Но Вера Григорьевна, видимо, угадала мысли Саши, недовольно посмотрев на сестру, она бесшумно поднялась со стула и произнесла тоном, не терпящим возражений:

– Думаю, вам еще требуется отдых. Брат вернется ближе к четырем часам, мы сможем все вместе выпить чаю. Позже вам принесут платья Лизы, у нее много хороших нарядов, выберете себе подходящий по фасону и цвету.

– Спасибо, большое спасибо. А могу я спросить… Что стало с моей одеждой?

– Если вы желаете, ее постирают, приведут в порядок и отдадут вам, но на это потребуется время.

– Поверьте, мои платья гораздо лучше, – не удержалась Лиза.

– Лиза! – одернула сестру Вера Григорьевна.

– Вы правы, – мягко улыбнулась Саша, испытывая благодарность не только за прием, помощь, ночную сорочку, что была сейчас на ней, но и за радость жизни, бурлящую в душе Лизы. Как сейчас не хватало этого, как не хватало… – Но я хотела бы попросить. Среди моих вещей должен быть платок красного цвета. Вернее, половина платка. Я была бы очень благодарна, если бы вы смогли мне его принести. Это память о дорогом мне человеке…

– Цыганке, да? – выдохнула Лиза, подавшись вперед, округлив от волнения и нетерпения карие глаза.

– Да, – кивнула Саша и улыбнулась, получая удовольствие от того, что не разочаровала ожиданий этой милой девушки. А сколько бы удивления появилось на лице Лизы, если бы она узнала и про Якова Петровича Стрыгина, и про Геду, и про Янко, и про Степана… и про яблоневый сад тоже.

Когда сестры ушли, Саша осторожно встала с кровати, медленно подошла к окну и коснулась бархата штор.

«Ветер на спад пойдет», – говорила Геда.

Может, вот он и пошел на спад?

Она попала к хорошим людям, протянувшим ей руку помощи, несмотря на потрепанный вид и не слишком хорошую одежду. Теперь Мария Николаевна не увидит племянницу грязной, в протертых до дыр ботинках (они вовсе не предназначались для побега по ручью, лесу и полю). Наверное, княгине нужно сказать правду, безусловно, для этого потребуется мужество – лучше не начинать знакомство с вранья. Вот только имя Павла она произносить не будет, пусть он останется в прошлом и больше никогда не тревожит сердце.

Зачем он так поступил?

Сожалеет ли об этом?

Саша больше не спасалась бегством, не мерзла, не испытывала жажду и голод, все ее существо перестало бороться за существование, и теперь тихой поступью пришли воспоминания. Для них появилось слишком много места.

«Нас не представляли друг другу, я бы хотел забыть про условности и исправить это… Извините, если помешал, но я не смог противиться острому желанию поговорить с вами. А если совсем честно, то я хотел пригласить вас на танец. Вы позволите?»

Она позволила.

«Выбирайте, или вы уезжаете со мной и получаете защиту, или остаетесь с этим опустившимся животным и вымаливаете у него прощение. Если не ошибаюсь, ваш отчим чертовски пьян».

Она выбрала побег.

И невозможно было стереть поцелуй. Саша смотрела в окно и не видела движений улицы, блики сливались, превращаясь в серые глаза Павла. Подняв руку, она коснулась пальцами губ и сразу зажмурилась, стараясь убежать от обжигающих воспоминаний.

Лиза заглядывала еще два раза, но уже вела себя терпеливо, наверное, Вера Григорьевна устроила ей взбучку и потребовала не беспокоить гостью лишними вопросами. Лиза помогла выбрать платье и настойчиво заставляла пить куриный бульон и есть мягкие ароматные булочки, повторяя: «Нужно слушаться Константина Михайловича. А то что мы ему потом скажем? А позже он обязательно придет проведать вас».

К трем стало тихо, дом замер в ожидании Матвея Григорьевича Глинникова.

Сашу пригласили к чаю ближе к четырем, покидая комнату, она испытывала легкое волнение и очень надеялась, что щеки не горят румянцем. Решение уже было готово: она назовет фамилию тети и попросит помочь с ней встретиться. А уж дальше, как Господь рассудит.

– Вы поправляетесь, и это отрадно, – произнес Матвей Глинников, как только Саша в сопровождении Лизы появилась в столовой. – Я привез пряники и пастилу, надеюсь, сладости вам понравятся. Прошу, присаживайтесь, Александра.

Им не нужно было представляться, имена уже витали в воздухе, а ситуация требовала наименьшей неловкости.

– Я поблагодарила ваших сестер за гостеприимство, и я бы хотела поблагодарить вас…

– Нет, не стоит, – Матвей предупредительно поднял руку. – Я сделал лишь то, что следовало, не более того. А теперь – все пьем чай.

– Я обожаю пастилу, – устремляясь к столу, выдохнула Лиза. – Особенно с ароматами ягод. Уж повкуснее жареной печенки будет, да? – Она хитро посмотрела на Сашу и добавила: – Константин Михайлович самый лучший доктор – это знают все, но он почему-то никогда не прописывает своим больным сладости. А как можно поправиться без сладостей?

Сашу усадили напротив Матвея. Она хорошо помнила его голос, звучащий на рынке требовательно и немного нервно, вьющиеся рыжеватые волосы, зеленые глаза, родинку на правой щеке. Но воспоминания словно прорывались из прошлой жизни, и теперь было немного странно видеть этого человека, пить с ним чай, разговаривать.

Матвей производил особенно приятное впечатление, мягкость в нем соседствовала с категоричностью, он явно обожал Лизу, а к Вере относился как к истинному другу. Иногда он о чем-то надолго задумывался, и Саша догадывалась, что эта тишина привычна семейству. В такие минуты никто не дергал Матвея вопросами, и сестры ждали, когда он заговорит первым.

– Это самые лучшие пряники! – восклицала Лиза. – В следующий раз в лавку я пойду с тобой, потому что ты опять забыл купить медовые колечки с орехами.

Какой же покой царил в доме Глинниковых, была минута, когда Саша чуть не заплакала от умиления и счастья. Ее жизнь с отчимом проходила совсем иначе…

– Как вы себя чувствуете? – спросил Матвей, ставя белую фарфоровую чашку на блюдце.

– Гораздо лучше. Мне даже кажется, что я совершенно поправилась.

– Потому что это лечебная пастила, – весело сказала Лиза.

– Питание сейчас должно быть сытным. Александра, вам нужно хорошо поужинать, – вмешалась в разговор Вера Григорьевна.

– Да, конечно, я непременно так и поступлю.

После чая сестры удалились, оставив брата наедине с Сашей. Она поняла, что Матвей заранее распорядился об этом, и внутренне обрадовалась – развязка близка. Устав бояться то одного, то другого, она уже желала узнать: пустит ее Мария Николаевна в свой дом или нет. Тепло и забота, шедшие от Матвея Григорьевича Глинникова, убаюкивали и обнадеживали. «Господи, как много хороших людей ты посылаешь мне, как много…» Невозможно было предположить, что ледяной ручей, лай собак, весенняя грязь дорог сменятся на белые простыни, добрую улыбку, искреннюю поддержку.

– Александра, – Матвей встал из-за стола и прошелся по комнате, – я бы хотел, чтобы между нами произошел честный разговор, именно потому, что моей целью является только одно – помочь вам как можно скорее. Когда я нес вас к экипажу… Не смущайтесь, прошу вас, по сути, женщины и созданы для того, чтобы мужчины всю жизнь носили их на руках. – Он улыбнулся, и в его глазах появился лукавый блеск. – Так вот, когда я вас нес к экипажу, я полагал, что выручаю из беды простую девушку, но… Вы явились загадкой и для меня, и для моих сестер. Ваши манеры, походка, грамотная речь, даже умение носить это платье говорят о том, что вы родились и выросли в состоятельной семье. Я не стану вас спрашивать, откуда вы пришли и почему были так одеты… Но назовите имя близкого человека, родственника, который смог бы принять участие в вашей судьбе. Александра, ваши родители живы?

– Нет, я сирота.

Слова Матвея удивили Сашу, она и не задумывалась о том, что манеры и поведение могут рассказать о ней многое. Казалось, вещи Геды навсегда стерли ее положение в обществе и превратили в дочь лавочника или кузнеца.

– Вы не живете в Петербурге? – осторожно уточнил Матвей.

– Нет. Я собиралась навестить тетю. Обстоятельства… – Подбирая слова, Саша сделала паузу. – Обстоятельства таковы, что она не знает о моем приезде.

Первый шаг – и стало значительно легче, волнение в груди постепенно пошло на убыль.

– Вы назовете ее имя? – голос Матвея прозвучал немного тише, будто он опасался испугать Сашу столь важным вопросом. Нарочно подойдя ближе, он заглянул ей в глаза и добавил: – Что бы ни случилось, я уже не отвезу вас обратно на рыночную площадь и не брошу там. Даже самые сложные проблемы можно решить, вы не останетесь без поддержки моей семьи.

– Благодарю вас, – произнесла Саша и, не отводя глаз, добавила: – Княгиня Мария Николаевна Чернышева – моя тетя, но я пока не знаю, где она живет.

– Мария Николаевна? – Матвей вопросительно приподнял брови, затем покачал головой и заложил руки за спину. – Удивительно… Да, удивительно. Александра, вам не нужно искать ее адрес, он мне известен. И, если вы не против, я сейчас же поеду к княгине и поговорю о вас.

– Матвей Григорьевич… Вы с ней знакомы?

– Наши отношения нельзя назвать дружбой, но я бывал у Марии Николаевны, и мы несколько раз беседовали на окололитературные и политические темы. Так вы не против? Я еду?

Саша коснулась крестика, подаренного ей отцом, мысленно произнесла: «Господи, помоги», поднялась из-за стола, сцепила руки перед собой и ответила:

– Да.

– Ждите, буду скоро, – коротко ответил Матвей и решительно вышел из столовой.

Саша не успела погрузиться в пучину нервного напряжения, как появилась Лиза. Ее милая болтовня отвлекала, заставляла улыбаться и надеяться на хорошее, но минуты тянулись медленно, и каждые полчаса отзывались болью в сердце. В какой-то момент Саша даже почувствовала приближающиеся слезы, но тут же отругала себя за слабость, набрала в легкие побольше воздуха, выдохнула и съела еще один пряник.

– Матвей приехал! – сообщила Лиза, глядя в окно. – А с кем это он? – Она вытянула шею и издала продолжительное «м-м-м». – Женщина… О, это княгиня Чернышева! А почему она приехала? – развернувшись, Лиза пожала плечами.