Дженн Беннет - Вероятно, Алекс

– Фу! Во-первых, по сравнению с ней мой вкус будет получше, а во-вторых, я никогда с тобой так не поступлю.

– Верю, – целует он меня в ушко.

– Если уж мы заговорили о Хлое, то… Ты и Дэйви занимались с ней сексом в одно и то же время?

– Ты хочешь сказать вместе? – потрясенно спрашивает он.

Мои губы расплываются в улыбке.

– Какой же ты глупый.

– Нет, я с Хлоей тогда не спал, – обескураженно отвечает он. – И чем-то заразиться от нее не мог, если ты именно это имеешь в виду.

Вообще-то да.

– Да и потом мы пользовались презервативами. Каждый раз.

– Рада это слышать, – тихо отвечаю я.

Еще как рада.

– Но давай вернемся к тебе, – продолжает он, – у тебя есть гнусная привычка держать все в себе. Не думай, я не предлагаю тебе превратиться в Грейс, ты нравишься мне такой, как есть. Но чтобы между нами все было в порядке, ты должна все рассказывать и верить мне…

– Я тебе и так верю.

Эй, мы разве только что не занимались сексом?

– …а я тебе, – доводит он свою мысль до логического завершения.

Я пытаюсь с ним спорить, но при этом недоумеваю, что он вообще об этом заговорил.

Он упирается в мою щеку подбородком, вынуждая посмотреть на него, и тихо произносит у самых моих губ:

– Выслушай меня, хорошо? Что между нами происходит? Лучшее, что когда-либо было в моей жизни. И я не хочу, чтобы это заканчивалось. Иногда ты кажешься мне мимолетным видением, будто туман над океаном: мне вдруг представляется, что ты, явившись сюда в начале лета, в один прекрасный день уедешь обратно к матери и солнце для меня закатится раз и навсегда. Это меня жутко пугает. И о себе я все рассказываю только в надежде на то, что с грузом сведений обо мне тебе меньше захочется куда-то бежать.

У меня сжимается сердце. Я прижимаюсь к нему бровью:

– Ловкач-Пройдоха.

– Что?

– Это я. По крайней мере, была им раньше.

В мои мысли закрадываются воспоминания о том дне на пляже, когда я так обидела Грейс. Нет, мне обязательно нужно стать лучше.

– Я стараюсь, Портер. В самом деле стараюсь, верь мне.

– Это все, о чем я тебя прошу. – Он отстраняется, смотрит на меня, слегка улыбается, разжимает пальцы и опять показывает акулий зуб: – Ну так как… возьмешь его? Но имей в виду, это может породить слухи.

Я с ухмылкой хватаю его и говорю:

– А может, все скажут, что ты безраздельно принадлежишь мне?

– Я все это время безраздельно принадлежал тебе, Бейли. Просто ждал, когда ты примешь решение.

Вечером, когда Портер отвозит меня домой, я слишком блаженствую, чтобы терпеть рядом чье-то присутствие, и в первую очередь папино. Поэтому надеваю леопардовый шарф и очки, сажусь на Крошку и отправляюсь прокатиться по окрестностям.

А когда въезжаю на холм в конце улицы, отпускаю руль, вздымаю вверх руки и кричу секвойям:

– Я люблю!

Папа явно не повар, но скрывающийся в его душе бухгалтер вполне способен следовать кулинарному рецепту, как никто другой. Тем не менее на пару с ним мы все же умудрились напрочь испортить курицу, которая после двух часов жарки так и осталась сырой. И только потом поняли, что у нас что-то не то с духовкой. Курицу выбросили, отдав ей последние почести над мусорным ведром – упокойся с миром, – потом позвонили и заказали на дом пиццу. И хотя нас самих постигшая неудача расстроила, наши гости – Ванда, Грейс и Портер – против этого не возражали.

После свидания на нудистском пляже прошла неделя, я впервые пригласила Портера к себе и поэтому здорово нервничаю, хотя и не могу толком сказать почему. Может, всему причиной то, что сама я была у него в гостях несколько раз, дома у них очень уютно, и мне страшно, что у нас окажется далеко не так хорошо. Он уже как-то отпустил шуточку по поводу близкого знакомства папы с полицейским, поэтому надо держать уши востро. Хотя сама я и не воспринимаю Ванду таким уж грозным авторитетом, чувства Портера в этом плане вполне объяснимы. Но мне все равно хочется встать на ее защиту, сделать так, чтобы они с папой ему понравились, и от этого пребываю в состоянии стресса.

Но когда привозят пиццу и Портер бегло просматривает папину коллекцию дисков, все вроде бы идет на лад. Оказывается, им одинаково нравятся научно-фантастические фильмы.

Парень даже не догадывается, сколь огромную ошибку только что совершил, ведь отец приходит в совершеннейшее возбуждение и заводит с ним ученый разговор: «Ты смотрел вот эту жемчужину о космических пиратах, снятую в 1977 году? Что скажешь о забытом шедевре 1982 года, который хранится у меня вот здесь?» Если они возьмутся обсуждать «Звездные войны», мне придется вмешаться и прекратить этот балаган.

Пока они беседуют, я не могу оторвать от Портера глаз. Мне кажется, что я одновременно плыву и тону. Когда он бросает в мою сторону мимолетный взгляд, меня переполняет счастье. Интересно, он чувствует то же, что и я? Неужели между нами действительно существует неразрывная связь?

Подобные мысли будоражат и пугают, словно вся моя прошлая жизнь представляла собой череду второсортных мыльных опер, а теперь мы оказались на съемочной площадке «Гражданина Кейна».

– Боже мой, ты же по уши в него втюрилась, – шепчет на ухо Грейс, – должно быть, здорово, да?

О-хо-хо… Не надо было рассказывать ей о том, что произошло на пляже. Подробностей я не сообщила, в чем, по всей видимости, и заключается проблема. Она сама додумала их своим извращенным умишком. Я отталкиваю ее руку, и наша незаметная, шутливая перебранка переходит в детское хихиканье. А когда Портер и папа смотрят в нашу сторону, меня обуревает настоящая истерия, и я подталкиваю Грейс к дивану, желая оказаться подальше от их взглядов.

Я прилагаю массу усилий, чтобы быть с ним откровенной, чтобы… все ему говорить. О сумятице чувств. О том, что случилось тогда в салоне жилого фургона. С тех пор мы с ним больше не были вместе, по крайней мере в этом плане. Не нашли времени. Несколько раз обалденно целовались после работы у его фургона и без конца разговаривали перед сном по телефону – просто так, ни о чем, только чтобы услышать голос друг друга. Однако каждый раз, когда я пытаюсь рассказать ему, что на самом деле испытываю и насколько это для меня важно, сердце будто сжимает огромный огненный кулак весом в сто фунтов.

Меня охватывает безудержная паника.

Кто струсил однажды, тот будет трусом всегда.

А если я не смогу измениться? Если мне не удастся добиться той искренности, которой он от меня требует? Стать таким же надежным другом, как Грейс? Что если Грег Грамбейчер уничтожил меня навсегда? Вот что меня пугает больше всего.

После их мужских разговоров мы все выходим на крыльцо и усаживаемся на террасе за столом рядом с устремившейся вверх через крышу секвойей. Папа приносит потертую коробку с игрой.

– Послушайте, – очень серьезно говорит он, – сегодня мы с Бейли хотим посвятить вас в одну из семейных традиций Райделлов. Приняв участие в игре, ставшей для нас незабвенной, священной церемонией… – Пока он произносит свою речь, я тихонько посмеиваюсь. – Вы соглашаетесь чтить наше гордое семейное наследие, уходящее корнями в… так, ценник говорит, что коробка куплена в 2001 году… в общем, уходящее корнями в глубокую древность.

– Я выдержу не больше пятнадцати минут, Пит, – закатывает глаза Ванда.

– Ну уж нет, сержант Мендоза, – трагическим тоном продолжает он и рубит ладонью по воздуху, словно политик на сцене, желающий привлечь к себе внимание аудитории, – вы будете играть в «Катанских колонизаторов» час, а то и два просто потому, что они того заслуживают.

– А еще потому, что именно столько времени требуется, чтобы основать поселение, – говорю я ей.

– А Хранитель башни здесь предусмотрен? – спрашивает Портер.

Мы с папой тихо посмеиваемся.

– Что такое? – улыбается Портер.

– Нам нужно многому вас научить, – говорю я, накрывая своей ладонью его руку, – никакого Хранителя башни здесь нет. Такие, как он, для тупых фанатов компьютерных игр.

– Это так же скучно, как «Монополия»? – спрашивает Грейс.

– Нет! – хором восклицаем мы с папой.

– «Монополия» для лузеров, – информирует он мою подругу.

– А мне нравится, – хмурится Портер.

– У нас целый ящик старых настольных игр, – шепчу я ему громко, чтобы все услышали.

– Думаете, мне понравится? – с тяжким вздохом говорит Ванда.

– Похоже, сейчас самое время откупорить бутылку вина, которую вы привезли из Сан-Франциско, – предлагаю я.

Портер ухмыляется и возбужденно потирает руки:

– Выглядит просто супер. Мне не терпится начать. Давайте играть.

Боже, я люблю его. И даже не понимаю, чего все это время боялась. Теперь все будет хорошо.

Папа открывает коробку и оглашает всем правила, но только сбивает каждого с толку. Наконец мы садимся играть, объясняя все на ходу. Они схватывают на лету. Не знаю, нравятся ли гостям «Катанские колонизаторы» так же, как нам с папой, но все они, похоже, веселятся. Как бы там ни было, мы без конца валяем дурака и хохочем. Вечеринка выдалась на славу. Так, за игрой, проходит примерно час.

После пиццы мне хочется пить. Извинившись, я говорю, что хочу взять из холодильника охлажденный чай, и спрашиваю, кому его принести. Папа просит налить ему стаканчик, и я поворачиваюсь, чтобы выйти на кухню. А когда отхожу от стола, он говорит:

– Спасибо, Минк.

– Как вы ее назвали? – спрашивает Портер.

– Что? А, Минк. Ее так прозвали в детстве, – доносится до меня через открытую дверь ответ отца.

– Я слышала, ты зовешь ее так постоянно, – замечает Ванда, – хотя никогда не рассказывал мне почему.

– О, это любопытная история, – говорит папа.