– Завтра хорошим не бывает, – мрачно ответила Яна.

– А вот завтрашнее завтра точно будет, обещаю, – утешил ее Игорь. – Кстати, что бы ты хотела на завтрак? Омаров или лобстеров?

– Оставьте ваших банальных лобстеров… – захихикала Яна. – Мне подгоревшую яичницу подавай. Я, видите ли, гурман…

– Ах да, как я мог позабыть, – в тон ей ответил Игорь. – Придется постараться в кои-то веки. А вам какой степени подгорелости: маленькой, средней или так, чтоб до угольков?

– Пожалуйста, до угольков… И подайте к ней сбежавший кофе… Да постарайтесь, чтобы он хорошенечко сбежал, залив половину плиты. Другого не пьем-с, эстеты-с…

Игорь расхохотался так, что раскладушка начала ему вторить бурным скрипом. Яна смеялась до колик в животе и слез, от которых намокла даже наволочка на подушке.

– Ну вот, в кои-то веки плачу от смеха. Спасибо.

– И тебе спасибо. Давненько я тут в одиночестве.

– Неужели у тебя после развода никого не было? – удивилась Яна.

– Я честно пытался забыться в объятиях пьяных путан… Это шутка, на всякий случай. Не было, – уже серьезно добавил Игорь. – Нет, я знакомился с женщинами, но дальше свиданий не заходило. То ли они – не те, то ли я – не тот. Черт его разберет. Конечно, хочется плотских удовольствий, но, с другой стороны, как подумаешь, что это – на одну ночь, максимум на неделю… и тошнить начинает от одной мысли об этой одноразовости. Сам иногда думаю – до чего же я старомодный… Вокруг – свобода. Бери – не хочу. А брать не хочется. За редким исключением, вроде тебя…

– Э-эй… – предупредила Яна. – Я не рассчитывала, что меня будут соблазнять.

– А я и не соблазняю. И вообще я не об этом. Просто хотел сказать, что ты – не персонаж, а музейный экспонат.

– В каком это смысле?

– В том смысле, что я уже не надеялся встретить такую, как ты. А теперь спи и не смущай меня своим сопением… Сны тебе приснятся светлые, а завтра будет хорошим.

С утра Яну разбудил вовсе не запах подгоревшей яичницы, а аромат растворимого кофе. Игорь поставил перед ней чашку и блюдце с двумя эклерами. Яна удивленно распахнула сонные глаза:

– Эклеры? Ты что, тоже любишь сладкое?

– Увы, нет. Родители в детстве запугали кариесом.

– А эклеры откуда? Я же их до зубовного скрежета обожаю…

– Зашел к Ольге, узнал, чем тебя можно накормить, так чтобы ты утра не испугалась. Сходил в магазин за эклерами. Ты уж прости, лобстеров нет, с омарами тоже обманул. Подгоревшую яичницу жарить не стал – у тебя все равно лучше получается. А когда поешь, я тебе новость дня расскажу.

– Хорошую или плохую? – насторожилась Яна.

– Это как тебе больше нравится… Да успокойся ты, хорошую. Пей кофе, остынет…

Яна с благодарностью посмотрела на Игоря и принялась уплетать эклеры, которыми еще ни разу не завтракала.

Новость дня оказалась не просто хорошей, а замечательной. Смотря, конечно, для кого, потому что у Георгия Приязнова утро выдалось, судя по всему, не самым лучшим в жизни.

Несчастного коллекционера сгубило любопытство: он все-таки решил «испытать» картину и проснулся… свесившись с моста, возвышавшегося над железнодорожной станцией. На счастье Приязнова, вовремя подоспели сотрудники милиции и, решив, что мужик в пижаме пытается покончить с собой, помогли ему вскарабкаться на мост. После выяснения обстоятельств и личности незадачливого самоубийцы Приязнова отвезли в особняк, посоветовав ему обзавестись личным психоаналитиком.

Но этим все не кончилось. Какой-то умник умудрился сделать пару фоток Приязнова, болтавшегося между небом и землей в потешной пижаме с котятами – кто бы мог подумать, что известный коллекционер картин надевает такое на сон грядущий! – и продал снимки журналистам. Естественно, новость немедленно просочилась в прессу, а фотографии Приязнова появились не только в Интернете, но и в новостях.

– Можешь не сомневаться, теперь он нам как миленький позвонит, – пообещал Яне Игорь, и действительно через какой-то час раздался истерический звонок Приязнова.

– Забирайте свою картину к чертовой матери! – надрывался коллекционер. – Видеть ее больше не могу! Скажите только, куда везти, я к вам водителя отправлю…

Яна с Игорем перехватили картину неподалеку от станции. Она была завернута в несколько слоев оберточной бумаги и лежала в коробке из плотного картона.

– Если бы у него была цинковая коробка, он бы ее туда засунул, – пошутил Игорь. – Как же ему хотелось от нее отделаться… Ну что, поехали к Игорю Сергеевичу?

Яна отрицательно покачала головой:

– Я сама ее отвезу. А потом вернусь обратно.

Игорь хотел было возразить, но потом понимающе кивнул.

– Хочешь попрощаться?

– Да, – признательно улыбнулась ему Яна. – Тебе очень интересно в нее заглянуть? – покосилась она на коробку.

– Я знаю, что в ней лежит картина. И, честно говоря, не очень разбираюсь в живописи. И еще я знаю, что ты не хочешь разворачивать ее здесь, у всех на виду… Поезжай. Забирай Ганса, вещи свои и возвращайся. А я встречу тебя на этом же месте.

– Спасибо, Игорь…

– Спасибо не согреет… Яна улыбнулась сквозь слезы, а потом подошла к нему, встала на цыпочки и поцеловала в теплую колючую щеку. Игорь стиснул руками ее плечи так, словно боялся отпускать, а потом слегка отстранил от себя.

– Иди. Электричка – не мужчина, она ждать не будет.


Яна легонько постучала в дверь кабинета.

– Да уж заходи, Ясенька Евгеньевна, к чему все эти церемонии… – раздался из-за двери усталый голос.

Яна вошла. Лис сидел на своем привычном месте и курил привычную трубку. Казалось, все было как раньше. Но Яна знала и чувствовала, что это не так. То же самое чувство она прочитала и в Лисовом взгляде, который он усиленно пытался скрыть за густыми клубами дыма.

– Вот она… – Яна поставила коробку рядом со столом и отошла на несколько шагов.

– Ты уже видела?

Она покачала головой.

– Хочешь посмотреть?

– Да…

Лис медленно открыл коробку и так же медленно принялся разворачивать бумагу, слой за слоем, так, словно пытался оттянуть время. Яне хотелось закурить, но она боялась испортить эту минуту – сейчас все казалось лишним, даже привычные сигареты.

Наконец из-под слоя бумаги выглянула позолоченная рамка, блеснуло стекло, а потом показалась картина, такая же яркая, какой ее описывал Лис.

Между небом – ярко-голубым, сказочным, волнующим небом – и травой – густо-зеленой, малахитовой, с россыпями золотых глаз одуванчиков – повисла кровать, абсолютно пустая кровать, застеленная белоснежной простыней, одеялом и белейшей же подушкой, съехавшей так, что зрителю видно: она вот-вот упадет на зеленую траву…

– Вот и все, Ясенька… – Лис отошел от картины и обернулся к Яне. – Скоро отцветут одуванчики. Те, что в саду. А те, что на картине, останутся навсегда. И ты останешься со мной навсегда здесь, в моей душе…

– Лис, я… – начала было Яна, но слезы мешали говорить.

– Боги мои, боги… Я не стал объясняться, Ясенька, прости за это старого Лиса. Как ни крути, но наша с тобой любовь была бы всего лишь иллюзией. И если я смог бы с этим смириться, прах меня побери, то утаскивать тебя в свое болото было бы несправедливо, нечестно, эгоистично… А теперь пусть моя девочка… – он тяжело сглотнул, как будто слова застряли в горле, – пусть моя девочка спокойно уходит и помнит об одном: она всегда будет со мной… И еще об одном: не нужно предаваться мечтам, нужно жить. Мечты прекрасны лишь тогда, когда их осуществление возможно. Бесплотные мечты – химера, утаскивающая нас в мир, где нет места никому, кроме нас самих. В мир беспросветного одиночества, где мы странствуем, обреченные на добровольное отшельничество… А теперь иди, Ясенька… И… спасибо за то, что вернула мне ее…

Яна вышла из кабинета, плотно закрыв дверь в свой маленький придуманный мир.

Все было кончено.

Нет, все только начиналось.

Эпилог

Если уж говорить честно, то ни Яна, ни Игорь не имели представления о том, что такое быт. Быт в истинном смысле этого слова. Со всеми его грязными кастрюлями, нечищеными коврами, невынесенным мусором, не вымытыми по весне окнами, не наполированными до блеска стеклами серванта, неприготовленным завтраком, обедом, ужином и прочими, прочими прелестями этого мирка семейной жизни.

Однако же, несмотря на такое пренебрежение к его величеству Быту – быть может, кого-то это не только удивит, но даже шокирует, – эти двое жили счастливо. Так непроходимо счастливо, как только могут жить люди, не идеализирующие друг друга, но понимающие с полуслова и поверяющие друг другу свои самые сокровенные мечты и мысли.

Да, они не завтракали лобстерами и не ужинали омарами, не летали каждые полгода в Грецию на личном самолете и даже не прославились: он – как создатель самой рейтинговой компьютерной игры, а она – как известная писательница. Но они были счастливы. Да, в их доме иногда было слишком накурено и слишком громко лаяли две собаки, которые после длительного выяснения своих собачьих отношений все-таки пришли к согласию. Но гости с удовольствием приходили в их дом и, несмотря на абсолютнейший кавардак, царящий в нем, находили его весьма милым и уютным, а их пару – гармоничной и счастливой.

Чаще всего к ним заглядывала Ольга, аура которой превосходно себя чувствовала в новой Яниной квартире. Стасикова тяга к оздоровлению имела, как выяснилось, не только отрицательную сторону: они с Анечкой взяли кредит и достроили дачу, превратив ее в загородный домик, в который и переехали, предоставив Кате, Ольге и Мишке возможность жить, как им вздумается.

Катин трудоголизм тоже не остался безнаказанным – ее повысили на работе, а премию, которую она получила за проявленное усердие, они с Ольгой щедро вложили в строительство дома Стасиковой мечты.

Мишка благополучно продолжил учебу в академии, где познакомился с девушкой, которая сразу же после сессии увезла его в город под названием Апатит, разыскивать какие-то полудрагоценные камни. Ольга, подавив желание разразиться по этому поводу протестами, благословила сына на поездку и даже купила ему новую палатку, на этот раз двухместную.