— Все просто, — повернулся ко мне, посмотрев прямо в глаза. — Земля.

— С трудом могу представить тебя роющим землю. Разве что могилы?!

— В свое время я немало могил вырыл. Не мне тебе об этом рассказывать, — отвернулся он, сосредоточив внимание на пролетевшей бабочке.

— Значит, запачканные в грязи руки будто смывают с тебя всю ту кровь, что ты проливаешь?

— Возможно. Но сам процесс создания чего-то, поддержания в этом жизни, а не разрушения, усмиряет демонов, требующих смертей. Может быть, и тебе стоит попробовать?

— Что? Стать садовником? — никогда не любил землю, растения и прочую херню, на которую люди убивали время.

— Найти для себя какое-то успокоение. Не всегда нужно отдаваться злости. Так недолго и полностью потерять последние крупицы благоразумия.

— Считаешь, я готов сорваться? — Босс затеял этот разговор с определенной целью, которую я никак не мог уловить, и тревога притаилась на подкорке сознания.

— Каждый может. Особенно когда его толкают к этому.

— Что ты имеешь в виду?

— Я знаю, насколько она дорога для тебя, и знаю, что вы не можете быть вместе.

«Бум»! В голове наконец-то все разложилось по своим местам. Марина. Все дело снова в ней. Оглядываясь на минувший год и моё состояние, понимал: неудивительно, что Большого Денни волнуют наши отношения. Вряд ли он готов снова спустить все на тормозах, если это отразится на бизнесе.

— У меня все под контролем, — отвернулся, всматриваясь в густую листву деревьев, подавляя нарастающую злость.

— Даже срывающиеся сделки? Слушай, Диего! Мне плевать, кого ты трахаешь, как и что именно ты делаешь со своими девками, ровно до тех пор, пока это не касается бизнеса. Нам нужен был пуэрториканец в качестве запасного канала на время слежки федералов. Так ты же его использовал, чтобы держать ближе русских. Но теперь, перед бандой встало несколько проблем: озлобленные русские и картель, обвиняющий Сангре Мехикано в несоблюдении договоренностей.

— Денни, ты лучше моего понимаешь, что мы не можем оставить русских на нашей территории с нашим же товаром, — посмотрел на Босса и вновь отвернулся, боясь сорваться.

— Но и просто скинуть ты их тоже не сможешь. Нам не нужна война ни с русскими, ни с кем бы то ни было другим.

— У меня есть план.

— Посвяти.

— Мы засветим пуэрториканский канал.

— Когда? Картель теряет терпение. И если они еще не связались со мной лично, не значит, что до меня не доходят слухи.

— Мне нужно еще какое-то время.

Я кожей чувствовал на себе прожигающий взгляд Большого Денни, прекрасно зная, какие эмоции сейчас бушуют у него внутри. Что бы он ни говорил про заземление злости и прочую чушь, мы с ним были людьми одного сорта. Единственным отличием стало его мастерство в маскировке и контроле собственных чувств, которым он обязательно даст волю чуть позже. А пока будет пытаться вытянуть из меня всю необходимую информацию более мягкими методами. Но это лишь пока.

— Называй конкретные сроки, — надавливал он.

— Месяц.

— Это из-за нее?

Когда услышал упоминание о Марине из уст Денни, тревога, сидевшая в дальнем углу, вылезла на поверхность сознания. Я не собирался впутывать её в бизнес и, тем более, не собирался смириться с тем, чтобы Босс считал её виновной в наших разногласиях с картелем или русскими. Желание защитить Котёнка любой ценой накрыло меня, выступая на передний план. Теперь оставалось лишь убедить Денни в её непричастности к принятым мною решениям. Никогда больше я не укажу на Марину в качестве своей слабости. И он обязан в это поверить.

— Ты уверен, что за это время решишь все свои проблемы?

— Уверен. Можешь не сомневаться.

— Не подрывай моего доверия, Диего. Мне не хочется, чтобы ты стал очередной ошибкой.

— У тебя нет причин для беспокойства.

— Время покажет, сынок. Время покажет, — встал, подойдя к столу, доставая из коробки одну из сигар.

Мне не требовалось объяснений, что будет, если Денни решит, будто я недостоин доверия или облажаюсь. Ничто не встанет на его пути в устранении ненужного напоминания о его неудаче. Ведь каждого, не оправдавшего его надежд или заставившего сомневаться в себе, Босс воспринимал как личный просчет, и ничем иным, как слабостью. Ничто Денни не презирал больше, чем наличие слабых мест. Никто не знал, где именно находится ахиллесова пята Денниса Альвареса-Доминго, но каждый пытался отыскать её. Он сделал все возможное, чтобы убедить абсолютно всех в ее отсутствии и не допускал проявления подобных слабостей у своих приближенных. А каждый провал становился ни чем иным, как чертовой слабостью.

— Пойдем, я все-таки покажу тебе созданный мной садик, — повернулся ко мне с широкой улыбкой на лице, зажав между пальцами сигару.

Достав из внутреннего кармана пиджака зажигалку, сделал шаг к нему навстречу, улыбаясь в ответ.

— Чёрт с тобой, Денни. Показывай свою зелень, — щелкнул кремнем, поджигая его сигару.

Окончив дела, ночным рейсом я вернулся в Лос-Анджелес, место, считавшееся моим настоящим домом или, по крайней мере, тем местом, куда я возвращался на ночь долгие годы. Тишина, царившая в доме, вызывала странные чувства. Я испытывал облегчение от того, что наконец-то оказался без посторонних глаз, следящих за каждым моим шагом и вынуждающих контролировать каждую свою эмоцию. И в то же время я понимал, насколько пусто в моей жизни, где нет никого, кому можно довериться, никого, кто ждал бы меня вечерами и отгонял демонов, преследующих по ночам. Не включая свет, я прошел сразу к бару, протягивая руку к рому. Открутив крышку, припал ртом к прохладному горлышку бутылки. Обжигающая жидкость опалила горло, моментально растекаясь теплом по телу. Внутри меня разрасталась пустота, стремящаяся поглотить все мысли и чувства, как происходило из ночи в ночь, из года в год. Мне требовалось вытравить ее, и я видел лишь единственный способ заполнить её чем-то.

Перед этой пустотой я чувствовал себя потерянным, был полой оболочкой человека. И лишь одна эмоция могла вытеснить ее, одно чувство, питающее мою душу и заставляющее дышать полной грудью, — ярость.

Звонок телефона с высветившимся именем Хавьера на дисплее раздался в самый нужный момент, не позволяя мне полностью впасть в оглушающую пустоту.

— Говори, — принял звонок.

— Здорово, босс. Мы нашли крысу.

* * *

Через двадцать минут я добрался до нашего автокомплекса. Пройдя мастерские, зашел на автомойку и, пройдя мимо персонала, спустился в подвал. Шум мойки, прекрасно заглушал все остальные звуки. Именно поэтому стены этого подвала повидали немало человеческой крови.

За спиной со звоном закрылась металлическая дверь. В нос ударил запах сырости и затхлости. Я пригнул голову, стараясь не задеть ржавые трубы. Тусклый свет, рассеянный у нижней ступени, не доставал до лестницы, скрытой за генераторами. С каждой новой ступенькой становилось светлее, будто я направлялся к свету из ада. Так оно и было. Я жаждал крови, и вряд ли что-то способно остановить меня от её пролития.

Приглушенные голоса и лязганье железа вызывали во мне ликование. Я, черт возьми, был рад возможности снова почувствовать что-то, кроме опустошенности. И ничто не пробуждало меня к жизни, как злость. Она помогала забыть о Марине, обо всех, кого я потерял, показывала, кем являлся в действительности Диего Альварадо. И порой не требовалось ничего больше, кроме как выпустить пар. Пусть я и не знал, что именно значит быть живым, до встречи с Котёнком, не ожидал, каким потрясением это станет для всего моего мировосприятия. Но потеряв её, я получал удовольствие, наказывая себя одиночеством, упиваясь чувством полной безнадёги. Рядом же с ней я вновь ожил, не желая ничего иного кроме нее. А теперь, после того как начал понимать, что Марина совсем иной человек и не принадлежит мне, одиночество вновь стало проклятьем. И приглушить его, хотя бы на краткий срок, могла только ярость.

Посреди помещения подвешенный к трубам за ноги болтался мексиканец. Я помнил его, он был одной из шестерок, доставляющей девочек до места работы. Ребята в банде называли его Охо за косивший левый глаз. Охо, как и всех, кто работал непосредственно в клубе, допрашивали одним из первых. Как могло произойти подобное упущение, что именно он натравил облаву на клуб, пока что требовалось выяснить.

— Ангел, — вскочил с бочки, стоящей у стены Хавьер, натачивающий ножи. Еще две пары глаз амигос, Чтеца Лоренсо и Рауля, дожидающихся расплаты с предателем, устремились на меня.

— Рассказывай, — посмотрел на помощника, чувствуя, как внутри начал пробуждаться вулкан.

— Он стучит одному копу. Рауль видел его на заправке, выходящим из туалета вместе с тем копом. Ему показалось это странным, и тогда он приставил к нему слежку. Раз в неделю они встречались на разных заправках. И убедившись, что это не случайность, мы обыскали его дом.

— Дальше, — резко подталкивал его к сути истории, не в силах сдерживаться, представляя, как буду выпускать кишки из этого куска дерьма за то, что пытался убить Котёнка, за то, что отобрал ее у меня, за то, на что обрек банду.

— Дома у него нашлись жучки, предназначенные для того, чтобы, бл***, прослушивать нас, визитки агента ФБР, а в телефоне, в заархивированных сообщениях, оказались адреса наших встреч, отправленных ублюдкам-федералам!

Больше информации мне не требовалось. Теперь я не слышал его. Из всех звуков остались лишь стук крови в висках и собственное шумное дыхание. Шагнул к пленнику, выдергивая у него изо рта кляп.

По его лицу стекала кровь. По-видимому, его доставка ко мне не была мягкой. Лицо крысы болталось чуть ниже моего, но сучий потрох находился без сознания.

— Не спать! — ударил его тыльной стороной ладони по лицу.