Подвальная дверь хлопнула, и шаткая лестница жалобно застонала под тяжелыми ботинками Дюка. Он перетаскивал какие-то вещи и ужасно шумел. Я порадовалась, что успела закончить свою домашнюю работу: из-за стука и скрипа ножек стула по бетонному полу я ни за что не смогла бы сосредоточиться.

Я собрала рюкзак на завтра, поставила его у двери, потом поднялась по лестнице, от усталости еле-еле передвигая ноги. Споткнулась о запачканный, грязный ковер и, чтобы не упасть, схватилась за засаленные деревянные перила. За два года, миновавшие со смерти папы, дом состарился лет на двадцать. Я умела немного, разве что включить котел или найти протечку. Краска отваливалась, трубы текли, лампы перегорали, и дом весь продувался. Мамочка не разрешала мне ничего чинить и улучшать. Она не хотела ничего менять, так что мы просто позволяли дому гнить.

Добравшись до своей комнаты, я разделась и включила воду. Какое-то время я слушала, как гудят и свистят трубы, пока из лейки душа не полилась наконец вода.

Приняв душ и вымыв голову, я надела халат и встала перед зеркалом, стряхивая с ладоней крошечные капли воды. Девушка в зеркале не походила на ту девушку, что стояла перед зеркалом в комнате Эллиотта несколько дней назад. Вернулись темные круги под глазами, а сами глаза глядели грустно и устало. Даже понимая, чем все в итоге закончится, я все равно каждый день ждала возможности увидеть Эллиотта в школе. Только эта надежда заставляла меня вставать по утрам, и все же я готовилась отпустить Эллиотта, хотя сама до конца не понимала, почему должна это сделать.

Я провела расческой по мокрым волосам. Интересно, что сказал бы папа, увидев, как сильно они отросли. Одобрил бы он Эллиотта? Какой была бы моя жизнь, если бы папа не умер? Музыкальная шкатулка на моем комоде вдруг заиграла, но тут же умолкла; я вошла в спальню и уставилась на розовую коробку. Шкатулка была закрыта, я уже несколько дней ее не заводила, но после смерти папы мне нравилось думать, что внезапное срабатывание механизма, порождавшее медленную, жутковатую мелодию – это способ, посредством которого папа общается со мной с того света.

Я открыла крышку музыкальной шкатулки, завела ее, поставила на окно и стала смотреть, как кособокая балерина кружится на месте. Я села на скамейку, стоявшую под окном, чувствуя, как из щелей тянет холодом. Клен, росший в дальнем конце участка Фентонов, отчасти заслонял ночное небо, но я все равно видела между ветвями дерева сотни горящих звезд.

Уличными фонарями никто не занимался, и они постепенно гасли один за другим, но миллионы звезд в вышине никуда не делись. Загадочные, молчаливые свидетели людской жизни, прямо как гости дома на Джунипер-стрит.

В стекло со звяканьем ударилась пригоршня мелких камешков, я выглянула в окно и увидела, что на темной улице стоит Эллиотт.

Улыбаясь, я подняла оконную раму, и мне в лицо подул холодный зимний ветер.

– Я думала, ты не придешь.

– Почему ты так думала?

– Потому что тренировка закончилась несколько часов назад?

Эллиотт выглядел пристыженным.

– Извини, я немного устал. Я подумал, что следует прийти снова, – шепотом ответил он. – Подумал, мне следует остаться.

– Эллиотт…

Я вздохнула. Одна ночь – это риск, но две ночи – это уже принятое решение.

Ледяной ветер разметал волосы Эллиотта. Проведя всего одну ночь с ним в одной комнате, я отчаянно желала снова оказаться рядом с ним, дотронуться до его волос, рук, ощутить чувство безопасности, которое испытывала в его присутствии. В окно снова задул холодный ветер, и я плотнее запахнулась в халат.

– На улице колотун, тебе лучше пойти домой.

– Всего на секундочку, – ответил Эллиотт, отступая на несколько шагов.

Он разбежался, подпрыгнул и взобрался по решетке к моему окну.

Я не дала ему забраться в комнату, удержав за плечо.

– Нас поймают.

– Именно за этим я здесь, верно? На случай, если кто-то заявится в твою комнату без приглашения?

– Я не хочу, чтобы ты находился здесь, если это случится, Эллиотт. Тогда мне будет еще сложнее все объяснить.

– Ты не должна ничего мне объяснять.

– Бардак, – вздохнула я. – Моя жизнь – один сплошной бардак.

– Ну, теперь твой бардак это и мой бардак.

Я коснулась щеки Эллиотта, и он прильнул к моей руке, так что у меня защемило сердце.

– Знаю, ты просто пытаешься помочь, но если бы я по-настоящему о тебе заботилась, то вообще не позволила бы тебе влезать в это дело. Может… – Мне было тошно даже произносить эти слова. – Эллиотт, думаю, нам пора расстаться. Ты все равно скоро уедешь, и я хочу, чтобы ты держался подальше от всего этого.

Он нахмурился.

– Проклятье, Кэтрин, не говори так. Не смей даже произносить такое. Ты поедешь со мной, помнишь? Кроме того, пока я здесь, я тебя защищаю.

– Ты вроде бы говорил, что это я – воительница?

– Давай ты ненадолго возьмешь выходной?

Я разочарованно вздохнула.

– Эллиотт, ты не понимаешь, о чем говоришь. Ты даже не знаешь, с чем имеешь дело.

– Ты про драку? – спросил он.

– Нет.

– Хорошо. Хорошо, тогда, может быть, – начал он, тщательно подбирая слова. Я видела, что его сердит одно упоминание слова «расставание», а еще он волновался – почти как в тот день, когда мы обедали вместе с Сэмом и Мэдисон. – Хорошо. Я понял. Если тебе никто не причиняет вреда, я ничего не скажу. Просто я волнуюсь за тебя. Я не понимаю, что происходит, и из-за этого волнуюсь еще больше.

Подул ветер, и я обхватила себя за талию.

– Ладно, это смешно, – сказал Эллиотт, забираясь в комнату.

Он закрыл окно, прошел через комнату, сел на кровать, и та скрипнула под его весом. Эллиотт посмотрел на меня, улыбнулся и похлопал по матрасу рядом с собой.

Я быстро посмотрела на дверь и прошептала:

– Я ценю твою заботу, но, как видишь, я жива и здорова. А теперь, пожалуйста…

В коридоре раздались приглушенные голоса, и мы оба замерли. Я узнала голоса Дюка и мамочки, потом заговорила Уиллоу. Эллиотт озадаченно нахмурился.

– Это?..

Я прикрыла глаза ладонями, чувствуя, что вот-вот расплачусь.

– Эллиотт, ты должен уйти.

– Прости. Я больше не буду говорить вопросами.

– Я серьезно. Все это очень серьезно. Я пытаюсь тебя защитить.

– От чего?

Я указала на дверь.

– До сих пор никого из них тут не было, а теперь они пришли. Должна быть причина. Они что-то задумали. Тебе лучше уйти, здесь небезопасно.

Эллиотт встал и протянул мне руку.

– Тогда и тебе не следует здесь находиться. Идем.

Я прижала ладонь к груди.

– У меня нет выбора!

Эллиотт приложил палец к губам и крепко меня обнял. Мне хотелось стоять так вечно, под защитой его теплых рук.

– Я предлагаю тебе выбор, – тихо проговорил Эллиотт мне на ухо. Он не боялся, а я не могла показать ему, насколько опасно находиться в доме на Джунипер-стрит. – Как насчет миссис Мейсон? Разве ты не можешь с ней поговорить?

Я покачала головой и прижалась щекой к его груди. Этот спор давался мне нелегко, ведь больше всего на свете мне хотелось, чтобы Эллиотт остался в моей комнате.

– Мы что-нибудь придумаем. Только больше никаких разговоров про расставания и про то, что ты меня покинешь. Посмотри на меня. Похоже, что меня нужно спасать? – Он попытался улыбнуться, но при виде моего печального лица погрустнел.

– Ты должен оставить меня здесь одну, Эллиотт. Рано или поздно ты уедешь, и я не могу поехать с тобой. Будет лучше, если ты просто…

В коридоре скрипнула половица. Я закрыла рот ладонью, отошла от двери и стала пристально смотреть на полосу света на полу, ожидая, что там появится тень.

Эллиотт привлек меня к себе, а тот, кто находился в коридоре, протопал мимо двери, свернул на лестницу. Хлопнула дверь в подвал.

– Это был Дюк, – прошептала я. Умоляюще посмотрела на Эллиотта снизу вверх. – Нельзя, чтобы тебя здесь застали, нельзя, чтобы тебя увидел Дюк. Тогда все станет еще хуже. Он не войдет в комнату, мамочка ему не позволит, поэтому, пожалуйста, просто уходи.

– Если ты не боишься, что он войдет сюда, почему в таком случае твой комод придвинут к двери?

– Это не из-за Дюка.

Эллиотт потер лоб основанием ладони.

– Кэтрин, довольно. Я больше не хочу слушать твои отговорки. Тебе придется довериться мне, рассказать, что здесь происходит. От кого ты забаррикадировалась?

Я сглотнула.

– От мамочки.

Плечи Эллиотта поникли.

– Она тебя бьет?

Я покачала головой.

– Нет, просто она меня пугает. С каждым днем становится все хуже. Это трудно объяснить… Эллиотт, поверь мне, даже если бы я тебе рассказала, ничего не изменилось бы. Тут ничем не поможешь.

– Позволь мне попробовать.

Я прикусила губу, раздумывая.

– Хорошо. Хорошо, оставайся.

Он вздохнул с облегчением.

– Спасибо.

Хлопнула задняя дверь. Я подошла к окну, вгляделась в темноту и ахнула.

В центре участка Фентонов стояла мамочка и смотрела на дорогу. Она была в одной ночной рубашке. Дети Фентонов только недавно договорились, чтобы к ним на участок приехал трактор и разровнял площадку под фундамент нового дома. Босые ноги мамочки по щиколотку утопали в холодной почве, но она, похоже, не обращала на это внимания.

Она повернулась, посмотрела на окно моей спальни, и я поспешно отпрянула от окна и прижалась спиной к стене. Через несколько секунд я снова выглянула на улицу. Мамочка по-прежнему стояла на пустом участке и смотрела на дом. На этот раз ее взгляд был прикован к другому окну. Я вдруг осознала, что боюсь не гостиницы, а именно мамочки, и у меня кровь застыла в жилах.

Как всегда моим первым порывом было превозмочь страх, выбежать на улицу и заставить мамочку вернуться в дом, но она выглядела рассерженной, а я боялась того, с кем могу столкнуться снаружи.

Я попятилась от окна и угодила прямо в объятия Эллиотта.