* * *

Пруденс снова и снова перечитывала записку от Виктории и старалась не поддаваться расцветающей надежде.


Милая моя Пру!

Пишу наскоро, чтобы сообщить, что не забыла о твоей просьбе. Не волнуйся, думаю, что о ней уже позаботились, и отцу моей любимой племянницы или племянника не придется сражаться на фронте. Я пока не знаю, куда его определят – тут никто не может повлиять на решение, – но Эндрю отправят на конюшню, так что ничего не бойся, все будет хорошо.

Я ужасно занята, но вскоре приду тебя навестить.

Целую, даже падая с ног от усталости, Вик.

P. S. Я нашла очаровательную колыбельку и одеяло в тон. Их скоро должны доставить на твой адрес.

В.

Кроватку принесли вскоре после получения записки, и Виктория оказалась права: Пруденс в жизни не видела такой прелестной люльки. Украшенное резьбой красное дерево тускло поблескивало, выточенные в форме ананасов ножки сияли. Сбоку был приделан ящичек для хранения пеленок, булавок, талька и прочих мелочей, необходимых для ухода за младенцем. Прекрасная вещь. Пруденс попросила грузчиков отнести ее в спальню, но среди потертой разношерстной мебели колыбель выглядела совсем не к месту. Она гадала, что скажет Эндрю, когда увидит подарок. Обрадуется доброте Виктории или обидится, что великосветское прошлое жены продолжает вторгаться в гораздо более простую жизнь, которую они вели?

Когда Пруденс впервые поняла, что беременна, ее охватили страх и радость. Страх – оттого, что муж мог уйти на войну, а радость – оттого, что с появлением ребенка жизнь ее наконец-то обретет смысл.

В дверь тихо постучали, Пруденс нахмурилась. Неужели Виктория еще что-то купила? С ней надо держать ухо востро; энтузиазм часто заставлял ее пренебрегать здравым смыслом.

Улыбнувшись, она прошла в прихожую, отперла дверь и потрясенно застыла на месте. На пороге стоял Эндрю с большим вещевым мешком в одной руке и бумажным пакетом с продуктами в другой.

Пруденс хотела броситься к нему, но сдержалась, испугавшись, что он выронит пакет.

– Что случилось? Как тебе удалось вырваться?

Она отодвинулась, Эндрю поставил свою ношу на столик и повернулся к жене, раскрыв руки для объятия. Пруденс кинулась к нему, и он подхватил ее и закружил по воздуху.

Затем поставил на ноги, нагнулся и поцеловал в губы. Отодвинулся и сделал глубокий вдох.

– Боже, как же я скучал. Мне повезло, получил увольнительную на два дня. Командир назвал меня везучим сукиным сыном и велел убираться, пока он не передумал. Я не стал испытывать судьбу и выяснять, вдруг он меня разыгрывает.

Пруденс прижалась к мужу. Сердце ее трепетало от счастья, и она не могла выговорить ни слова.

Сейчас, после новостей от Виктории, можно наконец-то сообщить Эндрю о ребенке. Пруденс стоило немало усилий хранить свою беременность в тайне от мужа.

Но эта мысль вылетела из головы в тот же миг, когда Эндрю накрыл ее губы своими и поднял ее на руки.

– Я скучал, – повторил он, направляясь в спальню. Его щеки заливал румянец, и Пруденс рассмеялась. Только ее застенчивый муж мог до сих пор краснеть при мысли о супружеской близости. – Ты смеешься надо мной?

Опустив ее на кровать, он начал стаскивать рубашку.

– А как же продукты, что ты принес? – сквозь смех спросила Пруденс.

– Ничего с ними не сделается.

Эндрю лег возле нее, и вскоре Пруденс и думать забыла обо всем, кроме поглотившей их любви.

Некоторое время спустя супруги, обнявшись, улеглись рядом, и Пруденс натянула на себя и Эндрю лоскутное одеяло. Похолодать еще не успело, но и теплым октябрьский полдень никто бы не назвал. Когда жар страсти поостыл, она начала замерзать. В голове промелькнула мысль, не заметил ли Эндрю, что она немного округлилась.

Она повернулась к нему. Эндрю лежал с закрытыми глазами, и Пруденс пристально посмотрела на него, словно хотела запомнить каждую черточку. Горбинка на носу, тень щетины на подбородке. Она протянула руку и провела пальцем по его щеке.

В ответ на прикосновение Эндрю крепче прижал ее к себе и приоткрыл глаза:

– Мой командир был прав.

– В чем? – Пруденс удобно устроилась под мышкой Эндрю.

– Я везучий сукин сын. Сначала меня собирались отправить во Францию, вместе с пехотинцами, но в последний момент перевели на запасные конюшни Первого королевского драгунского полка.

Почувствовав неловкость, Пруденс прокашлялась:

– Но это же хорошо, правда?

– Конечно, я гораздо охотнее буду работать с лошадьми, чем сражаться. Меня все равно могут послать во Францию или в Африку, но не на передовую. Просто я все время думаю о том, сколько людей, с которыми мы вместе проходили учения, отправят на фронт. – Эндрю на миг замолчал. – И почему меня единственного выбрали для работы на конюшнях.

Пруденс беспокойно зашевелилась в объятиях мужа, думая о полученной от Виктории записке, которая лежала в кармане кардигана. Она знала, что Эндрю тяжело далось решение жить на деньги жены. Как же он отреагирует, если узнает о ее вмешательстве? Она с помощью связей добилась отмены его отправки на фронт, а ведь он хотел послужить родине и записался добровольцем.

– Возможно, кто-то узнал, что ты поступил в ветеринарный колледж? И я уверена, в твоем личном деле указано, что ты вырос на ферме. Так что ничего удивительного.

– Может быть. С другой стороны, половина людей из моего отряда выросли на ферме, так что вряд ли дело в этом. – Эндрю неожиданно нахмурился. – Что это?

Пруденс замерла пойманной мышкой. На секунду она испугалась, что муж увидел записку, но тут же одернула себя за глупость.

– Что?

Эндрю указал в другой конец комнаты.

– Это. – Продолжая хмуриться, он приподнялся на локтях и сел на кровати.

Пруденс проследила за его пальцем и наконец-то поняла, что он имеет в виду.

Колыбель.

– А как ты думаешь? – осторожно спросила она.

– Похоже на… – Эндрю запнулся и потрясенно повернулся к жене. – Неужели? Ты?..

Пруденс покраснела и опустила глаза:

– По правде говоря, да…

Эндрю вскочил с постели:

– Почему ты мне не сказала? Что, если мы навредили ребенку? – И в ужасе уставился на живот Пруденс.

Она расхохоталась, чувствуя безмерную радость. Все, через что ей пришлось пройти: горе от потери сэра Филипа, боль после предательства Ровены, смятение и сердечная рана из-за расставания с Себастьяном, – все было не напрасно, если сейчас судьба подарила ей это счастье. Однако миг блаженства тут же омрачился мыслью, что ей до сих пор приходится таить секреты от мужа.

Уголки губ Эндрю задрожали и поползли вверх; глядя на жену, он не мог удержаться от робкой улыбки.

– Наверное, я выгляжу смешным, но откуда мне знать? Я ведь еще никогда не ждал ребенка. – Взгляд карих глаз вдруг посерьезнел. – Ох, любовь моя, что за время мы выбрали, чтобы подарить жизнь ребенку?

Пруденс села на кровати и протянула ему руки:

– Я считаю, что это лучшее время. Что еще мы можем противопоставить войне, смерти и разрушению, если не надежду, которую несет в себе новая жизнь? – Она улыбнулась. – И не бойся, мы не навредим ребенку. А сейчас иди сюда. Я замерзла!

Они уютно устроились под одеялом, и вскоре Пруденс начала одолевать дремота. Сначала она еще думала, что хорошо бы встать и разобрать принесенные Эндрю продукты, но желание уснуть в нежных объятиях мужа оказалось сильнее, и она погрузилась в сон, надеясь, что ничего не успеет испортиться.

Во сне ее преследовали вспышки выстрелов и отголоски яростных криков. Проснулась она словно от толчка, чувствуя, как бьется сердце. Некоторое время прислушивалась, напряженно замерев в постели, но, что и следовало ожидать, в темной квартире царила тишина. Рядом еле слышно посапывал Эндрю.

Пруденс тихонько выбралась из кровати и натянула халат. Мягко прикрыла за собой дверь спальни, прошла на кухню и, включив небольшую лампу над столом, начала разбирать принесенные Эндрю покупки. Среди свертков оказался маленький пакетик с кофейными зернами, и она решила сразу же перемолоть их. Зажав мельницу между колен, она крутила ручку, с наслаждением вдыхая заполнивший кухню аромат свежемолотого кофе. Пруденс думала о том, что уже многому научилась. После свадьбы она не умела ничего: ни готовить, ни стирать, ни заниматься уборкой. Сейчас домашние дела уже не пугали ее, как прежде. К сожалению, знакомство с обязанностями хозяйки дома не прибавило к ним любви, но Пруденс научилась ценить свой труд. Она поняла, что лучше уметь смолоть кофе и приготовить обед, чем не уметь ничего.

По дороге домой Эндрю купил буханку свежего хлеба, круг сыра стилтон, несколько чудесных спелых яблок и бутылку эля. Очевидно, он не рассчитывал, что в его отсутствие в доме найдется еда. Пруденс и правда предпочитала перекусить чем-нибудь возле уличного лотка или пообедать с Кейти, чем готовить дома. Ей не хотелось затевать столько хлопот ради себя одной. Тут Пруденс с радостью и некоторой опаской бросила взгляд на свой живот. Если подумать, то она уже не одна.

Она нарезала хлеб и яблоки. Сыр был мягким и теплым; если намазать его на хлеб, получится вкусный ужин. Она надеялась, что Эндрю останется доволен простым угощением.

– Передать не могу, как чудесно быть здесь, рядом с тобой, в нашем маленьком доме.

Услышав голос Эндрю, Пруденс с улыбкой повернулась. Он стоял в дверном проеме, прислонившись к косяку. Он был в одних брюках, и Пруденс невольно залюбовалась его мускулистым торсом. Немногие слуги могли похвастать таким прекрасным сложением, однако проведенная на ферме юность закалила Эндрю, одарив его великолепной фигурой, и Пруденс наслаждалась его сильным телом.

– Может, наш брак и начался несколько необычно, но, по-моему, нам удалось создать замечательную семью, правда?

– Правда. Садись. Кофе почти готов. Есть хочешь?