Он смущается, в то же мгновение отметает мое предположение, заходит мне за спину, кладет на плечи руки и легонько их сжимает:

– Не глупи! Мне и в голову не приходило об этом жалеть. Ни на секунду. К тому же я, может, и не очень многое умею в этой жизни, но как справляться с душевными травмами после разрыва отношений – все же знаю. С любыми – и с сегодняшними, и с завтрашними. Собирайтесь, девочки. Мы едем есть омаров и играть в лазерный пейнтбол.


На следующий день Портер начинает слать мне эсэмэски. Ничего особенного, лишь несколько коротких сообщений.

Эсэмэска 1: Привет.

Эсэмэска 2: Прости, что все так получилось. Я чувствую себя просто ужасно.

Эсэмэска 3: Нам надо поговорить.

Эсэмэска 4: Бейли, пожалуйста.

Папа советует не обращать на них внимания, пусть Портер сходит с ума от досады. В конце концов, он и сам то же самое проделал со мной. Когда люди не вместе, время лечит. Папа также допытывается, поняла ли я, почему Портер так поспешно ушел в тот вечер, когда мы играли в «Катанских колонизаторов».

– Ты хороший детектив, Минк. И можешь догадаться обо всем сама.

Проблема лишь в том, что я больше не хочу. Просто отказалась от дальнейших попыток.

К тому же у меня есть и другие заботы. К примеру, надо найти новую работу, где никому не будет дела до того, что с предыдущей меня с треском уволили. Папа предлагает поспрашивать у своих коллег, но я вежливо отказываюсь.

Когда я просматриваю местную бесплатную рекламную газетенку, которую мы захватили, когда накануне вечером устроили баснословно дорогой ужин с омарами, папа спрашивает:

– Что ты имела в виду, когда сказала, что за все лето мама тебе ни разу не позвонила?

– Только то, что мы с ней не общались. Она не звонила. Все лето. Не присылала ни эсэмэсок, ни писем по электронной почте.

Долгая пауза.

– Почему ты мне ничего не сказала?

– Я думала, ты в курсе. А с тобой она разговаривала?

Он трет рукой лоб:

– В последний раз в июне. Сказала, что свяжется позже, чтобы узнать, как у нас дела, но при этом добавила, что в основном будет общаться с тобой. Какой же я идиот. Надо было спросить у тебя. Похоже, что я слишком надулся от гордости, что ты приехала сюда, и упустил этот вопрос из виду. Прости, Бейли, я виноват.

Спустя мгновение я спрашиваю:

– Может, с ней что-то случилось?

– Я подписался на рассылку информационных бюллетеней маминой компании. С ней все в порядке. На прошлой неделе она выиграла крупный судебный процесс.

– Значит…

– Сколько времени тебе потребовалось, чтобы прийти в себя после того, что натворил Грег Грамбейчер? – со вздохом говорит он. – Видимо, и ей нужно не меньше. Маме, как и тебе, тоже больно и страшно, но ее к тому же еще и донимают угрызения совести – она считает, что сама во всем виновата. И до сих пор не может себя простить, хотя я глубоко сомневаюсь, что ей вообще когда-либо это удастся. Разница между вами в том, что ты уже готова предпринять попытку идти дальше, в то время как она еще нет.

Я задумываюсь над его словами.

– С ней все будет в порядке?

– Не знаю, – отвечает он, поглаживая меня по щеке рукой, – но вот с тобой точно будет.

На следующий день я решаю больше не злить Портера молчанием. Игры закончились. Ситуация вышла из-под контроля. Я просто… устала.

В восемь утра я шлю Портеру эсэмэску с просьбой встретиться и поговорить. Он предлагает мне подъехать к ним в магазин. Говорит, что родители на берегу смотрят, как катается Лана, а ему надо открывать двери для клиентов. Мне больно оттого, что он не с ними, но я ничего конечно же не говорю. Наша переписка носит очень официальный характер. И встретиться в людном месте представляется вполне здравой идеей.

Чтобы набраться храбрости, мне нужно некоторое время. Я качу по Голд-авеню мимо парковок на обочине. На минуту задерживаю взгляд над затянутой туманом вершиной горы, где кончается канатная дорога. На подъездах к магазину немного притормаживаю, дабы убедиться, что фургона мистера Роса там нет.

Не понимая до конца, в каком состоянии находятся наши отношения, я решаю поставить Крошку перед магазином в одном ряду с другими скутерами, выстроившимися на набережной напротив торговых точек. Никаких привилегий: я могу войти в магазин, как любая другая Мэри, Джейн или Сью.

Игнорируя зазывный аромат первых за это утро чурро, я вглядываюсь в витрину, пытаясь засечь внутри какое-то движение, и жду, когда Портер пригласит меня переступить порог. Но при виде его привлекательного лица в горле тут же встает ком.

– Привет, – стоически говорю я.

– Привет, – угрюмо отвечает он.

Я топчусь на месте, он жестом велит мне войти внутрь. В этот момент вместе со мной пытается проскользнуть в дверь большой пушистый кот, которого я видела на крыше вместе с Доном Гато. Портер отодвигает его ногой и говорит:

– Пошел отсюда. – Потом запирает дверь за мной на замок, смотрит на свои красные сёрферские часы, меняет первоначальное решение, открывает ее и говорит: – Без одной минуты девять, пора открываться.

– Да-да, – отвечаю я.

Очереди тех, кому не терпится что-нибудь здесь купить, у входа не видно, поэтому мы, похоже, сможем поговорить с глазу на глаз. Да и потом, я не знаю, когда вернутся его близкие, поэтому с этим лучше не мешкать.

Ого. Что это я так нервничаю?

На лице Портера попеременно отражаются надежда, тревога и настороженность. Он засовывает руки в карманы и смотрит куда-то в глубь магазина. Потом встает за прилавок и смотрит на меня с таким видом, будто я покупатель.

Ну что же, хорошо.

– Э-э-э… – начинает он. – Ты сказала, что готова со мной поговорить.

Я киваю, засовываю в карман руку и вытаскиваю акулий зуб, с которого перед этим сняла ключи. Кладу его на прилавок и подталкиваю к Портеру:

– Ты отдал его мне при условии, что я буду честной и искренней по отношению к тебе, потому что тебе необходимо мне верить. Но я явно сделала что-то такое, что тебя обидело, и тем самым обманула твое доверие. Поэтому я отдаю тебе зуб и аннулирую нашу… в общем, нашу договоренность.

– Бейли…

– Пожалуйста, дай мне закончить. Моя мама – адвокат, и я прекрасно знаю цену словам.

– Бейли! Будь оно все проклято!

Сзади распахивается дверь. Отлично! Неужели покупатели не могут подождать вонючие пять минут, чтобы купить «Секс-воск мистера Зога»? Ну что ж, пусть заходят.

Когда я уже готова отойти в сторону и дать Портеру возможность обслужить клиента, на его лице проступает чувство, крайне напоминающее ярость. В этот момент я распознаю характер шагов по деревянному полу – так может идти только хромой.

– Проваливай отсюда, – орет Портер.

Я стремительно поворачиваюсь и с бьющимся сердцем вижу, что ко мне направляется Дэйви. Он выглядит даже агрессивнее, чем в тот день, когда я видела его в мотогараже Быстрого Майка, что само по себе уже о многом говорит. На нем не только рубашка – чудо из чудес! – но и длинная бежевая куртка свободного покроя. У парня такой вид, словно он до сих пор опирается на костыль, скрывающийся под одеждой.

– Привет, ковбойша, – произносит он ленивым, бесцветным голосом, будто раздавленным тяжеленным дальнобойным трейлером.

Крепко под кайфом, однако какая именно дурь играет сейчас у него в крови – сказать трудно. Но глаза у него так же безжизненны, как и слова, а голова смешно подпрыгивает и болтается из стороны в сторону.

Краешком глаза я вижу, что Портер сдвинулся с места.

– Даже не думай. – Дэйви поднимает свой костыль и направляет на него.

Только это не костыль, а дробовик, из которого он тогда стрелял у костра.

Я застываю на месте. Портер тоже, хотя еще мгновение назад уже был готов перепрыгнуть через прилавок.

– Видел тебя утром на парковке, – говорит мне Дэйви, – думал, подойдешь извиниться, но ты проехала мимо и покатила дальше.

Черт! Как я не заметила желтого фургона Дэйви?

– Опусти ружье, Дэйви, – говорит Портер делано непринужденным голосом. – Ну же, старина. Не сходи с ума. И где ты только его взял? Если кто-нибудь увидит, что ты разгуливаешь с этой штуковиной, тюрьмы тебе не миновать. Не глупи.

– Кто же меня увидит?

– Любой, кто сюда войдет, – отвечает Портер, – магазин ведь открыт, друг мой. И сюда с пляжа возвращаются Лана с родителями. Они только что звонили и будут здесь через две минуты. К тому же к нам, как тебе известно, каждое утро захаживает мистер Крамер. Он вызовет полицию.

Дэйви несколько секунд обдумывает полученную информацию и машет мне дробовиком.

Выдохни, говорю я себе.

– Тогда наша ковбойша сейчас запрет дверь. Мне нужно поговорить с вами двумя наедине. Только ты, я и она. Мне не терпится надрать вам задницу. Вы принесете извинения, а ты отдашь немного наличности из кассы, за которой сейчас стоишь. В качестве платы за боль и страдания. За то, что ты сделал с моим коленом.

Я не двигаюсь с места.

– Здесь вот-вот будут мои родители, – повторят Портер, на этот раз в гневе.

– Тогда тебе лучше поторопиться с кассой, – пожимает плечами Дэйви. – Эй, ковбойша, запри дверь.

Я бросаю на Портера взгляд. Он тяжело дышит. Выражение на его лице мне понять трудно, но он явно разъярен. И будто затравлен. Самое любопытное в том, что я, может впервые в жизни, этого о себе сказать не могу. Да, меня охватила тревога, мне ненавистен сам вид этого чертового дробовика, но страха перед Дэйви нет.

Я в бешенстве.

Просто не знаю, что с этим делать.

С опаской поглядывая на него, я подхожу к входной двери и запираю ее. Окна в помещении просто огромные, он отражается в стеклах, поэтому я без труда могу его все время видеть. Сам Дэйви в этот момент смотрит на Портера, опять направив на него дробовик. Понятное дело, ведь Портер устроил ему хорошую трепку, а сейчас чуть не перепрыгнул через прилавок. Он спортсмен, состоящий из одних только мышц. Даже здравомыслящий и хорошо соображающий человек узрел бы в нем угрозу.