Татьяна Ярославская - Вести приходят издалека

— Кузя! — закричала она одновременно в трубку и в квартиру. — А, Соня… Нет, Сонь, не вернулся…

Светало. Они все еще сидели за кухонным столом и ждали. Автобусы уже давно не ходили, скоро пойдут первые утренние. Вдруг да приедет Кузька.

Когда зазвонил телефон, Тимка первый сорвал трубку.

— Да! Дома, а кто ее спрашивает?.. Тебя, — он передал матери трубку.

— Я слушаю, говорите. Алло?..

— Молчите и слушайте — произнес молодой мужской голос. — Ваш сын у нас, э-э… в гостях. Хотите увидеть его целым и невредимым — не ходите в милицию, а быстро и четко выполните наши требования.

— Сколько вы хотите? — воскликнула Маша.

— Нисколько, — усмехнулся собеседник. — Нисколько и одновременно много. Нам нужны документы Цацаниди.

— У меня их нет!

— Есть! А если вы по-прежнему считаете, что у вас их нет, то поищите. У вас есть неделя на поиски. Семь дней, а потом вы будете получать вашего сына частями.

— К-какими частями?..

— Разными, там увидите. Откроете посылочку и увидите. Мария Владимировна, вы умная, интеллигентная женщина, должны понимать, что ведете нечестную игру. Если через семь дней документы не окажутся в Москве у известного вам руководителя, мы с вами будем играть уже совсем по другим правилам. И уверяю вас, последний ход будет за нами.

Маша долго сжимала трубку в онемевшей руке и слушала короткие гудки. Тимка, который во время разговора прильнул щекой к тыльной стороне трубки, с трудом разжал пальцы матери.

Они не стали ничего обсуждать. Тимур ушел в свою комнату и прилег, не раздеваясь, поверх одеяла. Через час надо будет собираться в школу.

Маша села за компьютер. Звонить Остапу и Марине Бобровой было еще рано, а вот написать Елабугову нужно было срочно. Надо, черт его возьми, заставить его рассказать все, что он знает. Это единственная ниточка, которую Маша видела, единственная надежда на то, что она сможет найти эти чертовы документы!

— Знаешь, Ильдар, мне стыдно в этом признаться, но я благодарю Бога за то, что это случилось не с Тимкой…

— Что ж тут стыдного? Ты мать. Конечно, слава Богу, что хоть Тимур не пострадал, — Ильдар подошел сзади к стулу, на котором сидела Маша, и положил ладони ей на плечи.

— Да нет же! — она раздраженно дернула плечами, освобождаясь от его тяжелых рук. — В том-то и дело, что я не могу избавиться от мысли, что, раз уж это должно было случиться, то уж лучше с Кузей, чем с Тимуром. Понимаешь?

Ильдар медленно обошел стол заседаний и сел напротив Маши.

— Понимаю, — осторожно начал он. — Я понимаю, тебе стыдно за то, что ты любишь родного сына больше, чем приемного…

— Вот именно, — виновато кивнула Маша, подняла на него грустные глаза и еще больше съежилась. — Я всегда думала, что люблю их одинаково. И это было так легко! Легко одинаково любить своего и чужого ребенка, когда покупаешь им игрушки и сладости, когда беспокоишься, если они задерживаются с тренировки, когда проверяешь дневник, помогаешь с уроками, зашиваешь порванные штаны и дуешь на разодранные коленки… И даже, когда целуешь их на ночь перед сном, легко и понятно любить их одинаково.

Но вот сейчас какая-то сволочь устроила проверку этой моей любви. И я понимаю, что я не сошла с ума, я не умерла от горя. Конечно, я ужасно переживаю, ночь не спала, у меня глаза от слез опухли, но ведь я не ношусь по городу и не вцепляюсь в каждого встречного с воплями и подозрениями, что это именно он отнял у меня сына.

— А если б это был Тимка, ты бы вцеплялась?

— Конечно! И первым делом я вцепилась бы в тебя и потребовала, чтобы ты нашел его, потому что это и твой сын тоже, потому что ты обязан мне помочь. А сейчас я думала, стоит ли обращаться к тебе. Ведь, если ты мне поможешь, а я почти уверена, что поможешь, то мне придется быть благодарной тебе за эту помощь. Вот я и думала, готова ли я быть снова тебе благодарна…

— Но ты все-таки пришла ко мне, — улыбнулся Ильдар.

— А к кому? К кому мне идти? По большому счету, у меня на этом свете есть только родители, Тимка, Кузька и ты. И среди всех этих людей только ты можешь мне помочь! На кого мне еще рассчитывать? Это так мало…

— Ты ошибаешься, Машенька, это очень и очень много. Посмотри на меня: у меня вообще никого нет, даже тебя и Тимура. И самое страшное, я сам себя лишил всего, — Ильдар поднялся и отвернулся от стола.

За пластиковым окном его кабинета нереально и беззвучно бурлила главная улица города.

— Хорошо, что ты это хотя бы понял, — прошептала Маша.

Ильдар развернулся, и выражение щемящей тоски, которое он прятал от Маши, глядя на бушующий город, сменилось на его лице привычной сосредоточенностью делового человека.

— Я помогу тебе, можешь на меня рассчитывать. И пусть тебе в голову не приходит мысль о том, что Тимку ты бы стала спасать из любви, а Кузьку — только из чувства долга, что для Тимки ты бы сделала больше…

— Главное, Ильдар, чтобы эта мысль не пришла в голову похитителям!

Маша вышла из кабинета Ильдара, и тут же у нее зазвонил мобильный телефон.

— Мама, тебе тут по электронной почте пришло письмо от какого-то Елабугова, помечено: срочно, — сообщил Тимур.

— Читай!

— Тут много, может, ты дома прочитаешь?

— Много? Ну, перекинь мне в папину приемную, я тебе сейчас скажу адрес электронной почты.

Выяснив у Кати, секретарши Ильдара, адрес и продиктовав его Тимуру, Маша уселась ждать. Через десять минут она уже держала в руках распечатанное Катей письмо Елабугова.

«Уважаемая Мария Владимировна!

Примите мои глубочайшие соболезнования в отношении того, что с вашими близкими произошло, и заверения в том, что это лишь начало ваших злоключений. Я мог бы обвинить вас в глупости и недальновидности, если бы вы сами ввязались в эту историю, но я верю, что никто не спросил на то вашего желания, как не спрашивал и нас, тех, кто участвовал в экспериментах. Мы соглашались служить науке, а оказалось — согласились продать свою душу и свой разум. И первый дурак, попавшийся на удочку злого гения, был сам Цацаниди. Он и не подозревал, что его, крупного ученого, светлую голову, обвел вокруг пальца коммерсант от науки, провинциальный бизнесмен.

Много лет, работая в паре с Константином Цацаниди, моим давним и близким другом, я был уверен, что работаю именно в паре, что нас двое. Цацаниди выполнял львиную долю работы: оперировал, руководил хирургами, программистами и электрониками, проводил эксперименты. Я занимался, так сказать, человеческим фактором: выбирал подходящих нам пациентов, расшифровывал и анализировал полученные данные. Я создал особую методику работы с подопытными, которую держал в тайне даже от моего друга, потому что не имел доступа ни к чему, что касалось прибора, и признаюсь, был несколько в обиде на него за это. Теперь я понимаю, Константин не посвящал меня в то, чего не знал сам. Нас было трое, три автора великого произведения, которому не суждено быть опубликованным. Цацаниди мертв, я дал клятву молчать обо всем, что я делал. Этот третий, хотя можно по праву назвать его и первым среди нас, не сможет в одиночку воссоздать то, что делали мы.

Все, что я знаю о нем, я знаю только понаслышке, со слов Цацаниди. Лишь незадолго до смерти он признался мне во всем, признался и предостерег… Что я знаю об этом человеке? Немного, скажу только, что жил он в Ярославле, первый и крупнейший источник его доходов — фирма, занимающаяся каким-то медицинским оборудованием. Именно он, а вовсе не Цацаниди, генерировал идею создания прибора, контролирующего канал перехода информационной сущности, которую принято называть душой. И сам прибор изготавливался не в Институте нейрохирургии мозга, а в Ярославле, в его фирме. Теперь я знаю это совершенно точно, вы уж мне поверьте! А когда поверите, то поймете, что все ваши и Стольникова поиски бесплодны изначально. В личных документах Цацаниди нет и не может быть описания прибора. И никаких инструкций по его изготовлению там тоже нет. Цацаниди пользовался чужим изобретением, хоть и выдавал его за свое. Скорее всего, он не передал Стольникову бумаги именно потому, что и сам их не имел.

Попробуйте убедить в этом похитителей вашего сына.

А Стольникову надо искать не документы Цацаниди. Надо искать этого человека. Это он убивает по одному пациентов и свидетелей. Это он держит открытым канал с помощью кого-то из бывших пациентов, кого-то, кто сейчас ему наиболее доступен.

Я понимаю, что вы едва ли, так же, как и я, сможете обратиться в правоохранительные органы. Вряд ли вам там поверят. Ваш единственный шанс — убедить похитителей в том, что они ошибаются. Попытайтесь сделать это.

С наилучшими пожеланиями, Антон Ильич Елабугов.

PS: Кое-что еще. Его инициалы я видел как-то раз в бумагах Цацаниди: И.К. Удачи».

Секретарша Катя, воспользовавшись тем, что Маша сидит в приемной, куда-то выскочила. Все еще находясь под впечатлением от прочитанного, Рокотова встала и направилась к выходу. У двери в кабинет Ильдара она невольно остановилась, он с кем-то громко разговаривал по телефону.

— Да, я ее видел только что. Нет, она все же работает, не так хорошо, как хотелось бы, но все же… Пусть пока поработает, а потом мы ее уберем… Нет, я не хочу больше с ними связываться. А ничего, погрузишь ее на свою машину и выкинешь где-нибудь на дальней помойке. Нет, не жалко… Да, Сань, и пошли кого-нибудь в Зеленоград, пусть разберутся, наконец!

О чем это он? Маша пожала плечами и вышла в коридор.

Она стояла на той самой остановке. На той же самой остановке, где вчера Кузя так странно сел в машину. Или он все же не сам в нее сел?