– Нет. Я благодарен вам за работу.

Когда Полушконков ушел, Павел спустился на первый этаж в столовую, съел суп, не почувствовав вкуса, проигнорировал другие поданные блюда и вернулся в кабинет, желая разобрать не срочную деловую корреспонденцию. Он старался продолжить день как обычно, не возвращаясь постоянно к образу Александры, но уже через час, когда он писал ответ в министерство, его правая рука задрожала, а зубы сжались. Павел откинулся на спинку стула, закрыл глаза и попытался унять вспышку злости, разрывающую грудь. Ему больше нечего делать в Петербурге, все, что было нужно, он узнал, и теперь самое время возвращаться.

«Не будет тебе покоя, не будет счастья, и умереть захочешь, так не умрешь. Будешь всегда бежать по следу и сгинешь, пропадешь, если не сыщешь кусок души потерянный…» – далеким эхом донеслись слова, не так давно сказанные Гедой.

Нет, это не злость сейчас терзала его изнутри, не разочарование, а возрастающая нестерпимая режущая боль. Она беспрепятственно шагала по ребрам, небрежно задевая их, она втекала с кровью в вены и неслась дальше, наполняя крепкий организм мукой, она устремлялась к мозгу, настойчиво шепча: «Больше никогда… больше никогда… больше никогда Александра не посмотрит в твою сторону… Она будет жить без тебя… счастливо и беспечно…», боль гнула кости и самое страшное – она не собиралась никуда уходить.

Встав так, что стул громыхнул и упал, Павел провел рукой по лицу и резко выпрямился.

– Больше никогда…

Вот теперь он предложил бы Александре Образцовой очень много. Он бы отдал ей все, включая жизнь и свободу. Но ветер унес тот день и час, когда она могла бы услышать эти слова, улыбнуться в ответ, смутиться и, может, сказать: «Да».

«Что я наделал и как я стал таким?»

Вопрос остался без ответа. Павел в три шага подошел к окну и посмотрел на холодную улицу Петербурга. Надо уезжать. Немедленно. Надо забыть, перечеркнуть… Но в глубине души он знал – это невозможно. Куда бы он ни устремился, как бы ни лгал самому себе, за сколько бы дел ни взялся одновременно, боль всегда будет идти рядом – след в след.

Ночью Павел проспал не больше четырех часов: стоило закрыть глаза – и из темноты появлялась Александра. Он протягивал руку, чтобы убрать с ее щеки прядь, она поднимала голову, заглядывала ему в глаза и… Он просыпался.

В восемь утра Павел вскочил на Норда и рванул из Петербурга прочь. Ветер бил в лицо, грязь летела из-под копыт, спина взмокла, но боль не отставала, она уже выбрала себе друга на долгие, долгие дни и собиралась служить ему верой и правдой.

* * *

Федор сделал шаг назад, и у Кати появилась возможность обернуться.

– Матвей Глинников? Но… – Она замолчала, встретившись взглядом с Мелиховым.

– Я говорил вам, что он не только мастер, изобретатель, но еще и художник. Что-то для него было более важным, что-то менее… Но рисовал Глинников точно лишь для себя, он никогда не продавал, не дарил и не выставлял своих картин. Вряд ли эту работу можно назвать детальной и продуманной. «Ветер подскажет имя» – скорее образ, волна нахлынувших чувств, загадка, которую ему или удалось, или не удалось разгадать.

– Вы не знаете… Он был счастлив? – неожиданно для себя спросила Катя.

– Я не сомневаюсь в этом. Мне кажется, увлеченные люди всегда счастливы.

Она не стала больше задавать вопросов, но ее интересовало немного другое счастье мастера. Личное. Любил ли он? Любили ли его? Быть может, эта девушка с красным платком и есть мечта художника?

«Из всех картин вы выбрали работу Глинникова. Вам не кажется это странным?» – спрашивал взгляд Федора.

«Еще немного, и мне ничего не будет казаться странным», – мысленно ответила Катя.

«Почему?»

«Куда уж больше…»

«Вы волнуетесь? Я подошел к вам слишком близко. Не это ли причина?»

Отвернувшись, Катя вновь двинулась вдоль стены, а потом остановилась и, желая покинуть то место, где в воздухе теперь кружилась неловкость, попросила:

– А можно кофе?

– Да, конечно.

В столовой она почувствовала себя иначе, с картин на нее больше не смотрели рыбаки, очаровательные девушки, старики, вороны… Все свидетели волнительной слабости остались в зале с живописью.

– Спасибо, очень вкусно.

– Совершенно не за что. Я ленюсь готовить в турке, а нажатие кнопки на кофемашине не стоит благодарности.

Раздался приятный мелодичный звук дверного звонка, но Федор не двинулся с места, лишь поморщился, явно недовольный, что гости пришли в неподходящий момент.

– Не будете открывать? – спросила Катя и чуть улыбнулась.

– Никого нет дома, – пожал плечами Федор. – Только тени прошлого в золоченых рамах и одинокие окимоно на черных бархатных подушках.

– А вдруг по важному делу?

– Свои позвонят на мобильник. – Федор вынул из кармана пиджака телефон и положил его на стол. – Считаем: один, два, три…

Мобильный телефон загудел, и Катя увидела на экране фотографию Ольги.

– Свои, – сказала она, улавливая в душе некоторое разочарование.

– Да, – согласился Федор. – Не спрятаться, не скрыться. Пойду открою, а вы пока допивайте кофе, вернусь и приготовлю вам еще чашку. Надеюсь, сегодня мы проведем как можно больше времени вместе. – Немного помолчав, он добавил: – У вас же осталось еще много вопросов, да?

Ольга зашла в столовую так, точно здесь располагался ее личный офис. Кинув Кате: «О, привет!» – она села в кресло около окна, облокотилась на подлокотник, вдохнула витающий в воздухе аромат кофе и немедленно попросила:

– Федор, умоляю, приготовь, пожалуйста, двойной эспрессо, хочется чего-нибудь крепкого и бодрящего.

– В таком случае давай предложу тебе текилы.

– Спасибо, не надо. – Она засмеялась искренне и звонко. – Мое увлечение текилой закончено. Честно говоря, она мне попросту надоела.

Пока Федор готовил для всех кофе, Ольга не сводила с него глаз. На ее лице застыла загадочная улыбка, съехавшая с ноги алая туфля подрагивала в такт мыслям.

Катя осторожно наблюдала за Ольгой и сожалела, что уединение нарушено. Экскурсия в зал живописи отдалялась вместе со странным прикосновением Федора, зато неловкость и непокой уверенно выходили на первый план. Расклешенная юбка в стиле ретро и джемпер оливкового цвета проигрывали дерзкому платью-мини, украшенному на груди лаконичной, но необыкновенно красивой брошью в виде яблока, усыпанного маленькими красными камушками.

– Прошу к столу. – Федор перенес чашки на стол и придвинул ближе сахарницу.

Ольга поднялась и плавно подошла к Мелихову, положила руку на его плечо, прижалась бедром и с улыбкой ответила:

– Спасибо, не дал умереть от жажды.

– Я рад, что ты спасена.

По еле уловимым нотам интонаций, по крупицам взглядов и миллиметрам жестов Катя безошибочно поняла, что между Ольгой и Мелиховым когда-то были отношения. И, возможно, они есть и сейчас…

Правда оказалась неожиданной и топкой, точно болото она принялась тянуть к себе, пока в ушах не зазвенело и ложка не звякнула о край широкой белой чашки. Нет, нельзя думать об этом, взаимность Ольги и Федора не имеет никакого отношения ни к статье, ни к интервью, ни к русскому линейному кораблю четвертого ранга. И к ней, к Кате, тоже.

– Как же я устала… – Ольга сделала первый глоток, откинула прямые ухоженные волосы назад и с сомнением посмотрела на сахарницу. – Нет, не буду. Если вредно, то лучше потренирую силу воли. В горьком кофе есть своя прелесть. Катя, вы пьете сладкий?

– Да.

– Пожалуй, я вам немножко завидую. – Ольга холодно улыбнулась и перевела взгляд на Федора: – Какие планы на вечер, только не говори, что будешь работать.

– Тогда я лучше разумно промолчу. – Он тоже улыбнулся и добавил: – Мне нравится сегодняшний день, и я хотел бы его немного продлить.

Ольга подалась вперед, коснулась руки Федора и нараспев произнесла:

– Надеюсь, ты помнишь, что в жизни есть и другие удовольствия?

– Поверю тебе на слово, если ты говоришь, что они есть, так тому и быть.

Их взгляды встретились и слились, Мелихов смотрел спокойно и даже с оттенком легкой иронии, и Катя вновь почувствовала робкий укол ревности. Да, ревности. Должна ли она подбирать другое слово, станет ли от этого легче?.. Между близкими людьми случаются словесные игры, понятные только им, вот сейчас за столом происходила именно такая маленькая битва, и глупо было говорить себе: «Мне все равно».

«Я – журналист, я на работе, – напомнила себе Катя, улавливая холодок в животе. И тут же сдалась, проигрывая свой личный бой: – Когда же это случилось?.. Я не могу уже без него?..»

От окончательного и бесповоротного открытия перехватило дыхание, Катя, боясь поперхнуться, быстро поставила чашку на блюдце. Когда еще раз раздался мелодичный трель звонка, она не сразу поняла, что на пороге опять гости.

– Я открою, – произнесла Ольга, медленно поднялась и поплыла к двери. Дерзкое платье ничуть не прятало ее красивые ноги, туфли на высоком каблуке издали победные «тук-тук-тук…».

Увидев Андрея, Катя сразу почувствовала себя лучше, а когда он придвинул стул ближе, улыбнулась и сама предложила ему кофе.

– Спасибо. – Он благодарно посмотрел на нее. – Но я с утра только и делаю, что злоупотребляю американо. Что насчет обеда? Или уже перекусили?

– Я пока не хочу, спасибо, – ответила Катя.

– Я тоже воздержусь. – Федор подхватил опустевшие чашки и отнес их к мойке.

Сняв пиджак и повесив его на спинку стула, он засучил рукава рубашки и включил воду. Свет от окна окутал стройную фигуру, выделив спину и руки. Катя с трудом отвернулась и сразу встретила насмешливый взгляд Ольги. «Нравится? – будто спрашивала она. – А зря. Ты приехала и уедешь, а я буду рядом всегда».

– Катя, Федор говорил, что нужны фотографии. Я организую фотосессию в самое ближайшее время, – сказал Андрей. – У вас есть какие-либо пожелания?