— Маша! Что случилось!? — орал в трубке Ильдар Каримов. — Ты где?

— Ой, не кричи, все в порядке!

— Да что у тебя происходит?

— Ильдар, успокойся, я тесто на пироги ставлю, телефон уронила.

— Тесто на пироги? А ты вообще где? — удивился Каримов.

— В Москве.

— И пироги печешь?

— Ну да.

— Для кого, позволь спросить? — голос Ильдара стал знакомо злым и холодным.

— Не позволю спросить.

— Почему?

— Потому что это не твое дело, — отрезала Маша. — Ты зачем звонишь?

Тесто подсыхало на руках и противно стягивало кожу, вызывая мучительное желание поскорее помыть руки.

— Маша, ты должна немедленно вернуться!

— Что-то с мамой? Или с ребятами? — сразу встревожилась она.

— Нет, с ними все в порядке, ты не волнуйся…

— Тогда зачем?

— Ты мне срочно нужна. Необходима.

— Говори толком, — начала раздражаться Маша.

— Я не могу говорить толком по телефону, но это очень важно и срочно. Ты должна приехать завтра же.

— Ильдар, я не подчиняюсь ничьим приказам. Для начальства я в отпуске, для тебя — в разводе. Еще вопросы есть?

— Есть. Марья, я тебе когда-нибудь в помощи отказывал?

Маша закусила губы. Что тут скажешь?

— Нет, не отказывал.

— А я к тебе когда-нибудь за помощью обращался?

— Вообще-то нет, — примирительно вздохнула она.

— А теперь обращаюсь. Ты нужна мне срочно. Приедешь?

— Приеду, — окончательно смирилась она. — Только не раньше, чем завтра вечером. Идет?

— Идет, — обрадовался Ильдар. — Значит, послезавтра мы вместе пообедаем, и я все тебе расскажу. Все, пока. Я на тебя надеюсь.

Он отключился, не дождавшись Машиного «до встречи». А она бросила на стол запачканный тестом телефон и побежала мыть руки.

53

— Давно так не наедалась, — блаженно пробормотала Марина Боброва, закрывая глаза и откидываясь в кресле. — Терпеть не могу готовить для себя одной, а есть люблю.

— Я тоже больше люблю есть, — согласилась Маша. — Дома у меня чаще готовит сын.

— Он большой? — заинтересовалась Марина.

— Нет, маленький еще, но думает стать поваром.

— А второй сын старше или младше?

— Честно говоря, им обоим по семнадцать, но я почему-то считаю родного сына старше, чем приемного.

— У тебя приемный сын? — поразился Остап.

— Ну, вообще-то я его не усыновляла, я его опекун. Но привыкла считать своим сыном.

— А у меня детей нет. Да что там, у меня и мужа-то пока нет.

Марина сказала это легко, без тени грусти, чем немного раздосадовала Шульмана: он считал, что любая женщина, не побывавшая замужем, должна чувствовать себя ущербной и непременно стремиться к браку. Или это ему все время такие попадаются?

Он решил вернуть Марину от блаженного отдыха к работе:

— Ты чай допила? Давай отчитывайся, что нарыла?

— Может, ты первый? Хотя, ладно, — она еще повозилась в кресле, устраиваясь поудобнее и пристраивая на колени растрепанный ежедневник. — Что касается проработанного мною списка, то мертвы пятьдесят процентов бывших пациентов вашего академика, то бишь трое. При этом член-корреспондент Российской академии наук Поярков умер естественной смертью от инфаркта на семьдесят втором году жизни, еще до смерти самого Цацаниди, у которого он лечился от инсульта. Как говорится, от инсульта убегал он, но инфаркт его догнал. Я говорила с его вдовой, она считает, что причиной инфаркта стала трагическая гибель их сына, которого убили и ограбили в подъезде их дома. Между окончанием лечения у Цацаниди от инсульта и роковым инфарктом прошло всего четыре месяца. Участвовал ли Поярков в каких-либо экспериментах, вдова не знает. Похоронами полностью занимался лично Цацаниди через свою клинику. Не понимаю, Ося, зачем ты просил это выяснить?

— Потом объясню.

— Потом так потом, — покладисто согласилась Марина и продолжила. — Чирко Андрей Михайлович, директор крупной строительной компании «Ас-Ко»… Начала заниматься и вспомнила: это тот самый, который пригласил журналистов для подготовки серии рекламных статей к юбилею своей компании, повел их по строящемуся объекту и выбросился с шестнадцатого этажа прямо перед камерами. Эти фото обошли все газеты. Жена говорит, что такой исход ее не очень удивил, а судя по тому, как она живет, получив наследство, не слишком и расстроил.

Чирко последнее время был подавлен и склонен к суициду. Он искал убийц своего брата, учителя коммерческого колледжа. Брата убили грабители с целью завладения автомобилем. Голова у Чирко еще до смерти брата была не в порядке, он был в Египте, летал там на каком-то дельтаплане, упал и ударился о скалу, а потом удалял гематому в клинике Цацаниди. Кстати, жена академика Цацаниди приходится двоюродной тетушкой Андрею Чирко.

После гибели брата у Чирко начались видения, галлюцинации, он пытался рассказывать о них жене, но та пугалась и слушать не хотела. Хоронили его опять же через клинику Цацаниди. Они сами предложили помощь, вдова согласилась.

Марина перевернула страницу ежедневника, глотнула остывшего чаю.

— Легкоступова Арина. Аспирантка ординатуры при Институте нейрохирургии мозга. Научный руководитель — профессор Стольников. Несчастная мать рассказала, что девушка была влюблена в старика-академика, директора института, и всерьез собиралась отбить его у жены. К этому страстному увлечению присоединялось еще и чувство огромной благодарности, он спас ее от смерти, уговорив пройти обследование и обнаружив нарушение мозгового кровообращения. У Арины и правда иногда побаливала голова, но нет такой женщины, у которой она не болела бы хоть изредка. Но Арине угрожала настоящая опасность, и Цацаниди ее вовремя спас.

Вскоре после удачной операции у Арины умерла сестра-близнец, выпала из окна офиса, где работала. Может, конечно, кто и подтолкнул, неизвестно. На Арину это подействовало убийственно: она полгода пролежала в клинике института между жизнью и смертью. Потом, вроде, оправилась, но тут умер Цацаниди. Это совершенно раздавило девушку, она еще полгода ходила как тень, а потом отравилась газом. Хоронили ее тоже из клиники института.

Про умерших все. Теперь о живых.

Светлана Пересветова, имя красивое, правда? Практически ничего узнать не удалось. Муж очень крупный бизнесмен, живут они в районе Рублевского шоссе. Жена действительно лечилась у Цацаниди. Три месяца назад после ссоры с мужем выпила уксусную кислоту, с тех пор, естественно, молчит.

Двое оставшихся в полном порядке. Хотя Виктория Бурмистрова, я бы сказала, в большем порядке. Она по сей день работает в клинике института детским нейрохирургом.

А вот Алексей Навицкий, программист, это, Остап, по твоей части. Зачем ты мне-то его подсунул?

— Не понял…

— Так им ваши же на Петровке занимаются, он проходит подозреваемым по делу об убийстве, сидит он…

— Точно! — Остап хлопнул себя ладонью по лбу. — Маша, помнишь Анну Феоктистовну?

— Это ее сын Алешенька?

— Да, Алексей Навицкий! Ладно, при необходимости возьму его на себя.

— Можешь начинать, — обнадежила его Марина, — необходимость уже есть. Подводя промежуточный результат, даже не зная того, что вы оба скажете, считаю, что дело можно смело возбуждать. Все погибшие лечились и наблюдались только у Цацаниди. Почему? Потому что все они так или иначе состояли с ним в хороших личных взаимоотношениях и не имели причин сомневаться в его компетенции. Еще у меня есть предположение, что академик, конечно, оперировал гораздо больше пациентов, может быть, что и процессоры вживлял не только тем больным, которые погибли после его смерти, но все эти погибшие имели, так сказать, в анамнезе личную трагедию: смерть близкого человека. У Пояркова — сын, у Чирко — брат, у Легкоступовой — сестра.

— У Ани Григорьевой — дочь… — вставила Маша.

— Да, дочь. Мне думается, интерес для экспериментальных исследований представляли в первую очередь те, у кого кто-то умер. Придется расспрашивать и выживших пациентов, кто умер у них.

— В рамках следствия это все равно придется делать, — заверил Остап. — У тебя все?

— Пока все. Что у тебя?

— Так, — Остап в свою очередь открыл блокнот и уселся поудобнее. — У меня те же пятьдесят на пятьдесят. Трое из шести живы: фээсбэшник Саркисян, секретарша вице-президента академии наук Елкина и студент Филиппов. Их я пока не трогал, как и договаривались. Причем Саркисян нам вообще не подходит, против его фамилии в списке стоят слово «план» и дата, которая еще не наступила. Его еще не оперировали. Идем дальше.

Иосиф Генрихович Корзун. С ним все просто. Он был начальником колонии особого режима, между прочим, под Переславлем, область Ярославская. Покончил с собой выстрелом в голову через два года после гибели дочери. Убийц дочери нашли и посадили задолго до его самоубийства. Я выяснил, кто был его замом и позвонил. Мужик говорит, что бывший начальник к суициду склонен не был и смерть дочери пережил достойно. А застрелился Корзун по пьяни, после собственного юбилея, на который собирал чертову тучу гостей.

Волков Сергей Федорович. Главный врач частной неврологической клиники. Я даже не знал, что и они бывают частными. Этот умудрился на психах сделать бизнес. Открыл в стенах своей клиники реабилитационный центр для элитных пациентов: полный покой, массаж, гипнозы, ванны… Я как увидел, так мне сразу туда захотелось, и чтоб на всю оставшуюся жизнь. В общем, жил не тужил, с институтом нашего Цацаниди имел такую тесную связь, что обменивался опытом, кадрами и даже пациентами. Оперировался ли он сам у Цацаниди, никто не знает, так как родных у него никого не было, вдовец, а на работе ни с кем дружбу не водил. В день смерти давал интервью какой-то газете, а потом делал обход. Во время обхода лично сделал укол одной из пациенток, что, строго говоря, было не в его правилах. Потом ушел в свой кабинет и велел не беспокоить. Короче, когда взломали дверь, он реанимированию уже не подлежал. Отравился… Но это еще не все. Вскоре выяснилось, что и пациентка, которой он сделал укол, тоже мертва. А пациентка эта — последняя в моем списке — Исаенкова Юлия Игоревна. Нынешний главврач был так любезен, что нашел ее историю болезни. Исаенкова зарабатывала на жизнь модным сейчас ремеслом ясновидящей, а поступила в клинику после того, как была прооперирована в институте у Цацаниди. Неудачно. После операции ее стали преследовать стойкие галлюцинации, истерическая натура не выдержала, и дама сошла с ума. Состоятельные родственники поместили ее в клинику и больше не забирали.