— Не знаю, — пожал плечами Ильдар.

— Она тебе не доверяет?

— Почему же, доверяет, наверное. Но всего не рассказывает, это точно.

— Она говорила тебе про тетю Аню Григорьеву?

— Конечно, — кивнул Ильдар, — мы же все вместе учились в одной группе, с ней и с ее мужем. Да и ты о ее смерти мне говорил, помнишь?

— Это другое. Мама говорила тебе, что ищет доказательства того, что тетю Аню убили?

— Н-нет, а что это ей в голову взбрело?

— То-то и оно, что ей не самой взбрело. Ее, похоже, в этом специально убедили. И следят за ней, я сам видел. А что, если она доказательства и в самом деле найдет и они ее убьют?

В глазах Тимура была неподдельная тревога, и Ильдар потребовал подробного рассказа.

Тимур не пропустил мимо ушей ничего из того, что рассказала им с Кузькой мама, и теперь передал все отцу с подробностями и именами, со всеми планами, которые строила она, исходя из всего случившегося за последние дни.

Выслушав сына, Ильдар принял решение: Машу надо не охранять, как просил Тимур, тайком от нее самой, ее нужно срочно отзывать из Москвы! Она уже слишком много знает, настолько много, что это, безусловно, уже стало опасным. Самое страшное, что она уже знает их имена, имена, так хорошо известные самому Ильдару. Интересно, она всех уже вычислила? Если всех, то может быть уже поздно.

— Я сам позвоню ей, — сказал он сыну.

— Папа, ты учти, что она о наших с тобой встречах ничего не знает. И я хотел бы сам ей об этом рассказать. Не хочу, чтобы она… — Тимур замялся, смутившись.

— Считала тебя предателем? — закончил за него Ильдар. — Не волнуйся, я ничего не скажу. А об этом нашем с тобой разговоре ей вообще знать не стоит. Насколько я ее знаю, ей может очень не понравиться, что мужчины что-то решают за нее и за ее спиной. А остановить ее надо любой ценой. И даже против ее воли.

50

Когда Кузя вернулся из фотостудии, Ильдар Каримов уже часа два как ушел. Кузя был явно не в духе и прямо с порога начал брюзжать.

— Тимка, ты учти на будущее, если захочешь и дальше конспирацию соблюдать, что у твоего отца одеколон французский, его запах теперь неделю надо из квартиры выветривать. А у тети Маши нюх, как у ищейки, она его вмиг учует.

— Ну и что?

— А то. Скажи ей, что с отцом видишься, а то она потом обидится. Хочешь, я скажу?

— Нет уж, я сам разберусь. Вот приедет, я и расскажу.

Ужин сегодня готовил Тимур, поэтому на столе стояла отварная картошка с маслом и нарезанный крупными кусками холодный язык.

Кузя уселся за стол с видом жены, мужу которой отчего-то взбрело в голову доказать, что и он умеет готовить, а ей теперь придется, так и быть, съесть результат его неумелых попыток, да еще не забыть похвалить за старания.

Тимку его вздохи над картошкой и скептическое изучение кусков языка забавляли, но в конце концов он не выдержал.

— Ешь давай, не кривляйся, будто я тебя отравить хочу. Просто и полезно.

— Это я кривляюсь? — притворно возмутился Кузя. — Я не кривляюсь, я ем. Но ведь я картошку почистил, язык вчера сварил. А ты бы мог…

— А я наоборот — картошку сварил и язык почистил. Так что мы квиты.

— Не-ет, — Кузя сладострастно намазывал на кусок языка горчицу. — Сделал бы язык по-кавказски.

Тимур повернулся на табурете, достал из ящика длинный нож и насадил на его лезвие два кусочка языка, а на самый кончик — картофелину.

— На! — сунул он конструкцию Кузе.

— Это чего? — изумился тот, осторожно принимая произведение искусства.

— Язык по-кавказски. Остренько. Кинжал можешь не есть.

— Не любишь ты меня, — шутливо вздыхал Кузя, объедая мясо с ножа. — Надо лучок в кастрюльку покрошить, язычок порезать, грибочками засыпать, орешками толченными, чесночку пару зубчиков. И сметанкой все залить. И тушить минут двадцать в духовке, да чтоб не кипело. Вот это по-кавказски.

Тимур только головой покачал.

— Кошмар! Столько возиться, чтоб за две минуты все съесть! Ты сыт?

— Ага, — отозвался Кузя, протягивая брату пустую посуду.

— Вот и хорошо, — кивнул Тимур и постучал пальцем по краю протянутой тарелки. — Посуду помой.

Спать они улеглись поздно.

— Тим, а Тим? А вот ты бы мог влюбиться в девчонку, которая тебя старше?

— Не знаю, — буркнул Тимур. — Я вообще еще не знаю, мог ли бы я влюбиться. Как-то ничего такого я пока не чувствовал.

— Да ты что! — Кузя скинул одеяло, перевернулся на живот и подсунул под грудь скомканную подушку. — Вообще ничего не чувствовал? И тебе, ну, это… Не хотелось, что ли, никогда?

— Кузь, а, по-моему, хотеть и влюбиться — это разные вещи, тебе не кажется?

— Ну, слава Богу, а то я уж подумал, что… Тима, но ведь у тебя, кажется, никаких девчонок еще не было, или я где-то недоглядел?

— Иди ты к черту!

— Нет, я серьезно, — канючил Кузя.

Тимур сел на кровати и потряс взлохмаченной головой.

— Фу, зараза, ты спать дашь или нет?

— Ну, Тима, ты мне друг или поросячий хвостик, в конце-то концов? У меня, можно сказать, судьба решается, можно сказать, вопрос жизни и смерти, а ты спишь, как суслик!

— Знаешь, я тебе, конечно, друг. Но у тебя этот вопрос жизни или смерти, а точнее — целоваться или нет с очередной пассией, встает просто с пугающей регулярностью. Ты найди уже себе что-нибудь одно, а то, знаешь ли, СПИД не дремлет…

— Ты, блин, совсем уж!.. — взвился Кузя и, надувшись, отвернулся к стене.

Тимур тут же закрыл глаза и бревном упал на подушку.

Кузя немного посопел, потом осторожно повернулся, увидел, что Тимур спит, и вылез из кровати.

— Тим, а Тим… — потряс он брата за плечо, присев на край его постели.

— Убью! — простонал тот, снова продирая глаза.

— Но мне действительно нужна твоя помощь!

— Ой, давай уже, — зевая, смирился Тимур, снова усаживаясь на кровати, чтобы не заснуть.

Кузя просиял.

— В общем, она старше…

— Сильно?

— Не так, чтобы очень… Хотя, вообще-то очень. Сильно старше. В целом, она мне нравится.

— Как это «в целом»? — удивился Тимур.

— Ну, она красивая, умная, богатая… И я ей очень нравлюсь.

— В чем проблема-то? Ну и гуляй с ней.

— Да? Ты думаешь? Но ведь она старше. Смешно не будет?

— Тоже мне, Пугачева и Киркоров! — фыркнул брат. — Да на сколько старше-то?

— На девятнадцать лет! — выпалил Кузя, зажмурившись.

— На ско?.. Да ты ох… оф… обалдел, что ли?! — Тимур задохнулся от возмущения. — Да мама тебя убьет! И эту Дьячевскую до кучи!

— А что? За что убьет-то? — быстро заговорил Кузя. — Ну, влюбилась женщина на старости лет, да и не такая уж она старая, такая же почти, как тетя Маша. Но для нее это, может быть, последняя любовь, свет в окошке. А мне жалко, что ли? Не убудет же с меня! И опять же, сколько лет я у тети Маши на шее сижу…

— Что она тебе пообещала?

— Так работу, деньги… И потом квартиру, может быть. Что в этом такого ужасного? И ей будет приятно, и мне хорошо. Разве это преступление?

Тимур смотрел на брата с ужасом и почти с отвращением.

— А ты знаешь, как это называется? — зло прошипел он. — Альфонс! Ты этого хочешь?

— Да почему сразу — альфонс?

— Да потому! Или еще — проституция! Знаешь, среди мужчин тоже проститутки попадаются, которые за деньги…

— Знаю! Помню! — горько выкрикнул Кузя.

Тимур вздрогнул и опомнился.

— Кузь, прости, но… — он замолчал, увидев вдруг хитрые смеющиеся глаза брата.

— Ты чего? Пошутил, что ли?

— Ага! — весело кивнул Кузя.

— Придурок! — заорал Тимур и шмякнул брата по голове подушкой.

— Убьешь же! — Кузя упал с кровати и со смехом закрывал голову руками. — Сотрясение мозга будет!

— Мало тебе! — продолжая лупить его подушкой, злился Тимур. — Мозгов у тебя нету, трястись нечему!

Тут наволочка на подушке треснула. Братья с тоской смотрели на длинную дыру: подушка словно улыбалась беззубым ртом.

— Вот теперь мама нас точно убьет, — проговорил Тимур.

— Ерунда! Перья-то не вылезли. Завтра купим другую наволочку, а эту выкинем.

— Все из-за тебя.

— Всегда сразу из-за меня! Мне, правда, совет нужен.

— Опять? — Тимур в ужасе поднял брови.

— Не опять, а снова. Короче, эта Соня ко мне пристала. Тим, чего теперь делать-то, а? Ведь выгонит же с работы.

— А ты хочешь и в крапиву сесть, и не уколоться?

— Хотелось бы… Может, мне голубым прикинуться?

— Совсем с ума сошел? Давай-ка я с отцом посоветуюсь, уж он точно что-нибудь подскажет. А сейчас ты ляжешь и уснешь. И больше чтоб глаза мои тебя не видели!

Кузя кивнул и полез под одеяло. Но не успел он примоститься на своей подушке, как Тимур выдернул ее из-под Кузиной головы. Прямо на голову брата он плюхнул свою пострадавшую в баталии дырявую подушку.

— Кто ее порвал, тот пусть с ней и спит, — проворчал Тимур.

— Добро пожаловать, дорогая, это наша первая брачная ночь!

— О-о! Горбатого могила исправит, — простонал Тимур и через минуту сладко спал.

51

За весь день бесплодных попыток Маша Рокотова отчаялась, что у Козлова или у Елабугова, последних в ее списке пациентов академика Цацаниди, кто-нибудь отзовется. У первого никто не подходил, у второго постоянно было занято. Строго говоря, в ее списке было еще двое, но с ними проще: Густов пока жив, это сын Кати, с Бураковским тоже все ясно, он умер в Ярославле, хоронили его через фирму «Некрополь».

Она решила съездить к Козлову домой. Купила в ларьке подробную карту Москвы и с радостью обнаружила, что улица со странным названием Девятая рота находится совсем недалеко от метро «Преображенская». Время было вполне подходящее для визита, шестой час вечера, а с Остапом они договорились встретиться только в девять. Шульман пригласил ее в кино. Уже выходя из метро, Маша напоследок еще раз набрала номер Елабугова. К ее удивлению, трубку сняли. Она так растерялась, что забыла имя того, кому звонила.