Зал маленького ресторанчика был пуст. Каждый столик украшала бутылка кьянти. Вазы были полны цветов, скатерти ослепительно белы, и воздух был напоен негой.

Леди Диана и Ручини, сидя друг напротив друга, ели мало.

Через деревянный балкон направо виднелся маленький порт Байя, несколько шхун с голыми мачтами, а напротив сверкало море, девственное и синее, как на картинах Мурильо; казалось, его зеркальная поверхность никогда не отражала ничего, кроме чистоты, ясности и покоя.

— Дорогой, — сказала леди Диана, — вы ни разу не приласкали меня. Вы невнимательны.

В ответ на прелестную гримаску своей подруги Ручини нежно погладил ее обнаженную руку, лежавшую на скатерти. Они забавлялись своей страстью, как тигровые кошки, фыркающие со спрятанными когтями. Они забавлялись, забывая, что судьба, этот Минотавр, притаившись в тени, наблюдала за ними, полузакрыв глаза.

— Мой дорогой возлюбленный, — проговорила леди Диана, — я буду помогать тебе всеми силами, потому что ты теперь единственная цель моей жизни. Проси у меня, чего хочешь. Я отдам тебе все, без сожаления и без страха, мой разум и мою волю, когда-то гордую и сильную. Это лучший подарок, который я могу тебе сделать.

Чудесные голубые глаза леди Дианы сияли невыразимым счастьем, и две слезы-жемчужинки дрожали на кончиках ресниц. Властный взгляд Ручини смягчился при виде этого трогательного зрелища. Он вздрогнул, с силой сжал локоть Дианы и ответил голосом, почти хриплым от волнения.

— Диана, если моя любовь воскресила тебя, то твоя будет вести меня во тьме, в которую я погружусь. Пастух, заблудившийся в поле, идет по направлению вечерней звезды. Я буду продвигаться под знаком твоей любви-хранительницы. Я хочу всегда чувствовать твое присутствие в минуту опасности, твой взгляд обнимет меня, как сейчас, в эту незабываемую минуту, в маленьком порту неаполитанского берега. Я чувствую, что мы соединены душой и телом. Клянись мне, Диана, что, пока будет длиться моя месть, ты не покинешь меня, даже мысленно, ни на один день, ни на один час. Я нашел тебя и не могу, не хочу больше терять. Клянись мне так же, как это делаю и я, что, если несчастье разъединит нас, мы никогда больше не будем принадлежать ни одному человеческому существу.

Взгляд леди Дианы выразил ее немую клятву. Вся ее любовь, вся ее искренность были там, в прозрачной синеве ее прекрасных глаз. Когда Ручини увидел слезы Дианы, ее глаза, опущенные от волнения, он впился ногтями в покорную руку и со сжавшимся горлом и бьющимся сердцем повернул голову и стал смотреть на море.

Море спало под солнцем. Две маленькие темные барки с ослепительно белыми парусами, казалось, тоже спали на зеркальной поверхности. Они напоминали двух птиц с опущенными крыльями, отдыхавшими после безумных полетов.

Вдруг из соседней маленькой траттории граммофон загнусавил джаз-банд; монотонный ритм этой мелодии напомнил о легкомысленных развлечениях кабаре больших столиц, где люди прожигают свою жизнь. На фоне прекрасной декорации Неаполитанской бухты это звучало, как оскорбление, брошенное людьми природе, которая их ненавидит, презирает и насмехается над их слабостями. Но ни леди Диана, ни Ручини не были сейчас способны философствовать. Они слушали легкую музыку, баюкавшую их уединение и ослаблявшую на время приступы тоски. Их соединенные руки сжимались сильнее. Припев фокстрота повторялся. Он ласкал их, как неощутимый лебяжий пух, и кружился легким ритурнелем вокруг их ушей.

— Когда-нибудь мы узнаем ясное счастье без помехи, — сказала леди Диана, опустив глаза.

— В тот день, когда наше счастье станет спокойным, оно перестанет быть счастьем, — проговорил Ручини, глядя на синее невозмутимое море. — Когда любят страстно, то бесстрашно идут путем, где цветы чередуются с пулями, а страх и беспокойство прячутся за каждым деревом… Я люблю тебя, следовательно, я страдаю.

Несколько секунд они молчали. Какая молитва коснулась их неподвижных губ? Какой немой гимн любви поднялся вверх, чтобы потонуть в небытии, в этом небесном пространстве, где вечно бродят потерянные нежности и желания?

Они молчали, а из соседней траттории доносился заглушенный ритм джаза, повторявший тот же фокстрот.

Глава 12

Прошло одиннадцать часов после отъезда Ручини в порт. Леди Диана, сидя у окна и полируя ногти, любовалась величественным зданием Castello dell'Ото.

Вот уже неделю она спокойно наслаждалась своим счастьем. Ручини ожидал прибытия доктора Гермуса, Шерим-Паши и патера де Сала, чтобы начать свои действия. Это было затишье перед грозой.

В дверь постучали. Вошел мальчик в белой ливрее, держа на подносе визитную карточку. Но леди Диана не успела еще прочесть имя, как посетитель ворвался в комнату.

— Джимми!

— Да, это я…

Молодой американец поднял мальчика и буквально вынес его из комнаты. Затворив дверь, он бросил свою шляпу на кресло и, скрестив ноги и упершись руками в бока, уселся перед леди Дианой.

— Да, это я, — торжественно повторил он. Леди Диана подняла голову, посмотрела в сторону молодого человека и, спокойно продолжая полировать розовые ногти, пренебрежительно заметила:

— Я вижу, что вы по-прежнему скверно воспитаны и входите ко мне без моего разрешения.

Джимми рассчитывал, конечно, что его вторжение смутит Диану. Он оказался гораздо более смущенным, чем она, и забормотал:

— Well!.. I am… I am…

Он никак не мог договорить, что он был, и леди Диана пришла ему на помощь:

— Я сейчас вам скажу, что вы такое, мой юный друг… Вы ничтожный человек, думающий, что ему все разрешается только потому, что у него есть миллионы, и воображающий, что купить душу так же легко, как нанять дворец на берегу Большого канала… Покровительственный жест, подмигивание левым глазом, полураскрытая чековая книжка, и птичка поймана… Очень легко, не правда ли?.. Хорошо, если вы попадете на белокурую куклу, умеющую говорить лишь «папа» и «мама». Она не страдает. Но плохо, если ваша жертва, существо чувствительное и нежное, если у нее есть сердце и мозг. Мои суждения слишком торжественны и непривычны для вашего узенького черепа чемпиона в бейсбол. Вас не учили размышлять над этими вопросами на спортивных площадках в Роттенбрайне… Впрочем, я не упрекаю вас. Чтобы понять женщину и быть любимым настоящей женщиной, а не ничтожным, легкомысленным созданием, нужна глубина, которая не будет вам доступна никогда. Итак, допустив, что я говорила с вами о курсе хлопка на Уолл-стрит или о последнем рекорде в бейсбол, скажите мне, чему я обязана честью вашего неожиданного визита?..

Речь леди Дианы окончательно убила самоуверенность Джимми. Его скрещенные ноги разжались и руки смущенно повисли вдоль пиджака. Он бормотал что-то, совершенно потеряв способность объясняться. Слова возмущения рождались у него на языке, не смея сорваться; он хотел одновременно и извиниться, и возмутиться, протестовать и просить прощения. Наконец, он выговорил:

— Хорошо, хорошо, Диана, я… О, Диана, вы упрекаете меня за то, что я пришел… Послушайте, Диана!.. Это нехорошо… После поисков в течение двадцати дней я нахожу, наконец, вас в Неаполе, в этой гостинице… Я отправил по вашим следам трех сыщиков, и я…

— Что? Вы осмелились это делать?

— Простите, Диана!.. Я не мог больше оставаться один в пустынном дворце в обществе Отелло, который в конце концов обвенчался-таки морганатическим браком с кошкой старой графини Орсоло.

Леди Диана не могла удержаться от смеха:

— Неужели?.. Вашей обезьяне удилось?..

— Да, Диана!.. Среди белого дня на балконе Реццонико… Сорок остановившихся гондол и десять наведенных кодаков присутствовали при этой церемонии… Графиня прислала мне нотариально заверенное заявление об этом, а директор Антверпенского зоологического сада, предупрежденный телеграммой, уже купил у меня будущий приплод…Серьезно, Диана, мое одиночество убивало меня, я не мог больше выносить эту сентябрьскую атмосферу Венеции. Ресторан «Даниэли» полон парочек, глядящих в глаза и пожимающих друг другу руки, лагуна усеяна новобрачными, и, куда ни пойдешь, всюду наталкиваешься на влюбленных. Отчаявшись в своем одиночестве, измученный вашим упорным молчанием, я нанял трех сыщиков. Один исследовал побережье озер — он вернулся с носом. Другой отправился в Сицилию и вернулся с солнечным ударом. Третий обыскивал Рим. Он-то и сообщил мне о вашем отъезде в Неаполь.

— бы осмелились преследовать меня и поверять ваши секреты сыщикам?

— Я слишком страдал, Диана!.. Мне хотелось знать, уехали вы одна, вследствие внезапного припадка неврастении, или же…

Джимми замолчал.

— Дальше, — сказала леди Диана.

— Или же был другой мужчина… « — Вы считаете меня способной на это?

— Простите меня, но я совсем запутался, я скатываюсь вниз по наклонной плоскости… Я даже заподозрил Ручини в желании отнять вас у меня.

— И что же сообщил вам сыщик?

— Что вы прожили в полном одиночестве больше месяца в маленькой квартире возле сада Боргезе.

— Итак?

— Итак, я идиот!

— Сократ сказал: «Познай себя», — вы помните это, Джимми?

— Этот генерал был прав.

— Генерал?

— А разве не этот Сократ командовал армией «конфедератов» во время отступления?

— Не будем вдаваться в подробности, Джимми!.. Греческая история имеет очень мало общего с территорией Соединенных Штатов… Да и не в этом дело. Вы хотели найти меня: вам удалось это. Вы боялись застать меня в объятиях другого. Ваши подозрения оказались неосновательными. Что же вам еще угодно?

— Вас!

— И только?

— Диана, не будьте жестоки и не иронизируйте. Я прекрасно знаю, что не обладаю перлами ума, достойными столь утонченной женщины, как вы… Я просто славный малый, вот и все.

— Реклама!

— Ничего подобного. Я просто хочу вам сказать, что я далеко не злой человек и, если бы у вас действительно оказался любовник, закрыл бы на это глаза при условии, что мой соперник не был бы ни красивее, ни умнее меня.