Я еще никогда не видела ее в домашней одежде. В серо-лиловых хлопковых штанах и полинялой, некогда темно-синей толстовке с логотипом Университета центральной Оклахомы психолог выглядела намного моложе.

Мисс Барнс широким жестом обвела комнату.

– Все в порядке?

Я захлопала глазами, удивленная ее вопросом, ведь меня забрали из холодного, ветхого дома викторианской эпохи в теплый, безукоризненно чистый коттедж.

– Ммм, да. Все отлично.

Миссис Мейсон и мисс Барнс разом фыркнули, потом социальный работник встала.

– Тогда ладно. Оставляю вас двоих.

– Спасибо, – сказала миссис Мейсон, обнимая мисс Барнс.

Дверь закрылась, и психолог хлопнула в ладоши.

– Тут только… мы? – спросила я.

Миссис Мейсон озадаченно посмотрела на меня, потом до нее дошла суть моего вопроса.

– Да. Да, кроме нас никого. Хочешь посмотреть свою комнату?

Я кивнула, взяла свои вещи и пошла вслед за хозяйкой дома.

– Гостевая ванная прямо по коридору. Моя комната направо, в конце коридора.

Она указала в ту сторону.

– А ты будешь жить налево, в конце коридора. У тебя своя ванная комната.

Миссис Мейсон включила свет в гостевой комнате: там стояли кровать, деревянный комод и письменный стол. Открытая дверь вела в маленькую ванную. Все вокруг выглядело новым и сияющим. Стены бледно-фиолетовые с редкими вкраплениями белого, на полу светло-серый ковер. Вместо тяжелых занавесок, свисающих с черного металлического карниза, на окне висел легкий тюль.

– Вы давно здесь живете? – спросила я.

Миссис Мейсон оглядела комнату, в ее взгляде читалась гордость.

– Семь лет, три месяца и два дня, – она улыбнулась мне. – Хотя какая, в сущности, разница.

– Вы сделали здесь ремонт? Все выглядит таким новым.

Психолог кивнула, положила одну из моих сумок на кровать, накрытую фиолетово-серым лоскутным одеялом.

– Ну вот, мы и…

Остальная часть ее фразы повисла в воздухе. Зазвенел дверной звонок, и глаза миссис Мейсон заблестели.

– О! А вот и пицца! Идем!

Я следом за ней прошла в гостиную. Миссис Мейсон дала на чай курьеру, поблагодарила его, называя по имени, потом взяла две коробки пиццы и понесла в кухню.

Мы прошли к обеденному столу, и я в нерешительности остановилась, наблюдая, как миссис Мейсон открывает коробки, вдыхает аппетитный запах свежей выпечки и специй. Пахло и впрямь чудесно.

– Тарелки! – воскликнула миссис Мейсон, подбегая к шкафчику. – Вот, прошу, – она поставила передо мной тарелку, схватила кусок пиццы, откусила краешек и помахала мне свободной рукой, предлагая садиться напротив. – О, боже. Извини. Умираю с голоду.

Я поглядела на угощение. Одна пицца наполовину была покрыта сыром и наполовину пеперони, вторая наполовину с соусом, а наполовину – с колбасой.

– Не знала, какую ты любишь, – пояснила психолог с набитым ртом, – так что заказала сразу несколько видов.

Я взяла по кусочку каждого вида, сложила себе на тарелку и посмотрела на миссис Мейсон.

– Вот молодец, – одобрительно проговорила она.

Сначала я откусила от пиццы с пеперони и замычала от удовольствия, когда расплавившийся сыр обжег мои вкусовые рецепторы. Я уже несколько лет не ела свежеприготовленную пиццу. Я закрыла глаза, чувствуя приятную расслабленность.

– Очень вкусно.

Миссис Мейсон кивнула, хихикнула и взяла еще кусок.

Моя радость длилась недолго: я подумала о том, что мамочке придется есть в одиночестве. Если она вообще вспомнит, что надо поесть. Меня охватило чувство вины.

– Все хорошо, Кэтрин. Ты вправе испытывать любые эмоции. Это нормально.

Я потупилась.

– Нормально чувствовать себя в ловушке, даже если ты свободна?

Психолог вытерла рот салфеткой.

– Это часть процесса. У людей уходят годы, чтобы справиться с подобными переживаниями. Вина, неуверенность, сожаления… потеря. Но в этом нет ничего страшного. Постарайся жить настоящим и не заглядывать слишком далеко в будущее. Например, прямо сейчас позволь себе наслаждаться вкусом пиццы и спокойствием, расслабься. Если ты счастлива вдали от Джунипер-стрит, это вовсе не значит, что ты не любишь свою маму.

Я откусила еще кусок, пытаясь переварить ее слова.

– Расслабиться трудно. Я постоянно перебираю в уме список дел, которые нужно переделать к завтрашнему утру.

– Это тоже нормально. Будь терпеливой к самой себе. Терпение – еще одна часть процесса.

Я обернулась и посмотрела на сияющую рождественскую елку, стоящую в гостиной.

– Очень красиво.

– У вас дома есть елка?

Я покачала головой.

– Мы не ставили елку с тех пор, как умер папа. Обычно он все это делал: устанавливал елку, вешал лампочки. Все равно все эти украшения казались чужеродными в доме на Джунипер-стрит. Но мне нравится смотреть в окно своей комнаты на соседский дом. У них в окне видна елка.

Миссис Мейсон посмотрела на часы.

– Здесь ты будешь наверстывать упущенное.

Она прошептала: «три, два, один», а потом указала на потолок. Снаружи вспыхнул свет, и зажглись два фонаря во дворе перед домом. Несколько секунд спустя на газоне появились огромный сияющий снеговик и Санта-Клаус: они покачивались на ветру.

– Ух ты, – пробормотала я без всякого выражения.

Миссис Мейсон хихикнула и хлопнула в ладоши.

– Знаю-знаю. Выглядит глупо.

Уголок моего рта пополз вверх.

– Просто прекрасно.

Снова зазвенел дверной звонок, и миссис Мейсон сделала серьезное лицо, но было видно: она пытается скрыть улыбку.

– Оставайся здесь.

Глава тридцать вторая

Кэтрин

Как была, в толстовке, серых штанах и босиком, миссис Мейсон медленно подошла к двери, посмотрела в глазок, отодвинула задвижку и открыла дверь.

– Здрасьте, – сказал Эллиотт, входя.

Он снял куртку, а миссис Мейсон заперла дверь.

В руках Эллиотт держал какую-то бумагу – не полученное от миссис Мейсон разрешение возобновить учебу, а что-то другое.

– Хотел сообщить тебе первой. Меня сегодня известили.

Я встала, и Эллиотт обнял меня, а миссис Мейсон повесила его куртку на вешалку.

– Что это? – Я посмотрела на бумагу. Конверт прислали из Бейлорского университета. – Ты получил стипендию? – радостно воскликнула я.

– Это еще не официально. Мне предложили полную спортивную стипендию, – сказал Эллиотт. В его голосе не прозвучало и половины той радости, что я ожидала услышать. – Они приглашают меня на собеседование, если я решу, что буду у них учиться.

– В каком смысле «если ты решишь»? – переспросила я.

– Откуда поступило предложение? – спросила миссис Мейсон.

– Ты едешь! Это же Бейлорский университет! – воскликнула я, обнимая Эллиотта. Однако, когда я отстранилась, он только едва заметно улыбнулся.

– Что ты сделала? – виновато спросил он.

Я прижалась щекой к его футболке и вдохнула его запах. Он пах домом своей тети: вкусной едой и чистотой, мылом и стиральным порошком.

– Кэтрин, – сказал он, положил руки мне на плечи и сделал шаг назад, вглядываясь в мое лицо.

– Кэтрин заключила сделку, чтобы на происшествие с Оуэном закрыли глаза. Тебе повезло, что в тот день директора Огастин не было на месте, – сказала миссис Мейсон.

– Значит, я не отстранен от занятий? – спросил Эллиотт.

– Ты читал письмо? – Миссис Мейсон выгнула бровь. – Домашнее обучение, мой кабинет и посещение психолога на предмет управления гневом. Такова сделка.

– В обмен на что? – Он посмотрел на меня.

– Взамен я рассказала про гостиницу. Про то, что мамочка больна, что я предоставлена сама себе и сама о себе забочусь. Надеюсь, это не помешает тебе получить стипендию.

Несколько секунд Эллиотт молча смотрел на меня, потом повернулся к миссис Мейсон.

– Занятия по управлению гневом начинаются на следующей неделе и продолжатся после каникул. Голоден? – спросила она.

Эллиотт указал на пиццу.

– Всегда, – сказал он и сел.

Миссис Мейсон прошла на кухню, принесла третью тарелку и поставила ее перед Эллиоттом.

– Извините, что вот так ввалился, – проговорил Эллиотт, энергично принимаясь за пиццу. – Мне просто хотелось убедиться, что с Кэтрин все в порядке.

– Понимаю, – ответила миссис Мейсон, садясь напротив нас. – Ты очень внимателен. Но в извинениях нет нужды. Вообще-то, мне спокойнее, когда ты здесь. Я и забыла, как это приятно, когда в доме есть мужчина.

– Рад помочь, – фыркнул Эллиотт.

– Еще у нас есть тревожная сигнализация, – обратилась ко мне миссис Мейсон. – Позже я дам тебе код.

– У нас? – переспросила я.

Миссис Мейсон улыбнулась.

– У тебя и у меня. Теперь ты живешь здесь.

Я улыбнулась. Психолог изо всех сил пыталась сделать так, чтобы я чувствовала себя здесь как дома.

– Сигнализация, наверное, новая.

– Мы поставили ее после того, как… – Она умолкла, ее щеки покраснели.

Воспоминания о той ночи живо всплыли в моей памяти, и я задрожала от унижения и гнева. Я зажмурилась и кивнула, уже в тысячный раз пытаясь забыть тот случай.

– После чего? – спросил Эллиотт.

– После того как Мейсоны вернулись домой и обнаружили там мою мать.

– Что? – поразился Эллиотт.

– После этого я впервые обратилась в Департамент национальной безопасности; это случилось спустя примерно полгода после смерти мистера Кэлхуна, – сказала миссис Мейсон.

– В смысле, она просто бродила по дому или что? – спросил Эллиотт.

Миссис Мейсон побледнела.

– Она пряталась под нашей кроватью.

– Под кроватью? – Эллиотт недоверчиво уставился на меня, ожидая подтверждения.

Я кивнула и вжалась в стул.

– Безумие какое-то, – пробормотал Эллиотт.

– Она не хотела нам навредить, просто запуталась, – добавила миссис Мейсон.

– Она лежала на боку, сжавшись в комок, и хныкала. Не защищайте ее, – вздохнула я. – Пожалуйста, не нужно.