– Девяносто восемь.

– Ладно, сейчас я сосредоточусь и выберу, только не торопите меня.

– Я и не собирался, – ответил Федор, поднимая руки, показывая абсолютную безоружность.

– Учтите, я обойду зал минимум два раза.

– Хоть пять.

Катя пошла медленно вдоль стены, внимательно разглядывая каждую картину. Мысленно она делала отметки: «Надо запомнить эту… и вот эту… третья сверху тоже ничего… первую вычеркиваем, потому что я ее уже забыла…» Повернув и продолжив путь, она скользнула взглядом по картине в серебристой раме с тонкими вставками из темного дерева. Художник изобразил девушку, крепко сжимающую в руке красный платок, а на втором плане – не то тени, не то лошади. Потом заинтересовала картина со стариком, разломившим хлеб, собирающимся, судя по сумеркам, поужинать. Ворон на могиле, рыбаки с надеждой смотрят на море, торговцы стопками складывают ткани, старуха чистит лук и морщится… Наверное, если рассмотреть каждую картину отдельно, то душу тронут и личная история, и мелкие подробности, и страсти, о которых говорил Мелихов, однако останавливаться не хотелось, и Катя пошла на второй обещанный круг.

Но, сделав несколько шагов, она поняла, что больше не ищет нужную картину, взгляд полетел по портретам, полям и лугам, не притормаживая ни на секунду. Хмурились тучи, крошился хлеб, море обещало богатый улов и тридцать три несчастья, луковый сок пощипывал глаза, но там, на соседней стене, ближе к углу, на ветру стояла девушка с красным платком и звала к себе. Кате показалось, что не она выбирает картину, а картина выбирает ее. И она уверенно направилась прямо.

– Мне нравится эта девушка, – сказала она громко, не оборачиваясь.

– Вы уверены?

– Да, – ответила Катя.

Раздались шаги. Мелихов подошел совсем близко и встал точно за ее спиной. Его дыхание коснулось шеи, две тени на стене слились, превратившись в одну. Некоторое время Федор молчал, а затем произнес серьезно:

– Моя самая любимая картина в этом зале.

– Не может быть.

– Отчего же?

Катя не находила в себе сил обернуться, да и если бы смогла, то оказалась бы на расстоянии всего пары сантиметров от Федора. Он не должен был подходить так близко, но он сделал это.

– И чем же она вам нравится?

– Загадкой. Посмотрите внимательно. Девушка смотрит вдаль, она застыла в ожидании, ветер треплет ее темно-русые волосы, в зеленых глазах печаль. Широкая юбка почти до пола, странная рубашка явно с чужого плеча, черная старенькая шубейка… Вроде все ясно. Но обратите внимание, юбка чуть приподнята, а под ней виднеется подол дорогого платья, украшенный кружевом. Кто эта девушка? Она богата или бедна? Кого она ждет и почему сжимает в руке красный платок? – Федор осторожно коснулся локтя Кати, отчего по ее коже побежали обжигающие мурашки. – У вас есть ответы на эти вопросы? Или предположения?

– Быть может, она от кого-то прячется…

– Быть может, – эхом ответил Федор.

Прикосновение стало более явным, его рука медленно начала опускаться вниз, пока пальцы не переплелись так же, как тени на стене. Поймав в душе острое желание все же развернуться, Катя сжала губы и осталась стоять на месте.

– Как называется картина и кто художник? – тихо спросила она, понимая, что попалась в ловушку, из которой невозможно и не хочется выбираться.

– «Ветер подскажет имя», Матвей Глинников.

* * *Давным-давно…

Павел и не предполагал, что так сильно соскучился по Петербургу, нужно чаще приезжать, не такая уж и дальняя дорога. Дома его ждали письма и приглашения от тех, кто не помнил или не предполагал, что он следит за хозяйством в имении. Бездумно читая их и отправляя по одному в огонь камина, Павел сидел в кресле.

Александра Образцова в пролетке вместе с отчимом…

Александра на ужине у Платоновых…

Далекое воспоминание – маленькая девочка на мостке у реки с венком из одуванчиков…

Александра в яблоневом саду…

Повторяясь вновь и вновь, образы проносились в голове, и остановить их не было никакой возможности. Да Павел и не хотел.

– Я не догнал тебя, – произнес он, и в ответ затрещали поленья, охваченные пламенем. – Где ты?..

Вопрос вспыхнул и утонул в раздражении и досаде. Поднявшись, Павел взял со стола половину красного платка – подарок Геды – и нервно заходил по комнате. Отчего-то именно платок давал ощущение близости к Александре, может, виною был яркий притягательный цвет?

«Я должен знать точно, приняла тебя княгиня или нет, а больше ничего и не требуется».

Но Павел лгал себе, требовалось гораздо большее: радость на лице Александры от встречи с ним, благодарность за помощь (а он надеялся успеть согреть ее после долгого пути через лес и поле) и прощение. Да, чем дальше, тем сильнее требовалось прощение.

Поужинав без особого аппетита, Павел быстро написал записку в три строки и велел отнести ее адресату. Ближе к ночи, когда на улице уже сгустилась темнота, а луна затянула свою желтую песню, в комнату зашел сухонький старичок и тихо, но выразительно произнес:

– Добрый вечер, Павел Андреевич. Звали? – Вытащив из кармана огромный несвежий платок, он шумно высморкался и в знак извинения произнес: – Промозгло, сударь. Вот подхватил где-то насморк.

– Подойдите к огню и садитесь, – ответил Павел. Он не любил такого рода людей, они заставляли пробуждать в себе самое обыкновенное, но продолжительное терпение. Паучий взгляд этого маленького человека всегда надолго замирал на одной точке, будто именно здесь и было сосредоточено самое главное. Улыбка случалась невпопад, движения выходили то суетливыми, то излишне плавными.

– Без сомнения, я так и поступлю. Благодарю вас.

Полушконков Дмитрий Мартынович занимался частным сыском, и ранее Павлу приходилось обращаться к нему по малозначимым, но требующим решения вопросам. Результат всегда удовлетворял, рекомендации в свое время не соврали.

– Я пригласил вас по весьма деликатному делу. И я хочу, чтобы лица, которые я сейчас назову, никак не обнаружили вашего интереса или присутствия.

– Понимаю, – протянул Дмитрий Мартынович и кивнул.

– Сегодня в город прибыла девушка – Александра Образцова. Она приехала к своей тете – княгине Марии Николаевне Чернышевой. Полагаю, она задержится у нее надолго. – Павел подошел к окну и встал спиной к Полушконкову. – Вам что-либо известно о княгине?

– Вдова. Маловыразительная особа. Любит театры. Раньше никто не интересовался ее персоной, и я располагаю малой долей информации.

– Понаблюдайте несколько дней за домом Чернышевой… Меня интересует, останется у нее гостить Александра Образцова или нет. Я также хочу знать, как обращаются с девушкой и всем ли она довольна.

– Вы правы, титул еще не говорит о благополучии. – Полушконков издал крякающий звук, и Павел понял, что это усмешка. – Я знавал такие семейства… Но не будем об этом. Сколько дней вы мне даете?

– Два-три.

– Маловато для полноты картины, но, возможно, случай окажется простым.

– Если Александра не посетила княгиню, обязательно сообщите об этом сразу.

– Всенепременно, – заверил Полушконков и поднялся с кресла. Обернувшись, Павел увидел на его лице блуждающую улыбку. – Всенепременно, – повторил Дмитрий Мартынович и поклонился.

Ожидание нервировало и заставляло все чаще расхаживать по комнате туда-сюда и поглядывать на часы. Поздним вечером следующего дня Полушконков прислал с посыльным записку: «Рад сообщить, она именно там, где вы и предполагали». Перечитав несколько раз предложение, сложив записку и небрежно отправив ее в ящик письменного стола, Павел замер посреди кабинета, закрыл глаза и улыбнулся. Александра – маленькая, хрупкая, нежная, добралась до цели. Да если бы она сейчас была рядом, он бы затряс ее и прижал к себе со словами: «Ты молодчина, слышишь? Ты молодчина!» Он прекрасно понимал, что пришлось пережить Александре, и, несмотря на колючее чувство вины, гордился маленьким подвигом этого сильного воробышка.

Полушконков вернулся через четыре дня, на его лице читалось глубокое удовлетворение, залысины поблескивали, тонкие губы находились в постоянном непокое, будто Дмитрий Мартынович непрерывно разговаривал с кем-то мысленно. Павел подозревал, что именно с ним.

– Павел Андреевич, спешу доложить, что ваше поручение выполнено. Александра Образцова прибыла к княгине Чернышевой, впрочем, вам об этом уже известно. Со слов одной из служанок, Мария Николаевна приняла племянницу как родную дочь. К девушке спешно приглашены преподаватели танцев, литературы, истории, музыки, французского языка… Ближе к лету княгиня планирует вывести Александру в свет.

– Значит, о возвращении домой речи не идет?

– Я не знаю, откуда приехала племянница Марии Николаевны, вы не просили узнать об этом, но тема отъезда не всплывает, – ответил Полушконков, приглаживая редкие светлые волосы. – Наоборот, все говорит о том, что девушка остается у княгини на продолжительное время.

– Что-нибудь еще?

– На Сенном рынке Александра отдала письмо семье цыган и попросила передать его адресату. К сожалению, я не мог подойти ближе, и имя не долетело до моих ушей. Но я слышал, как женщина в ответ произнесла: «Цыганская почта – самая верная». Уверен, письмо будет доставлено.

– Геда… – еле слышно произнес Павел.

– Что вы сказали?

– Нет, ничего.

– Будут ли еще какие-либо распоряжения?

Только в этот момент Павел осознал, что простая и одновременно сложная история его отношений с Александрой Образцовой закончилась. Больше не нужно устремляться вперед, надеясь на встречу, спрашивать, узнавать, беспокоиться. И даже ругать себя уже не стоит – его недостойный поступок превратился в пыль прошлого.

Это сейчас Павел стоит возле книжных полок и думает об Александре, а вспоминает ли она?

Хотя бы с презрением и ненавистью…

Или новая жизнь поспешила перечеркнуть все вчерашнее?