В уме напоминая себе о бессмысленности войны с русскими, сдержался, чтобы не врезать ублюдку по морде. Его поджимали конкуренты среди своих же. Никому не нравилось ходить под Иваном, но никто не хотел действовать в открытую. Внутренняя война началась, и все, что оставалось сделать мне, — это добавить несколько штрихов и убрать одновременно двух ненужных для меня и Сангре Мехикано людей. Думая об этом, выпустил дым в лицо Асадову.

— С бизнесом все, как и прежде, — процедил сквозь зубы. — Раз мы все прояснили, то теперь у тебя есть время убраться отсюда, пока я не докурил сигарету, — положил на барную стойку дотлевающий окурок. — После этого тебя вынесут, и возможно, вперед ногами.

— Я рад, что мы все прояснили, — неестественно улыбнулся Иван, кинув взгляд на сигарету у меня в руке. — До встречи, Диего.

Спрыгнув с табурета, он направился к выходу из клуба, оставляя после себя запах гнили и деградации, прикрытый шлейфом крепкого одеколона. Я затушил сигарету о пепельницу, чувствуя, как из головы выветрился весь хмель.

Иван — один из немногих людей, вызывавших во мне только презрение и ничего больше. Я мог ненавидеть Переса, но в то же время уважал его как бизнесмена и мог оценить его харизму, черт бы его побрал. В Асадове младшем, я не видел ничего, что не вызывало бы тошноты. И каждая встреча с ним взывала ко всей моей выдержке и здравому смыслу, чтобы я не прекратил его бессмысленное существование. Но, сказать по правде, меня обеспокоило его появление. То, что он узнал о возвращении Марины, не сулило для неё ничего хорошего. И теперь необходимо проследить, чтобы он держался от нее как можно дальше.

Во время поиска Котёнка я находился в полном отчаянии, именно поэтому решил обратиться к Ивану, как к последнему связующему звену с Мариной. Мне пришлось перешагнуть через ненависть и отвращение, лишь бы сохранить крупицы надежды увидеть её вновь. А теперь все изменилось. Я хотел стать её щитом, закрывая от всех ужасов мира. Но она не желала быть со мной. Её влекло ко мне физически, но она не позволяла присутствовать в её жизни. Подобное оказалось сложнее принять, чем я мог подумать еще пару месяцев назад, мечтая просто знать, что с моей девочкой все в порядке и она счастлива. Так какого же черта, получив этому подтверждение, я не ощущал облегчения? Наоборот, словно мне на шею накинули цепь, прикованную к горе, не позволяющую сдвинуться с места. Я задыхался без неё. Марина нужна мне как воздух, как клей, удерживающий разум и тело вместе и не позволяющий развалиться на кусочки. Я мог выкрасть её и спрятать где-то от всех и каждого, послав к дьяволу банду и всю прежнюю жизнь, заставив её полюбить себя вновь. Но таким образом вряд ли можно вынудить человека полюбить себя, тем более, насильно. Самая тёмная часть меня не обращала внимания на доводы разумы и рассматривала этот план как единственный возможный, но стоило вспомнить, как изменился взгляд Котёнка, стоило мне напомнить о нашем прошлом, как её тело напряглось, отгораживаясь меня. Я четко видел, к чему приведет наша история, решись я на выполнение этого безумного плана. И снова оставалось лишь ждать, отыскивая другие способы заполучить свой чертов шанс.

После ухода Ивана тревога прочно засела в груди. Теперь следовало отложить в сторону свои переживания и подумать о том, что будет лучше для Марины. Приставленные к дому Переса амигос, смогут оповещать меня обо всех посетителях пуэрториканца. Но это не гарантирует полной безопасности Котёнка. И, похоже, пришло время поговорить с Пабло на чистоту, решив с ним все наши проблемы раз и навсегда.

Глава 19

Черно-белые клавиши рояля смотрели на меня, призывая коснуться их и высвободить звук, запертый в деревянном корпусе. Но я не могла даже дотронуться до инструмента, боясь пробудить последнее, что способно окончательно вогнать разум в чулан, наполненный тяжелыми воспоминаниями и болью. Заиграть на рояле означало погрузиться в воспоминания о маме, о единственном времени, когда меня любили просто так, не требуя ничего взамен. И думая о ней, так хотелось вернуться в то счастливое время, когда я не знала о существовании таких кошмаров, как моя реальность. Но тогда, играя в четыре руки на рояле с самым любимым человеком в мире, я даже прощала отцу, что заставлял заниматься игрой на ненавистном инструменте. Главным оставалось лишь наше с мамой совместное время, которое я готова была коротать как угодно, даже за игрой гамм и сонетов.

Будет ли Софи чувствовать себя настолько же любимой мной, как и я когда-то мамой? Этот вопрос волновал меня не меньше, чем её безопасность. Неуверенность в себе росла день ото дня, проведенных вдали от неё. Хотелось выть от тоски по дочери и чувства вины перед ней. И всё ради чего? Лицо Диего, рассматривающего меня, проплыло перед глазами. Поцелуи, ласки непрошеными гостями вновь и вновь проносились в памяти, сбивая дыхание и вызывая приятную боль внизу живота. И вновь муки совести за разлуку с дочкой и удовлетворение своих нездоровых потребностей начали прогрызать туннели в сердце. Я не должна думать о Диего в таком ключе, не должна. Он снова истопчет мою душу и разобьет сердце. И ни за что Софи не будет в безопасности, если он или кто-то из его врагов прознает о её существовании. Она — единственное, что действительно важно в жизни. И ничего больше. Вот о чем я обязана думать, когда встречусь с Диего в следующий раз.

Провела кончиками пальцев по поверхности белых клавиш осторожно, не выпуская звук наружу. Порой я напоминала себе этот самый рояль, прячущий внутри все, о чем хотелось бы кричать, рыдать и смеяться. Каждая эмоция, плотно запечатанная в глубине и не смеющая проявиться до тех пор, пока кто-то не посмеет развлечься, вытягивала душу, словно музыку из этого огромного инструмента, который обязательно закроют крышкой, как только надоест слушать все, о чем он решил рассказать. Так и я не могла поделиться бурей, воющей внутри ни с одним живым существом.

Я могла ругать себя сколько угодно за импульс и встречу на берегу, но не получалось. Сердце не соглашалось с доводами разума, утверждая о правильности каждого мгновения, что я провела той ночью. Находясь с Диего, я не чувствовала, будто совершаю нечто неверное. Быть с ним казалось настолько же естественным как дышать. За свою недолгую жизнь он был единственным, с кем нахождение рядом приводило меня в смятение, и одновременно с этим всё ощущалось чрезвычайно просто.

И не верьте, если я скажу, что мне не нравилось, как тело отзывалось на него. Как внутри все трепетало от его близости, замирало от одного взгляда, как по венам растекался жар от прикосновений, и как я задыхалась от счастья, услышав из его уст моё имя. Моё настоящее имя, подарившее столько боли.

Я терялась в эмоциях, вызванных своим поступком. Больше всего мне хотелось чувствовать раскаяние, отвращение к себе, но ничего этого не последовало. Меня по-прежнему окутывала некая истома от его ласк. По телу блуждали призраки его прикосновений и поцелуев, а воспоминания о них заставляли плотнее сжимать ноги, сдерживая внезапно накатывающее желание. Диего владел моим разумом и телом, и как бы сильно мне это не нравилось, в то же время в груди всё плавилось при осознании этого.

Тем не менее, никакие чувства не могли затмить здравого смысла. Я четко знала, что именно должна сделать, и с какой целью. И подобные моменты приближали меня к желаемому результату. Насколько бы слабой я не чувствовала себя, поддавшись эмоциям и чарам Диего, я помнила обо всех пройденных испытаниях. И пусть я сымпровизировала, но тем самым я лишь приблизила его расплату.

— Играешь? — остановился у рояля Андрес.

На его губах красовалась улыбка, лицо казалось расслабленным и счастливым. Растрепанные спросонья волосы убавляли ему несколько лет, делая облик мальчишеским. Мне нравилось видеть его в футболке и джинсах, так чувствовалось, будто мы находимся не за тысячи километров от дома, где могли быть самими собой и проводить время словно обычные друзья, а не фальшивая пара. Так он выглядел как мой друг Андрес, а не пуэрториканский наркоторговец Пабло Перес, одевающийся в дизайнерские костюмы и зачесывающий волосы назад.

— Пока что просто смотрю на клавиши, — не стала его обманывать, слегка отодвинувшись на табурете, освобождая место для него. — Почему ты не спишь?

— Если честно, направлялся на кухню в поисках ночного перекуса, — смущенно проговорил он.

— Пабло! — я привыкла, что не могла его называть настоящим именем в доме полным слуг и сторонних наблюдателей. — Я бы никогда не подумала, что ты относишься к ночным обжорам!

— Каюсь, — выставил ладони вперед, тихо рассмеявшись.

Мне нравился его смех, тихий, спокойный, как журчание ручейка. Он умиротворял и согревал. Здесь я редко видела его настолько расслабленным и только теперь поняла, насколько соскучилась по Андресу, а не Пабло.

Похлопав по сидению табурета, улыбнулась в ответ, забыв на какое-то время о гнетущих мыслях. Он подошел, присаживаясь рядом. Сразу же почувствовала тепло, идущее от его тела, осознавая, что немного замерзла, и рефлекторно придвинулась к нему, пытаясь немного согреться.

— Так что тебя заставило сесть посреди ночи за рояль? Ни разу не слышал твоей игры, — повернулся ко мне, сосредоточив внимание на моём ответе.

Андрес потрогал черные клавиши, извлекая тихий звук.

— Не могла уснуть. Блуждала по дому и увидела его. Не заметила, как оказалась здесь, открывая крышку рояля. До сих пор не смогла нажать ни на одну клавишу.

— Почему? — он озадаченно посмотрел на меня.

— Кажется, что в последний раз я играла миллион лет назад.

— Миллион лет — это достаточно долго, — улыбнулся уголком рта. — Есть какая-то причина?

Андрес спросил осторожно, продолжая изучать пальцами клавиши. Я чувствовала, как он практически замер, дожидаясь моего ответа и, скорее всего, беспокоясь, не перешагнул ли дозволенную линию. Он всегда был таким чутким, внимательным, боялся ранить мои чувства. И мне нравилось подобное отношение, словно я тоже значила нечто большее, чем просто марионетка в руках других. Сначала вся моя жизнь вращалась вокруг планов и желаний отца, а затем его место занял Диего. Он безоговорочно решил, что я буду его, а затем принял решение о перечне моих прав, распространяющихся лишь на выполнение им дозволенного, принял на себя функцию Бога. Даже проклятый Майкл не считал нужным спрашивать моего мнения. С Андресом всё обстояло иначе. Рядом с ним я чувствовала себя ровней. Он не помыкал мной, пытаясь заставить делать то, что нужно ему, не пренебрегал моим мнением. Я не просто видела искренний интерес к моим мыслям или чувствам, я ощущала это даже в его молчании.