– Хорошо, я буду обращаться к вам по имени.

– Отлично. Во сколько прислать водителя?

«Кажется, мое согласие не требуется, все решено… – Катя смело встретила взгляд Мелихова и не отвела глаз, когда пауза слишком затянулась. – Помнится, я мечтала о приключении. Вот оно – бери и пользуйся, получай самые разные впечатления… Осталось только решить, какой дать ответ. Стоит ли отказываться?»

Но как же не хотелось сдаваться и подчиняться, Катя и не знала, что дух противоречия может быть настолько сильным и въедливым. Зачем переезжать и чувствовать себя неловко здесь, когда можно каждый вечер ложиться в свою постель и тихо засыпать, думая о чем-то теплом, уютном? Или попросту перебирать события дня, важные и ничего не значащие фразы.

«Вот и оправдание отказу нашлось. Только, если честно, я не могу делать все, что вы пожелаете, Федор… Дмитриевич… Именно для успеха статьи мне необходимо свободное пространство, расстояние вытянутой руки между нами. И… я должна остаться собой».

– На мой взгляд, переезд необязателен, до отеля я добралась довольно быстро. Спасибо за приглашение, но…

– Если передумаете, звоните. – Не дожидаясь окончания ответа, Мелихов встал, подошел к Кате и протянул визитку. С одной стороны, он явно не терпел возражений, с другой – не собирался никого уговаривать. – Вы напрасно отказываетесь, жизнь здесь весьма комфортна, а для вас могла бы быть еще и интересной, уверен, вы поймете это чуть позже. Мне очень хорошо работается в этих стенах, в отеле отличная шумоизоляция, иногда кажется, будто жизнь за окном давно остановилась, и у меня есть огромное количество времени, чтобы все успеть и даже прожить две или три жизни. Знаете, есть такая детская игра «замри-отомри»?

– Да, – Катя с улыбкой кивнула. – Вам кажется, что после вашего «замри», перестают ездить автобусы и трамваи…

– …и люди лишаются движения тоже, – с ответной улыбкой продолжил фразу Мелихов. – Кто-то остается сидеть на скамейке, кто-то замирает рядом с остановкой, а кто-то рядом с витринными окнами магазина. Но я не хотел бы, чтобы это случилось с вами, Катя. Во всяком случае не сейчас. – Он прошелся по кабинету, притормозил около высокой тумбы с папками и добавил: – Вы наверняка приготовили вопросы, но я планировал начать наше второе знакомство иначе. Давайте сегодня просто пообщаемся, устрою вам небольшую экскурсию по своему жилью, лицемерить и называть его скромным я не стану. – Мелихов прищурился и немного помолчал. – В два, к сожалению, у меня назначена встреча, но завтра я абсолютно свободен, предлагаю вместе пообедать и поужинать, а если приедете рано утром, то и позавтракать. Какую кухню вы предпочитаете, Катя?

– Простую, – честно ответила она.

– Не верю. Наверняка творческая составляющая вашей души требует гораздо большего.

– Признаюсь, это случается иногда.

– И что вы делаете в таких случаях?

– Жарю курицу с дижонской горчицей. – Катя вновь улыбнулась и отметила, что разговор начинает приобретать ту самую невесомость, которая сглаживает углы и позволяет расслабиться. Конечно, они знакомы совсем немного, но уже сейчас хотелось понять, какой Мелихов на самом деле, где у него правда, где ложь, где игра. А игра в его исполнении всегда будет неторопливой и мастерской, в этом можно не сомневаться.

– Предлагаю начать экскурсию. Я не храню здесь весомую часть своих коллекций, для этого существуют различные галереи и специальные хранилища с определенным температурным режимом, но все же мне есть что вам показать. И поверьте, это будут интересные экземпляры далекого прошлого. Обычно я держу под рукой или очень давние приобретения или то, что купил на днях. Признаюсь, я не из тех коллекционеров, которые трясутся над каждой вещицей или оценивают экспонаты с точки зрения финансовых вложений, но и мне не чужды слабости. Бывает, я часами разглядываю какую-нибудь маловыразительную статуэтку, пытаясь угадать, кому она принадлежала и какой прошла жизненный путь. Порой история гораздо важнее, чем сам артефакт. Бывали у меня и великие разочарования, но об этом в другой раз, иначе вам станет скучно.

– Наоборот, вы очень интересно рассказываете. – Катя поднялась из кресла и подошла к Мелихову ближе. В его карих глазах появились золотистые искры, наверное, они вспыхивали всегда, когда речь заходила о любимых коллекциях. «Являюсь ли я таким же увлеченным человеком? Захватывает ли меня журналистика столь сильно?.. Да», – быстро пришел ответ, и Катя чуть расправила плечи, будто только что получила медаль всеобщего одобрения. Поймав себя на этой нелепице, она еле сдержала смех и посмотрела на Мелихова с долей благодарности. – Сколько лет вы живете в отеле?

– Больше семи.

– Пожалуй, в этом есть что-то увлекательное.

– Вы хотели сказать – странное? Пойдемте, я познакомлю вас со многими странностями своей жизни, и поверьте, я не хотел бы их изменить или утратить.

Жилых комнат на этаже оказалось только восемь: кабинет и смежная с ним библиотека, просторная гостиная, две разные спальни – сдержанная серая и более бодрая фисташковая, довольно уютная столовая с двумя столами (маленьким круглым ближе к окну и вытянутым овальным по центру), домашний кинотеатр с мягкой кожаной мебелью оливкового цвета и зеркальный тренажерный зал. Кате хотелось рассмотреть интерьер в деталях, но Федор Дмитриевич к этой части своих апартаментов относился с явным равнодушием и не задерживался ни на минуту. Зато, когда они перешли невидимую черту, отделяющую быт от искусства и истории, темп экскурсии резко изменился.

– Конференц-зал. Я редко им пользуюсь по назначению, но это хорошее место для размышлений, планирования и принятия решений. – Мелихов широко распахнул дверь и пропустил Катю вперед. – Я вовремя это понял и именно в конференц-зале стал собирать произведения японского декоративно-прикладного искусства, а уж потом на стенах появились и картины японских художников. В основном это современные работы, необремененные деталями и красками, но есть несколько пейзажей с потрясающей цветовой палитрой. Именно в такой атмосфере мне лучше думается, и при этом Японией я вовсе не увлечен. – Федор Дмитриевич усмехнулся и развел руками, мол, вот странности и начинаются. – Я возлагаю на вас большие надежды, Катя. Будет лучше, если вы напишете объемную статью о моей жизни, а уж затем последует интервью. Это позволит мне еще лет пять держаться подальше от журналистов.

– Да, мне бы хотелось подготовить и статью тоже.

– Вот и договорились.

Кате показалось, что Мелихов хочет добавить: «Именно поэтому вам все же лучше переехать в отель». Его взгляд стал настойчивее, губы сжались, будто Федор Дмитриевич вспомнил отказ, но слова так и не прозвучали.

– Кажется, это нэцке?

– Нет. Окимоно. Резные фигурки из дерева и слоновой кости. Для изготовления используются и другие материалы, например медь, серебро, но мне нравятся именно эти.

– Потому что от них исходит тепло? – Катя с улыбкой посмотрела на Мелихова.

– Романтичная гипотеза. Пожалуй, я оставлю ваш вопрос без ответа. Кто знает, может, вы и правы.

Миниатюрные фигурки находились в стеклянных колпаках, которые тянулись вдоль стен от двери к окну. Окимоно уверенно стояли на черном бархате, а рядом лежали плотные белые карточки, рассказывающие об их происхождении. Крестьяне, рыбаки, музыканты, актеры, герои японских легенд и сказок смотрели на Катю внимательно, будто желали о чем-то предупредить.

– Они довольно древние, – тихо произнесла она, будто могла потревожить фигурки громким голосом.

– Лишь некоторые из них. Сто лет – не такая уж и древность.

– Какие лица, взгляды…

– Поверьте, окимоно очень умные, и выражение их лиц меняется в зависимости от мыслей и настроения.

– Их мыслей или ваших?

– Трудно поверить, что неодушевленный предмет может думать, но кто вам сказал, что у этих фигурок нет души? – Мелихов вопросительно приподнял правую бровь и улыбнулся, однако на этот раз улыбка показалась холодной.

– Пожалуй, я бы побоялась зайти в эту комнату ночью, – засмеялась Катя.

– А я и не захожу.

Она успела осмотреть еще три небольших зала, и не получилось бы сказать, что интереснее: изучать экспонаты домашней коллекции или наблюдать за Мелиховым. Он то замолкал, точно боялся нарушить чей-то покой, то начинал рассказывать историю картины или вещи, то долго и цепко смотрел на Катю, и в такие минуты она начинала чувствовать себя одним из коллекционных предметов. Пока не разгаданным и не помещенным на бархатную подушку под стеклянный колпак. Федор. Отчество постепенно отдалялось, а имя становилось более тяжелым и емким, оно идеально подходило Мелихову и тоже имело определенный налет времени.

– К сожалению, я не успею сегодня закончить нашу маленькую экскурсию, еще нужно подготовиться к встрече, но я бы хотел повторно пригласить вас в библиотеку. Думаю, вам будет интересно познакомиться с книгами поближе, здесь всего лишь часть моего литературного богатства, но зато она самая любимая. Некоторые экземпляры мне даже жаль реставрировать, и я старательно оттягиваю этот момент. Есть особое удовольствие читать книгу, страницы которой не только дышат историей, но и полностью зависят от нее. Быть может, вы не поймете меня, но я дорожу даже пятнами на обложках.

– Я соглашусь с вами, старые книги завораживают, у них особенный запах, и страницы похожи на перепончатые крылья давно вымерших не то птиц, не то животных.

– Отлично, значит, наши взгляды совпадают.

Библиотека походила на лабиринт-тетрис: стеллажи тянулись во все стороны, резко заворачивали, обрывались, открывая новые проходы, затем вновь встречали прямыми углами, ровными колоннами и низкими широкими тумбами с тяжелыми полками. Глаза разбегались, хотелось взять первую попавшуюся книгу, сесть в кресло около окна и жадно читать, осторожно переворачивая пожелтевшие страницы. Но где окно? Похоже, до него еще нужно добраться…

Стеллажи частично перекрывали дневной свет, и кругом горели матерчатые бра, освещая небольшие пространства густым желтым светом. Но лабиринт закончился, полки расступились, и Катя оказалась в довольно просторной части библиотеки, где окно бесспорно играло свою роль: оно не только щедро дарило свет, но и возвращало к реальности.