— Надо было их грохнуть тогда трубой, а не просто ею перед их носом размахивать. Или одного грохнуть, а второму яйца открутить и на волю отпустить.

— Знаешь, Арчи, моя труба слишком прекрасна для таких подонков. Потом возись с этим дерьмом — закапывай ночью под луной, чтоб не нашел никто. Нет уж, пусть вон Альберт с ними разбирается.

— Твоя правда, Роджер.

Мы пробыли в баре не больше получаса, а такое чувство, что прошло несколько дней, если не лет. С наслаждением вдыхаю свежий воздух, за которым успел соскучиться — до того тяжелая атмосфера и смрадный запах внутри заведения. Стою на тротуаре, закрыв глаза, и молчу. Это у моих друзей всегда остаются силы на долгие разговоры, а у меня, лично, их вообще не осталось. Мысли хаотично носятся в голове, сшибая друг друга, но одна главенствует над всеми остальными. Она успокаивает и, даже умиротворяет. "Моя мать в этом не виновата и никому ничего не должна", — стучат слова в голове. Но если так, то кто послал к ней этих подонков? Зачем она им была нужна? И еще… Что бы стало со мной, приедь я тогда один?

— Значит, первой жертвой был не Брэйн, а Иза, — тихо говорит Роджер и трет кожу под повязкой. — Именно с нее этот фестиваль народного творчества и начался.

— Знаете, я раньше молчал, не высказывал свое предположение, но…

— Что "но"? Арчи, меньше текста, — чешет рыжую бровь Роджер.

— Это похоже на маньяка. — От этих слов мы с рыжим смеемся, а Арчи мечет в нас обиженные взгляды, как острые ножи.

— Сексуального? — спрашиваю, задыхаясь от смеха.

— Уже и сказать ничего нельзя, — бурчит себе под нос.

— Это нервный смех, — мрачнеет Роджер. — Не принимай на свой счет. Я тоже об этом думал и согласен с тобой. Потому что все остальные варианты как-то сами собой в моей голове засохли, остался только этот.

Мы молчим, думая каждый о своем. Поездка в "Стопку" вымотала до последнего предела, и сейчас все, о чем могу мечтать лично я — крепкий сон. Обо всей этой ерунде буду думать утром — на свежую голову.

Но тут взгляд цепляется за что-то, чего, как мне кажется, здесь быть не должно. Площадка возле бара плохо освещена, но чуть вдалеке замечаю знакомые фигуры. Они стоят, сокрытые полумраком, что позволяет им оставаться практически незаметными и чувствовать себя в относительной безопасности, но я слишком хорошо вижу во тьме — особенность у меня такая. Не зря же я Филин.

— Ястреб, что ли вернулся? — спрашиваю, изо всех сил вглядываясь в темноту, где виднеются знакомые силуэты, на которые почти не падает свет.

— С чего ты взял? — удивляется Арчи и переводит взгляд туда, куда я показываю.

— С того, что вон он стоит, собственной персоной, а с ним Олег.

— О, Ястреб, дружище, ты вернулся? — орет Арчи и быстрыми шагами направляется к сладкой парочке.

— Странно, — задумчиво говорит Роджер и прищуривает здоровый глаз, пытаясь сам что-то рассмотреть, но сейчас там уже никого нет, кроме озирающегося по сторонам лысого. — Ушли, что ли? А что они здесь делают? И почему вместе?

— Знать бы еще ответ.

— Филин, может, показалось? — спрашивает Арчи, возвращаясь к нам. — Нет там никого, и мотоциклов их нет.

— Может и показалось, — пожимаю плечами, хотя на сто процентов уверен, что ничерта мне не показалось. — Ладно, по коням, а то на ходу засыпаю.

Мы разъезжаемся в разные стороны, сохраняя молчание. Сейчас нам есть о чем подумать.

Еду домой, где не был с того самого дня, как Изу увезли в больницу. Просто не мог переступить порог — я ненавижу этот дом, запах, царящий в нем, запустение и разруху кругом. И еще, как не противно признаваться в этом самому себе, здесь слишком пусто без матери. Как бы не боролся с самим собой, но я люблю ее, что бы она ни вытворяла. Жаль, моя любовь без надежды на взаимность.

Паркую Фрэнка и захожу в дом. Скрип входной двери растворяется в гулкой тишине пустого жилища. Переступаю через порог и иду по коридору, как по минному полю: кругом бутылки, грязь, мусор. Надо, что ли клининговую компанию вызвать — хоть вымоют здесь все, пока Иза в больнице. Но это все завтра.

Осматриваю холодильник в поисках хоть какой-то еды, но бесполезно — мыши и те сбежали, одни тараканы остались. Кушать хочется до одури, звоню в пиццерию и заказываю сразу три пиццы, чтобы уже наверняка заполнить сосущую пустоту в желудке. Пока едет мой заказ, привожу гостиную хоть в какое-то подобие комнаты, в которой не слишком противно ужинать.

Звонок в дверь извещает о приехавшем заказе. Шустрый парнишка опасливо осматривает меня с ног до головы, прежде чем отдать заказ. Не знаю, каким он меня видит, но явно пугаю его. Да наплевать — я сам себя пугаю, что мне до чувств какого-то там постороннего парня?

Не проронив ни единого слова, забираю коробки с едой и захлопываю дверь прямо перед носом мальчишки. Сейчас мне не до правил этикета и вежливости, просто хочу наесться до отвала и, наконец, выспаться.

Но не успеваю дойти до комнаты, как звонит телефон. Неужели хоть ненадолго меня нельзя оставить в покое? Что я им всем сделал, что жить не дают?

На дисплее высвечивается незнакомый номер. Несколько секунд размышляю, стоит ли вообще брать трубку, но любопытство, в конце концов, пересиливает.

— Филипп Сергеевич? — приятный женский голос с хрипотцой.

— Да.

Абонент на том конце невидимого провода чем-то явно встревожен, да только не могу понять, что понадобилось от меня незнакомой женщине.

— Меня зовут Анна Михайловна, — продолжает дама, — главный врач клиники, в которой проходит лечение ваша мать.

Неприятное предчувствие вонзается в сердце: что могло случиться в больничных стенах ночью, когда еще с утра все было в порядке? Да ее выписать должны уже через пару недель — травмы хоть и многочисленные, но оказались не столь опасны для жизни, как думали в самом начале.

— Очень приятно, что-то случилось? Вы же не просто так мне звоните в час ночи?

Она молчит невыносимо долго, а мне хочется наорать на нее, чтобы взяла себя в руки и все-таки рассказала о цели своего звонка.

— Да, кое-что действительно произошло, — откашлявшись, продолжает доктор, — но по телефону не стоит об этом рассказывать. Если вас не затруднит, приезжайте сейчас в клинику, там и побеседуем.

— Сейчас? — чувствую дрожь в ногах и укол паники в самое сердце. — Она умерла?

Чувствую, как страх сжимает горло, и последнее слово с усилием выталкиваю из горла.

— Нет-нет! Что вы? — слышу, как она всполошилась. — Она жива, не переживайте. Просто случился кое-какой инцидент, о котором сложно говорить по телефону. Поэтому поторопитесь, дело не терпит отлагательств! Я буду вас ждать в своем кабинете — охрана проведет.

И вешает трубку.

Это все настолько странно и нелепо, что хочется закрыть глаза и бежать далеко-далеко, чтобы никто и никогда больше не смог меня найти. Как же все осточертело — слов нет.

Надеваю куртку, сапоги, завожу Фрэнка и снова еду, на этот раз в больницу. Даже покушать не успел. Да и пока не выясню, что с Изой, кусок в горло все равно не полезет, а пиццу потом и разогреть можно.

Я так устал, что уже почти ничего не соображаю. Главное — быстрее доехать до этой чертовой клиники, все остальное уже неважно.

Темный больничный корпус будто следит за мной черными стеклами. Я уже дошел до ручки: мне везде мерещится какая-то хрень и враги. Не знаю, чего добивается тот, кто открыл на меня охоту, но если его целью было свести меня с ума, то он почти уже добился своей цели. Сейчас я близок к безумию, как никогда до этого.

Останавливаюсь на парковке, глушу мотор и почти бегу к центральному входу. Рядом с белой дверью курит невысокий мужчина в черной шапочке, натянутой почти до самых глаз — судя по бейджу, прикрепленному к теплой куртке защитного цвета, местный охранник.

— Куда собрались? Больница закрыта.

— Знаю, мне позвонила Анна Михайловна и просила срочно приехать.

Задыхаюсь от нервного напряжения и быстрого бега. Мужчина молчит, глядя на меня в упор, потом выбрасывает окурок.

— Меня предупредили, — говорит и, повернувшись, открывает дверь в корпус. — Нелегкий тебе, парень, разговор предстоит.

— Что произошло? Может, вы мне скажете?

Охранник искоса смотрит на меня, потом цокнув языком, тихо говорит:

— Вообще нам болтать не положено, без работы нет желающих сидеть, но после этого случая с твоей мамашей, думаю, моя шапка точно в кусты улетит. Хоть бы голову на плечах теперь сохранить.

— Можно ближе к сути?

Теряю терпение — мне так надоела вся эта загадочность и непредсказуемость, что сил нет. Еще немного и я окончательно сдвинусь и вцеплюсь кому-нибудь в горло.

— Хм, — дергает плечом мужчина, — твоя мать где-то…

— Аркадий Семенович, — слышу властный голос, принадлежащий высокой полноватой брюнетке в белом халате, неожиданно показавшейся из-за угла, — спасибо, что провели нашего гостя. Но не стоит самому пытаться вводить его в курс дела, потому что, как мне кажется, вашу роль в этой истории сложно переоценить — вы и так сделали больше, чем представить можно было. Будьте любезны, вернитесь к исполнению ваших прямых обязанностей.

— Хорошо.

Охранник вздыхает, бросает на меня тяжелый взгляд, будто именно я виноват во всех его бедах, поворачивается на пятках и уходит, а врач резко меняется: приветливо улыбается, излучая само радушие, и протягивает мне руку.

— Филипп Сергеевич, очень рада.

— Взаимно.

— Жаль, конечно, — вздыхает она, — что познакомиться нам пришлось при столь неприятных обстоятельствах, но ничего уже не поделаешь.

Мы обмениваемся рукопожатиями, и она жестом приглашает пройти в свой кабинет — светлый и довольно уютный, с цветами на подоконнике.