна, Винченцо, это действительно так! Пожалейте императора, наряженного в пурпур и посаженного на трон из чистого золота, но не жалейте меня! Я говорю вам, что завтра – да, уже завтра! – я обрету все, о чем мечтал, – мое величайшее желание исполнится. Поверьте! Ни один человек в мире никогда не был так искренне удовлетворен, как буду я!»

Затем, видя, что он все еще глядел на меня с грустью и недоверием, я хлопнул его ладонью по плечу и улыбнулся.

«Давайте, давайте, друг мой, сделайте более веселую физиономию ради дня моей женитьбы, иначе вы окажетесь недостойным Лилы. Я благодарю вас от всего сердца, – и я заговорил серьезнее, – за вашу искреннюю заботу и доброту, но я вас уверяю, что у меня все в порядке. Я прекрасно себя чувствую и очень счастлив. Вы хорошо усвоили, что завтра вечером вы едете в Авеллино?»

Винченцо вздохнул, но не проявил энтузиазма.

«Пусть будет так, как угодно вашему сиятельству», – пробормотал он покорно.

«Вот и хорошо, – ответил я довольно. – И раз вы знаете, что это мне угодно, то позаботьтесь о том, чтобы ничто не помешало вашему отъезду. И еще кое-что: вы должны перестать наблюдать за мной. Откровенно говоря, я не желаю находиться под вашим присмотром. Нет, я не обижаюсь, отнюдь, преданность и самоотречение – прекрасные качества, но в настоящее время я предпочитаю послушание – строгое, абсолютное послушание. Что бы я ни сделал, где бы я ни заснул или ни проснулся, куда бы ни пошел или ни встал – занимайтесь своими обязанностями и не принимайте во внимание моих действий. Так вы лучшим образом мне послужите, ясно вам?»

«Да, синьор! – и бедный парень снова вздохнул и покраснел от внутреннего смущения. – Вы простите меня, ваше сиятельство, за мою фамильярность и откровенность? Я чувствую, что ошибся…»

«Я прощаю вас за то, за что в этой жизни не прощают никого – за любовь, – ответил я доброжелательно. – Зная, как вы меня любите, я прошу вас подчиняться моим настоящим приказам, и таким образом мы навсегда останемся друзьями».

Его лицо просияло от этих последних слов, и его мысли приняли иное направление. Он посмотрел на металлическую коробочку, на которую я до этого ему указал.

«Это нужно отвезти в Авеллино, ваше сиятельство?» – спросил он с еще большей готовностью, чем прежде.

«Да, – ответил я. – Вы передадите ее лично в руки синьоре Монти, к которой я испытываю глубочайшее почтение. Она позаботится об этом, пока я не вернусь».

«Ваш приказ будет исполнен, синьор», – сказал он быстро, как будто стремясь искупить свое прошлое колебание. «В конце концов, – улыбнулся он, – мне будет приятно вновь увидеть Лилу; ей тоже будет интересно услышать новости о женитьбе вашего сиятельства».

И, несколько утешенный перспективой той радости, что принесет его непредвиденный визит очаровательной маленькой даме его сердца, он оставил меня, и чуть позже я уже слышал его мягкий шепот, напевающий популярную любовную песню во время сбора моего чемодана для свадебного путешествия – того чемодана, которому не суждено было пригодиться его хозяину. В ту ночь, вопреки моей привычке, я долго засиделся за ужином; в ознаменование его завершения я наполнил стакан первосортным «Лакрима Кристи» и тайно добавил в него безвкусный, но сильный опиат, затем позвал своего лакея и заставил его выпить это за мое здоровье. Он с готовностью выпил все до последней капли. То была неспокойная ночь; дул сильный ветер, и дождь лил как из ведра. Винченцо вычистил обеденный стол, сильно зевая, затем, перекинув мое уличное пальто через руку, вошел в свою спальню – маленькое смежное с моей комнатой помещение, собираясь его почистить, соответственно своей привычке. Я раскрыл книгу и, притворившись увлеченным чтением, терпеливо ждал примерно с полчаса.

По истечении этого срока я подкрался к его двери и прислушался. Как я и ожидал, побежденный внезапным и тяжелым действием снотворного, он завалился на кровать и глубоко спал с не начищенным пальто рядом с ним. Бедный парень! Я улыбнулся, глядя на него: верный пес был посажен на цепь и не мог больше следовать за мной по пятам, во всяком случае, сегодня.

Так я и оставил его спящим, а сам, завернувшись в толстую альмавиву, которая скрывала меня почти до самых глаз, поспешил наружу, по счастью, не встретив никого на своем пути; там, под покровом непогоды и темноты, я направился на «Кампо Санто» – к местожительству всезнающих, хотя и безмолвных мертвецов. Здесь у меня было одно важное дело, которое требовало обязательного выполнения. Я знал, что если не приму мер по одурманиванию моего слишком преданного слуги, то он мог бы, несмотря на свои заверения, поддаться искушению и броситься по моему следу. А так я чувствовал себя в безопасности, поскольку не менее четырех часов прошло бы, прежде чем Винченцо проснется. А мне столько времени и не требовалось.

Хоть я и выполнил всю работу очень быстро, но она все же отняла у меня больше времени, чем я ожидал, и вызвала у меня больше отвращения, чем я надеялся. То была тяжелая ужасная подготовительная работа, и когда я к своему облегчению ее завершил, то почувствовал, словно костлявые пальцы самой смерти проникли в мою душу. Я задрожал от холода и едва держался на ногах, мои зубы стучали, будто от жестокой лихорадки. Но важность цели подкрепляла мои силы до тех пор, пока все не было завершено, пока сцена не оказалась полностью готовой к последнему акту трагедии. Или комедии? Как вам угодно! Я знаю, что в современном мире позор мужа представляет собой наиболее популярную шутку в обществе. Но для меня – так уж я чудно устроен – бесчестие является более тяжким злом, чем убийство. Если бы все те, кто подвергся обману и предательству, от этого умерли, то правосудие стало бы более справедливым. Большая удача для адвокатов, что не все мужчины могут сохранить честь!

Когда я возвратился домой с моей мрачной прогулки под дождем, то обнаружил Винченцо, все еще спящим. Я был этим очень доволен, поскольку если бы только он увидел мое плачевное состояние, то у него появилась бы серьезная причина для опасений за мое физическое и умственное здоровье. Взглянув на себя в зеркале, я отскочил как от кошмарного чудовища. Оттуда на меня смотрел человек с голодными охотничьими глазами, выглядывающими из-под копны спутанных седых волос, его бледное изможденное лицо хранило строгость, как лицо беспощадного инквизитора старой Испании, с темного плаща стекали капли дождя, его руки и ногти были покрыты пятнами грязи, как будто он рыл ими чернозем, ботинки отяжелели от налипшей болотной глины, и весь его вид выдавал человека, который занимался каким-то отвратительным ремеслом, слишком мерзким, чтобы называть его вслух. Я смотрел на свое жуткое отражение и задрожал, затем я мягко рассмеялся с оттенком злобной насмешки. Я немедленно сбросил все свои грязные одежды и запер их подальше от глаз и, переодевшись в тапочки и халат, посмотрел на часы. Была половина второго – уже утро дня моей свадьбы. Я отсутствовал три с половиной часа. Тогда я отправился в гостиную и принялся писать. Немного спустя после двух часов ночи дверь бесшумно отворилась, и вышел Винченцо, все еще выглядевший очень сонным, с выражением вопросительного беспокойства. Он смутно улыбнулся и, казалось, немного успокоился, увидев меня спокойно сидевшим на привычном месте за письменным столом. Я спросил его с видом крайнего удивления:

«Ого, Винченцо! Что это с вами случилось?»

«Ваше сиятельство, – запинался он, – это все вино, я к нему не привык! Я заснул».

Я рассмеялся, изобразив удушающую зевоту, и встал с моего мягкого кресла.

«Действительно, – сказал я просто, – и я тоже! И если я должен завтра предстать веселым женихом, то пора мне отправляться спать! Доброй ночи!»

«Доброй ночи, синьор!»

И мы оба пошли отдыхать: он – довольный тем, что я провел в собственной комнате весь вечер, и я – с дикой радостью в сердце и с мыслью о том, что я приготовил там, во тьме, без единого свидетеля, кроме завывающего ветра и дождя.

Глава 34

Утро перед свадьбой выдалось ярким и свежим, хотя сильный ветер прошедшей ночи все еще чувствовался и быстро гнал белые облака, как бегущие по морю корабли, через голубые просторы небес. Воздух был свежий и морозный, и толпы людей, роившиеся на Пьяцца-дель-Пополо и Толедо, спешили начать шумное веселье Жирного четверга, единодушно пребывая в отличном настроении. Постепенно множество небольших компаний людей стали собираться у собора, которые стремились, если получится, занять места внутри или около часовни Сан Дженнаро, чтобы увидеть раньше всех блестящие наряды нескольких выдающихся людей, приглашенных на мою свадьбу. Церемония была назначена на одиннадцать часов, так что чуть раньше половины одиннадцатого я сел в свою карету в сопровождении герцога де Марина, как лучшего своего друга, и мы направились к церкви. Одетый в великолепно пошитый костюм, с аккуратно убранными волосами и бородой и с натянутым выражением умело смешанной серьезности и веселости, я мало походил на измученного жестокого человека, который несколько часов назад глядел на меня из зеркала

Странное внутреннее веселье овладело мной, что-то вроде полусумасшедшей радости, грозившей время от времени прорваться сквозь маску строгого самообладания, которую мне необходимо было носить. Бывали моменты, когда я мог бы рассмеяться, задрожать или запеть с неистовством пьяного сумасшедшего. И тогда я начинал болтать безостановочно; мои речи источали горькое остроумие и острый сарказм, так что один или два раза герцог даже одарил меня изучающим вопросительным взглядом, слово счел мое поведение напускным или неестественным. Мой извозчик был вынужден ехать очень медленно из-за плотных толп народа, которые толкались на каждом углу и в каждом проезде; при этом вопли скоморохов, прыжки уличных клоунов, стрельба из игрушечных пистолетов и звонкие взрывы разноцветных шаров, которые раскачивали из стороны в сторону в воздухе веселые гуляки, часто пугали моих быстрых лошадей и заставляли их подпрыгивать и угрожающе гарцевать, чем привлекали еще больше внимания к моему экипажу. Когда мы наконец подъехали к дверям часовни, я был удивлен тем количеством зевак, что собралось вокруг. Здесь скопилась целая толпа бездельников, нищих, детей и людей среднего класса всех видов, которые наблюдали за моим прибытием с предельным интересом и волнением.