Юлия Климова - Ветер подскажет имя

– Доброго здоровья, – поприветствовал Павел, останавливаясь.

– Доброго. – Женщина выпрямилась, провела рукой по светлым волосам, собранным в косу, и добавила: – А Степан в город подался, ждать будете?

Она была привычной к путникам, и богатый, и бедный заглядывали к кузнецу.

– Давно он уехал?

– Раненько, к вечеру вернется.

Павел сжал зубы и вздохнул. Если Степан повез Александру, то они уже в Петербурге. Время обеденное.

Следующий вопрос нужно было задавать осторожно, иначе ответом могли стать тишина, короткая, ничего не значащая фраза или бесхитростный обман. Желание защитить от незнакомца слабую девушку, попавшую в тяжелое положение, будет вполне объяснимо.

– Геда – цыганка, живущая у реки, сказала, что к вам направилась девушка. Знакомая ее. Она со Степаном уехала?

– Да, вместе и отправились, – жена кузнеца махнула рукой в сторону дороги, ведущей к правому краю Сусловки.

– Спасибо, я позже зайду, – ответил Павел и, неторопливо покинув двор, подошел к Норду. Теперь спешить некуда и не за чем, Александра или уже постучалась в дверь княгини, или сделает это в самое ближайшее время. Нет, Мария Николаевна не выставит племянницу сразу, это попахивает грандиозным скандалом (высшее общество не прощает подобных оплошностей). Но через пару-тройку дней княгиня вполне может снарядить экипаж для Александры. «Дорогая, Яков Петрович наверняка скучает по тебе, поторопись, ни к чему его расстраивать…» Выставить за дверь бесправную родственницу совсем не сложно, даже особо стараться не придется.

На постоялом дворе Павел распорядился накормить и напоить Норда, себе попросил щи и хлеб с топленым маслом. Его дорога теперь тоже направлена в Петербург, и кто бы подсказал – зачем?

«Я не знаю, чего тебе пожелать. Я не знаю, где тебе будет лучше. И я не знаю, есть ли это самое „лучше“ хоть где-нибудь для тебя».

Павел привык контролировать свою жизнь. И жизнь тех, кто от него зависел, но вот Александра Образцова… Маленькая птичка, случайно впорхнувшая в его жизнь, теперь летела прочь в неизвестность, и, по сути, ее нельзя было спасти куском хлеба и теплым плащом. Это дало бы лишь передышку. Возврата к отчиму нет, реакция княгини неизвестна… Павел вспомнил взгляд Александры и обжигающее презрение в ее глазах – глупо второй раз предлагать роль содержанки. А что еще он готов предложить?

– Ничего…

Ни два, ни три, ни пять, ни десять дней назад он не собирался жениться. Ни на ком.

«Ты полагаешь, что на свете нет женщины, способной сделать тебя счастливым? – как-то спросил Гришка. – Да посмотри вокруг, каждая вторая хороша!»

«Я не отрицаю светлого в этой жизни, – сдержанно ответил тогда Павел. – Если кто-то мечтает о тебе – прекрасно, но это лишь половина истории. Ты будешь счастлив, только если полюбишь и сам. А я слишком негоден для этого».

«И что теперь… не жениться?»

«Жениться. Но ближе к сорока».

«На ком?»

«Какой смысл думать об этом сейчас? Подвернется кто-нибудь, не сомневайся».

Вспоминая давний разговор с Гришкой, Павел неожиданно вспомнил и слова Геды: «Нет в тебе начала и нет конца, твоя рука – лишь половина руки». Надо бы меньше слушать цыганок, понимают ли они сами, что говорят?

Если раньше приходилось сбавлять темп Норда и оглядываться по сторонам в поисках Александры, то теперь в этом не было необходимости. И Павел устремился в Петербург, желая как можно скорее оказаться дома. Пусть топот копыт заглушит мысли и стук сердца.

Сделав глоток эспрессо, Андрей положил газету на край стола и посмотрел на часы. Лучше бы он завтракал с Катей, но ее увлекла статья, и не хотелось навязываться и нарушать литературный процесс. Вдохновение, вдохновение… К сожалению, управлять им невозможно, удел непричастных – терпеливо ждать.

Андрей знал, что в двенадцать у Кати встреча с Мелиховым, и он собирался заглянуть к ним и присоединиться к разговору. Пусть передохнут и отвлекутся, интервью, бывает, выматывает как журналиста, так и «жертву». Интересно, кого в большей мере придется спасать? Андрей улыбнулся, попросил еще эспрессо и побарабанил пальцами по столу. Есть вопросы, на которые душа просит ответы… Никогда Федор не оказывал столько внимания постороннему человеку, увидев Катю на аукционе, он почти сразу захотел пригласить ее в отель, заговорил об этом уже на следующий день.

Она красива, приятна, иронична, умна, легка… Дрогнуло сердце у Федора или нет? Он действительно терпеть не может общение с журналистами, но в данном случае раздражения не наблюдается, наоборот, Мелихов проявляет заботу и понимание. Андрей коротко вздохнул и вновь побарабанил пальцами по столу.

«Федор, сколько продержится твоя доброта к Кате? Или это все же гораздо большее?»

Мелихов всегда уважительно относился к женщинам, однако предпочитал держаться от них на некотором расстоянии. Отношения случались, но обычно длились не больше года и заканчивались так же тихо, как и начинались, оставляя после себя лишь время и дату в расписании. Федор умел приближать, но не обнадеживать – у каждого должна быть своя жизнь, параллельная. Андрей попытался вспомнить, смотрел ли Мелихов хоть на одну женщину так, как сейчас смотрит на Катю? Пожалуй, нет. Те взгляды были другими…

Взять хотя бы Ольгу, года три назад Федор нарушил границу «начальник-подчиненный», и рабочие отношения перешли в иные. Но роман продлился не более двух месяцев: парочка дорогих украшений в подарок, поездка в Париж, рестораны – и, пожалуй, хватит.

Но Катя из другого теста и даже из другого мира. Быть может, в этом и есть ее преимущество?

«Зайду к вам сегодня днем и помешаю немного… – усмехнулся Андрей. – Федор, почему у меня такое чувство, что ты затеял какую-то игру? Знаю я этот хищный блеск в твоих глазах. Обычно он появляется, когда ты находишь что-то новое для своих коллекций».

* * *Давным-давно…

«Я дома», – подумала Саша, открыв глаза. Но это не могло быть так.

Бледно-желтый потолок по углам украшала белая лепнина в виде вьюнов из дубовых листьев и желудей, тяжелые коричневые шторы сужали большое окно, зеленая мебель с позолоченными деталями тянулась вдоль противоположной стены, круглый стол и три стула с чуть изогнутыми спинками поблескивали лаком.

«У меня больше нет дома, – пронеслась вторая мысль, а затем и третья: – Где я?»

– Доброе утро. Вы проснулись? Это прекрасно! Я – Елизавета Григорьевна Глинникова, но вы, бесспорно, должны называть меня Лизой. Брат спрашивал о вас все утро, но потом уехал. Вот он обрадуется, что вы проснулись! Как ваше самочувствие? Мы приглашали доктора, Константин Михайлович – лучший врач в Петербурге! Он сказал, что у вас упадок сил, велел напоить крепким куриным бульоном и дать снотворные капли. Вы помните, как пили бульон? Нет? Не удивительно, вы были так слабы, так слабы… – Влетевшая в комнату девушка мгновенно заполнила небольшое пространство комнаты звонким и восторженным голосом. Ее рыжие кудри подрагивали при каждом возгласе, тонкие брови хмурились, когда речь заходила об упадке сил и слабости, аккуратный острый нос морщился по поводу и без повода. – Еще Константин Михайлович сказал, что вам обязательно нужны прогулки на свежем воздухе и печенка с Сенного рынка. Ой, жареная печенка, конечно же, жареная! – Девушка засмеялась, и юбки ее пышного бежевого платья зашуршали.

Саша улыбнулась, невозможно было противостоять такой открытости и радости. Последним воспоминанием был рынок с его рядами, ларьками и лотками – пестрота толпы, нестройные крики торговцев, расхваливающих товар. У нее закружилась голова, потом падение и мужской голос: «Не знаю, Лиза… Экипаж, немедленно найдите нам экипаж!»

– Я Александра… Образцова.

Фамилию Саша произнесла не сразу. Ощущение, будто именно фамилия может рассказать Лизе все о дальней дороге и лишениях, коснулось души и исчезло. Нет, в этом доме бояться нечего, здесь живут не враги. Но не получится ли случайно навредить Марии Николаевне Чернышевой?

– Значит, Саша. Чудесно.

– Я бы хотела поблагодарить вас за помощь… – Она сделала попытку подняться с большущей воздушной подушки.

– О, нет, прошу вас. Пока лежите, – запротестовала Лиза. – Вдруг опять случится обморок, и тогда брат меня непременно убьет! – Помолчав с минуту, она вдруг резко развернулась, подбежала к двери и закричала: – Вера! Вера! Иди же сюда, мы будем знакомиться!

Верой оказалась старшая сестра Лизы – полноватая женщина лет тридцати, сдержанная и серьезная. В ее взгляде чувствовалось участие, но вместе с тем она явно неодобрительно относилась к самой ситуации: юные девушки не должны гулять одни и падать в обморок где им вздумается.

– Матвей запретил нам мучить вас вопросами, – сообщила Лиза, придвигая к кровати сначала один стул для Веры, а потом второй – для себя. – Но ужасно хочется узнать, откуда вы… Можно я буду бестактной и сообщу вам страшную тайну? Доктор сказал, что на вас была надета цыганская одежда, но как это возможно? Вы светленькая. Может, он ошибся?

– Прекрати говорить ерунду, – строго одернула сестру Вера Григорьевна. – Александра, не обращайте внимания на россказни этой невоспитанной девочки. Если вы нам скажете, как отыскать ваших родственников, то мы сделаем это незамедлительно, и вы сможете уже скоро обнять своих близких.

– Я не говорю ерунду, – надулась Лиза и отвернулась, но по розовым ушкам было ясно, что она внимательно слушает, боясь пропустить даже вздох гостьи.

– Мне трудно выразить словами благодарность, которая сейчас переполняет душу. Вы сделали для меня так много… – все же поднимаясь, произнесла Саша. Она провела ладонью по шелковистому белому одеялу и тихо вздохнула, не в силах произнести правду. – Я как раз направлялась к тете, но я не знаю ее адреса.

– Скорее назовите ее имя, можешь не сомневаться, Матвей сделает все, чтобы ее найти! – позабыв про обиду, воскликнула Лиза.