Глеб потратил около часа на преображение, теперь он выглядел как один из приглашенных на банкет. Пригодились столь нелюбимые костюм, рубашка и галстук, начищенные ботинки блестели, лицо выражало одухотворенность и заинтересованность, и только мысли по-прежнему тянули на тюремный срок и тридцать три проклятия.

«Повезет? Не повезет? Ладно… Сначала пробую, а потом разгребаю результат».

Спустившись на первый этаж, Глеб задержался около зеркала и оценил свой внешний вид на пять с двумя плюсами.

«Надо бы сегодня кого-нибудь охмурить, а то такая красота пропадает», – усмехнулся он, крутанулся на пятках, тряхнул головой и направился к стойке ресепшен, где сидела уже знакомая блондинка.

– Добрый вечер, – Глеб лучезарно улыбнулся.

– Добрый вечер, чем могу вам помочь?

– Надеюсь, малышка, тебя за это не уволят…

– Что?

Но в глазах Глеба уже появились голубые искры, которые медленно, но верно закручивались в воронку и лишали девушку возможности принимать какие-либо решения самостоятельно. Потом она ничего не вспомнит, это очень удобно. Мысленно сформулировав требование, почувствовав ответное подчинение, Глеб быстро огляделся и сделал шаг назад. Свидетелей нет, а что может быть лучше?

Лифт ехал бесшумно, а остановившись, чуть качнулся. Девушка приложила карточку-ключ к серому квадрату, расположенному под кнопками, и дверцы, приглашая в мир известного коллекционера, разъехались в стороны.

– Стой здесь, – сказал Глеб и быстро вышел. Но дальше идти было некуда, стеклянная матовая черно-фиолетовая дверь преграждала путь. Справа располагалась первая видеокамера, и сразу под ней – кнопка звонка. Это была точка наблюдения Мелихова, сидя в кабинете или библиотеке, он всегда мог посмотреть, кто хочет зайти к нему в гости. Другая камера смотрела в спину, и еще одна угадывалась на потолке.

«Эй, приятели, не обращайте на меня внимания, я человек стеснительный, не люблю, когда за мной наблюдают», – пошутил Глеб и, не желая тратить ни секунды, подошел сначала к двери, а затем, отрицательно покачав головой, переместился к стене. Холодное толстое стекло не способствует проникновению, куда надежнее кирпич и бетон.

Глеб надеялся, что представители охраны в эту минуту не видят его, должны же они хоть иногда отвлекаться. Так почему бы не сейчас? Время ужина, между прочим.

– Ну же… давай… – прошептал Глеб и, желая ускорить результат, развел руки в стороны и прислонился всем телом к бархатной стене. Щека почувствовала прохладу, но потом нахлынуло тепло, и Глеб закрыл глаза. Он торопился и поэтому не сразу смог откинуть лишние мысли в сторону и сконцентрироваться. В голове пронеслись голоса, сначала тихие, но потом шум принялся нарастать и наконец отозвался резкой болью в ушах. Темнота приобрела коричневый оттенок, желтые пятна закружились, становясь то темнее, то светлее, проступили контуры коридоров, комнат, дверей… Глеб почувствовал жар огня, мелькнули застывшие лица японских крестьян и рыбаков, темноту прорезали углы картин, шум вновь обрушился неожиданно, и теперь заломило в затылке. – Все не то, – недовольно пробормотал Глеб, морщась, понимая, что отель не позволит ему «ходить» по чужим коридорам слишком долго. Вернее, не отель, а сокровища Мелихова. Они несли в себе наслоение прошлого, и оно шумело, не подпуская ближе. Метнувшись правее, Глеб почувствовал некоторое облегчение. Кабинет… Здесь почти тихо… Библиотека… – Всем молчать, – автоматически произнес он, подозревая, что от книг пойдет не меньшая волна голосов. В висках предупредительно застучало, но спасением стал свет, льющийся из окна. Он падал на стол и победно выделял русский линейный корабль «Полтава», будто застывший перед тем, как поплыть к новым берегам. – Охренеть… – выдохнул Глеб, отлип от стены, быстро вернулся в лифт и провел ладонью по лицу, освобождаясь от тяжести увиденного.

«Многоуважаемая Небесная канцелярия, я правильно понимаю, что двух оригиналов быть не может? Да, собственно, я знаю, где подлинник, а где копия. Федор Дмитриевич, подозреваю, вы готовы на все, чтобы заполучить еще одну дорогую игрушку… Катя, держись! Мелихов наверняка захочет протоптать дорогу к твоему сердцу. Влюбленная женщина отдаст все».

Нажав кнопку второго этажа, Глеб посмотрел на неподвижную блондинку, почесал затылок и участливо спросил:

– Сволочи мы, да? – Затем немного помолчал и добавил: – Приятно, когда со мной никто не спорит.

* * *Давным-давно…

Они ехали довольно долго, давая лишь изредка лошади отдохнуть. С непривычки у Саши немели ноги, но она стеснялась сказать об этом Янко, терпела и пыталась сжимать и разжимать пальцы, чтобы хоть немного облегчить свое незавидное положение. Лепешки, испеченные Гедой, были необыкновенно вкусными, они пахли шкварками и пряной зеленью, но к запасам следовало отнестись разумно, впереди дальняя дорога, нельзя съесть все за один день.

– А сколько осталось до станции? – спросила Саша на первом привале.

– Недолго, но мы поедем дальше.

– Почему?

– В первую очередь о тебе начнут спрашивать именно на ближайшей станции. Тебе туда нельзя.

– А как же тогда?..

– Довезу тебя до Брянцевских болот, дальше пойдешь сама, а мне возвращаться надо. Дорога не близкая, но расстояние тебе под силу будет. Не бойся, путь укажу, не заблудишься. – Яков посмотрел на лепешку, но не отломил себе куска. – Доберешься до Сусловки и иди в кузню. Степана спросишь, скажешь от Янко пришла, он тебя до Петербурга и довезет, а там уж рукой подать.

Саша чувствовала, что сын Геды – человек неразговорчивый, его фразы были резки и обрывисты, но так хотелось услышать подробности и обрести хоть небольшую уверенность. Денег нет, и на станции пришлось бы как-то выкручиваться и что-то придумывать, возможно, просить, умолять, но… Неужели впереди опять ледяная дорога, страх и одиночество?

– А лесом придется идти или полем?

– И лесом, и полем.

Янко сделал еще две остановки, а потом ехал, пока лошадь не начала фыркать, а небо темнеть. Протянув Саше мешок с дарами Геды, он указал на нужную дорогу и сказал:

– Иди по ней, пока не упрешься в лес. После иди лесом, но только прямо, никуда не сворачивай, а то заблудишься. Да и болота здесь жадные. Затянут. Затем будет поле, а за ним дорога узкая, как змея вьется, ни с чем не спутаешь. Иди по ней, пока церковь не увидишь. Вот там и Сусловка.

– Скоро ночь.

– Она светлой будет и теплой, я знаю.

Если бы Саша посмела, если бы могла, она бы бросилась к Янко со слезами на глазах и попросила забрать ее в табор. Русые волосы можно спрятать под платком, а цветастая юбка и яркая кофта с бахромой перечеркнут благородное происхождение. Но только не новая дорога, не лес, не промокшие ботинки, не холодный ветер, обжигающий лицо…

В глубине души Саша знала – надо идти. Спасение в таборе будет временным, да и за ее слабость придется расплачиваться цыганам. Разве можно так «отблагодарить» Геду и ее сына Янко?

– Большое спасибо. Пожалуйста, повторите еще раз, как мне идти. Боюсь, от волнения я не запомнила.

«Сначала по дороге до леса, потом лесом… не сворачивать… кругом болота… идти только прямо…» – повторяла Саша слова Янко и шла вперед, не оглядываясь. За спиной осталось то, что лучше забыть, вот только тех, кто помог, она будет помнить всегда.

– Геда, Геда… Я доберусь до Петербурга и напишу тебе письмо. Как хорошо, что ты умеешь читать. Наверное, твое сердце коснется радость, когда ты узнаешь, что я живу у тети и все у меня хорошо, – пытаясь приободрить себя, тихо говорила Саша и шла, старательно обходя лужи. – Янко обещал светлую и теплую ночь, и я ему верю. Цыгане не могут ошибаться. Не могут.

Ноги довольно быстро перестали слушаться, в теле еще жила слабость, оставшаяся после бегства. Вечер сгущался и со всех сторон, точно влажный густой туман, потянулись липкие страхи. Саша не стала сдерживать слез, еще немного, и она начнет спотыкаться, а затем падать, и с этим ничего не поделаешь. На лбу выступил холодный пот, голова закружилась, и нехорошие картинки стали мелькать перед глазами. Будто кто-то идет навстречу, заглядывает в лицо, морщится, хватает за плечо и тащит обратно. Она боялась быть замеченной, боялась быть узнанной, боялась утра и вечера.

«До Сусловки не так уж и далеко, и я обязательно увижу церковь и отыщу Степана… Я смогу…»

Сашу пугали и ночь, и налетающий с поля ветер, пробирающийся под короткую собачью шубку. Иногда шаги были торопливы, иногда томительно медленны, но она шла и только время от времени позволяла себе прислониться к какому-нибудь дереву. Минуты казались часами, а часы – минутами, и уже думалось, что это испытание она заслужила…

Поддерживая себя, Саша начинала торопливо шептать путаные фразы, и потом ей самой становилось интересно, что же она говорит? Но правда страшила, душа боялась узнать, что она слаба, и сил, скорее всего, не хватит.

Закусив нижнюю губу, глядя только вперед, Саша углубилась в лес, а затем остановилась около худой поваленной сосны, подняла голову к небу и, тяжело дыша, сказала:

– Вот я, Господи. Вот я… Забери меня к себе, мне здесь одиноко и холодно. – Распахнув шубу, она коснулась крестика и зажмурилась. – Вот я, Господи, вот я… Даже если ты забыл меня, знай, я тебя не забуду.

Идти стало легче.

Глава 11

Поглощенная разговором с Мелиховым, Катя не заметила, как к столу подошла роскошная женщина в струящемся до пола бордовом платье. «Я приехала, а ты меня не встречаешь», – прозвучало уверенно и чуть насмешливо. Обида вовсе не цеплялась за слова.

– Привет. Ты сегодня вовремя, молодец, – без особых эмоций ответил Федор, поднялся и усадил женщину напротив. – Ты за рулем? Шампанское или апельсиновый сок?

– Шампанское.

Мелихов вернулся на свое место и подал знак официанту.

– С удовольствием познакомлю вас. Копылова Ольга – финансовый директор. Екатерина Щербакова – журналист «Стиль М». Катя берет у меня интервью и готовит развернутую статью о новинках коллекций и моей жизни в целом.