Павел смотрел на Александру, как смотрят на картину, которая поглощает и окутывает. И он против здравого смысла теперь желал, чтобы она повернула голову и увидела его. Но только не презрение… Пусть на ее лице не отражается презрение.

Княгиня раскрыла веер и, обмахиваясь, направилась в круг разговаривающих дам. Дождавшись вальса, Павел прошел вдоль картин и греческих бюстов, вспомнил тот вечер, когда танец у Платоновых казался отличной забавой, и остановился напротив Александры.

– Вы позволите? – учтиво кивнув, спросил Павел. Он не сразу смог заглянуть ей в глаза.

* * *

Андрей выбрал уютное кафе неподалеку от вокзала. Здесь витали ароматы ванили, корицы и свежевыпеченной сдобы. Все кресла были круглыми, с низкими спинками и выгнутыми бархатными подлокотниками. Столики маленькие, больше трех тарелок и не поставишь, но для блюдец – в самый раз.

Меню не пестрило разнообразием, зато в подсвеченной витрине на тарелках и в корзинках лежали аппетитные пирожные и пухлые плюшки.

– Черносмородиновый чай, – сразу попросила Катя. – Я по нему очень соскучилась.

– Согласен, давайте чай, – поддержал Андрей. – А то что мы все кофе да кофе. На ресепшене сказали, что вы съехали, честно говоря, меня это сильно расстроило. Вы закончили интервью?

– Да, оставалось немного, я пересмотрела вопросы, и они оказались пустяковыми.

Аппетита у Кати не было, но она взяла пирожное «Картошка» и отломила небольшой кусочек чайной ложкой. Присутствие Андрея мысленно возвращало ее в отель, и не хотелось терять это ощущение.

– Катя, пожалуйста, не забывайте брать трубку, когда я звоню, а то получится как в «Аленьком цветочке»: Настенька уехала – и чудовище заскучало и активно принялось умирать.

Катя автоматически подумала, что чудовищем в данном случае скорее является Федор, а не Андрей. Но только вряд ли он скучает…

– Я пока хочу пожить за городом, – ответила она. – А ваши звонки я не услышала случайно.

– Меня давно мучает один вопрос… – Андрей помолчал, на его глазах промелькнуло лукавство, а на губах заиграла улыбка. – Катя, когда мы с вами перейдем на «ты»?

– Наверное, сейчас, – ответно улыбнулась она.

Рука Андрея немного поднялась и опустилась, и Катя поняла, что он хотел накрыть ладонью ее руку, но в последний момент передумал и не стал этого делать.

– Отлично, можно считать, день не прожит зря. Давай скажу правду. Мне с тобой очень хорошо, и это хотелось бы сохранить надолго. И не важно, где ты живешь: в отеле, у себя в квартире или за сто километров от Москвы.

Кате сейчас нужны были эти слова, и она искренне ответила:

– Спасибо.

* * *Давным-давно…

Саша и не знала, что жизнь может быть такой… доброй. Когда вокруг звучат лишь теплые, участливые слова, и даже строгость Марии Николаевны имеет тон постоянной заботы. Первое время и кашлянуть было нельзя, немедленно приглашался доктор.

Ее окружили учителями. Каждый день отличался от предыдущего и был удивительно интересен. Теперь спина всегда оставалась ровной, а подбородок смотрел чуть вверх – ровно настолько, чтобы из независимой особы не превратиться в заносчивую гордячку. Оказалось, даже нюансы имеют значение.

Мария Николаевна решила все вопросы со Стрыгиным и произнесла на эту тему только одну фразу: «Теперь ты свободна, этот человек больше не потревожит тебя». Новость растеребила душу, но затем волнение улеглось и прошлое стало неспешно растворяться. Уходили в густую темноту недовольство отчима, окрики, гневные взгляды, редкие поездки к соседям, лес, ручей, поля… Но Саша часто доставала половину платка Геды и смотрела на бахрому рваного края. Невозможно стереть и забыть все, где-то останется часть тебя… Так же как и осталась в доме старой цыганки вторая половина этого платка.

Когда приезжал Матвей Григорьевич Глинников с сестрами, Саша испытывала необыкновенную радость. Лиза болтала без умолку, Вера Григорьевна ее часто одергивала, и в этом было столько настоящего семейного счастья, что дух захватывало.

Мария Николаевна много раз подчеркивала, что Матвей Григорьевич – достойнейший человек, и, бесспорно, это было именно так. Он рассказывал о своих задумках и планах, о далеких путешествиях к скалистым и песчаным берегам, о мирном племени «Гайи», в котором он провел почти два месяца после кораблекрушения, о живописи и о многом другом. Саша слушала и чувствовала на себе внимательный взгляд.

Два раза и они приезжали в гости к Глинниковым. Немного странно было оказаться в той комнате, где она проснулась после падения на рынке… Если бы тогда сказали, как изменится ее жизнь, Саша бы не поверила.

Она побывала в мастерской Матвея и после долго не могла справиться с удивлением: никогда ранее она не встречала столь талантливого человека и теперь наблюдала, как стремительно меняется ее отношение к нему. Уважение, почтение, восхищение… Матвей показал Саше почти завершенную работу – красивый корабль с высокими мачтами, плотными парусами, небольшими, старательно выполненными симметричными фигурками на бортах и корме. Хотелось протянуть руку, дотронуться до маленьких пушек, пересчитать их. Небольшой корабль, но величественный и горделивый.

– Не могу сказать, что я доволен этой работой, – сказал Матвей, проводя рукой по лакированному борту. – Можно было сделать четче, и оказалось, что в трех местах я нарушил пропорции. Это стало для меня неприятным открытием.

– Вы не правы, корабль прекрасен, – покачала головой Саша. – Он как настоящий, спустите его на воду, и он поплывет.

Мария Николаевна задалась целью вывести племянницу в свет до лета. Началась череда примерок, выбора тканей, лент, кружева. Постепенно стала понятна мода с ее тяжелым бархатом, насыщенными цветами, темной отделкой, обязательными шляпками и зонтиками. «Не ты должна нести платье, а платье тебя, – наставительным тоном говорила Мария Николаевна. – Возможно, тебе трудно поверить, но в молодости я была хороша. Если бы не смерть моего мужа и последующие болезни…» Саша сразу искренне бросалась утешать княгиню, и потом они долго сидели, разговаривали и пили чай с колотым сахаром.

К концу мая Саша почувствовала в себе перемены, в зеркале она теперь видела немного другую Александру Образцову – эту девушку никто бы никогда не посмел толкнуть в сторону леса и пустить следом гончих. Сколько же ненужных вещей хранила она в душе, сколько памятных болезней, сколько острых лезвий и сколько рваных ран. Плохое ушло, и до сознания стрелой долетела мысль, что все начинается сначала, вот сейчас, в этот миг. Она свободна и гораздо сильнее, чем раньше.

Но было то, что не уходило, не растворялось в яркой суете дня, что каким-то странным, непонятным образом поселилось в Саше и требовало не только внимания, но и тишины.

Павел Андреевич Воронцов.

Она думала о нем. Несмело и с разными чувствами. Нет, он не исчезал, не оставлял ее, и все чаще и чаще приходили сны про яблоневый сад. Эти сны тревожили, будили, но всегда хотелось досмотреть их до конца. Вдруг, там, в темноте сада, на еле различимой дорожке, Павел поступит совсем не так… Вдруг он, терзаемый сожалением, остановится и не сделает тот недостойный шаг…

Каким бы счастьем стало его сожаление.

Каким счастьем.

На приеме Петра Петровича Ушакова у Саши чуть не закружилась голова – столько всего и сразу! Если Мария Николаевна вела достойный, но сдержанный образ жизни, то здесь царила бескрайняя роскошь.

Лиза заболела простудой, и семья Глинниковых не приехала на бал, Саша расстроилась из-за этого, ей не хватало непринужденного разговора и поддержки Веры Григорьевны и Матвея Григорьевича.

– Я не собираюсь тебе мешать отдыхать, – сдержанно улыбнувшись, сказала Мария Николаевна. – Тем более что мне необходимо поговорить с подругами. Но не танцуй без перерыва, во-первых, быстро устанут ноги, а во-вторых, сдержанность еще никому не повредила.

Саше очень хотелось танцевать, душа просила и кадриль, и мазурку. В ее жизни так мало было музыки, что острое желание получить ее в большом количестве, сразу за все прошедшие годы, мгновенно пробежалось приятными мурашками по спине. «Кошмар, – мысленно улыбнулась Саша, – хорошо, что о моих мурашках Марии Николаевне ничего не ведомо».

– Вы позволите? – раздался знакомый голос, и она подняла голову.

Если очень долго думать о прошлом, то оно может однажды распахнуть двери и прийти?

Перед Сашей стоял граф Павел Андреевич Воронцов, и первое, на чем остановился взгляд, – ямочка на его подбородке.

– Вы позволите? – повторил он.

Это был невыносимо сложный вопрос. От него онемели пальцы рук и ног. Надо поднять голову еще немного выше и заглянуть в серые глаза. Такие же они холодные, как в яблоневом саду, или ее мольбы о сожалении долетели до неба? Где то презрение, которое когда-то переполняло ее существо, где отчаяние и злость? На дорогах… По всей видимости, они остались на дорогах…

– Нет, – произнесла Саша, отвернулась и направилась к княгине.

За спиной раздался шепот юных особ, непонимающих, как можно отказать такому мужчине.

Но она могла. Пока еще могла.

* * *

«Катя-Катерина, ты что делаешь?.. Не-е-ет, нам такая сволочь в базарный день и за копейку не нужна. – Глеб сделал попытку осторожно приблизиться, но, как назло, освободилось сразу три столика. Обзор для Кати и Андрея расширился, а значит, самое время отойти в сторону. – Ну и ладно, говори ей что хочешь. А я попью пиво и поберегу свои нежные уши».

Едко усмехнувшись, Глеб пересел в дальний угол кафешки, где его удачно закрыли собой три любителя булок и картошки.

Дождавшись, когда Катя и Андрей закончат пить кофе, он поднялся и последовал за ними. Суета и толкотня подземного перехода были как раз кстати, воспользовавшись моментом, Глеб с трудом протиснулся вперед, прижался к Кате боком и профессионально положил в ее сумочку пухлый конверт.