В довершение оруженосец накинул на него богато расшитое сюрко, необременительный тканевый кафтан, украшенный родовым гербом и эмблемами, а на плечи возложил наплечные щитки-эспаулеры, несущие его гордый неизменный символ – две сплетённые ветви терновника. Верный слуга застегнул на своём господине широкий кожаный пояс, с притороченными серебряными бляхами с изображением копейщиков и всадников, и прикрепил к нему трёхгранный кинжал-ламисерикорде и ножны с длинным и тонким мечом с крепкой рукояткой, достаточно большой и удобной, чтобы можно было обхватить её двумя руками для нанесения неотвратимого разящего удара. Меч был очень хорош, с узким, как жало концом и блистал острыми скошенными гранями. Его можно было бы поставить в один ряд с несравненным «Экскалибуром», которым владел справедливейший на свете король Артур, краса и гордость всего благородного рыцарства, но корнуэльский воин, не уступавший в доблести даже своему другу Ланселоту-Озерному, не допускал такой дерзновенной мысли. Однако и его меч имел своё гордое название, «Защитник Лоонуа», его родной королевства, захваченного бесчестным герцогом Морганом.

Убедившись, что доспехи и оружие находятся на своём месте и его господин готов выступить на смертельную схватку, оруженосец протянул Тристану островерхий шлем с откинутым забралом и щит. Однако его господин, являвший собой гордость всего Корнуэльса, не торопился воспользоваться всеми атрибутами рыцарского снаряжения. Более того, решительным движением он отстранил своего слугу и даже откинул кольчужный наголовник, предоставив вольному ветру возможность свободно развивать его великолепные волнистые волосы. Пусть высокое небо и его рыцарская честь будут его защитниками в этом бою.

Тристан вытащил свой верный меч и вышел на середину круга, который был выложен по окружности большими заросшими от сырости грязно-коричневым мхом валунами. Вот место, где решится всё, и неумолимый рок вручит одному лавровый венок и славу победителя, о котором будут слагать вирши и поклоняться как олимпийскому герою, а другому его печальную юдоль, столь горестную, что даже у последней королевской плакальщицы не найдётся для него прощальных слёз. Тристан поднял голову к небу, словно намереваясь воззвать к его всемогуществу, и внимательно вгляделся в нависшие над островом мрачные тяжёлые тучи, с радостью замечая, что настойчивый северный ветер всё же сумел сделать своё дело и постепенно начал сдвигать в сторону ватные небесные замки, вырывая из них кусочки голубой лазури и освобождая проход для первых ещё робких солнечных лучей.

«Это хорошо, это даже очень хорошо, – улыбнулся Тристан, – и, если повезёт, этим обстоятельством нужно непременно воспользоваться». С этими мыслями он поднял вверх свой обоюдоострый меч, давая знак Морольду и великому сенешалю Андре де Николь, что он готов начать битву.

Взопревший под латами Морольд был рад этому обстоятельству, так как был уже весьма измотан долгим ожиданием и двинулся вперёд, подхватив копье с длинным ясеневым древком и щит с изображением стоящего на двух когтистых лапах грифона, изрыгающего из огненной пасти пламя и чёрный дым. Фамильный герб, обрамлённый по краям ползущими ядовитыми змеями и муаровой лентой с девизом «Video et Tollam», «Вижу и Беру» был столь же мерзок, как и его жестокий хозяин. Сэр Андре де Николь увидев, что оба соперника готовы к бою, принял от одного из оруженосцев укреплённое на высоком шесте знамя с горделивым изображением чёрного орла в золотой короне со сложенными для атаки крыльями, и покачал им из стороны в сторону. Незамедлительно по его сигналу загремели боевые барабаны, призывая всех к вниманию, и вперёд выступили герольды, которые вскинули свои длинные трубы-блоссоны и пронзительными тревожными звуками оповестили людей и окрестности о начале схватки не на жизнь, а на смерть. Великий сенешаль вновь привёл боевое знамя в движение, отклонив его от своей груди, и направил в сторону изготовившихся к единоборству противников. Это было начало.

Граф Морольд устремился на Тристана, прикрываясь щитом и выставив вперёд длинное копьё, увенчанное грозным стальным остриём, более похожим на тисак-фальшион, чем на ординарный четырёх перьевой наконечник. Его расчёт был прост: прикрываясь щитом, выдержать ответный натиск Тристана, а затем нанести сокрушающий удар своим длинным копьём в туловище противника с тем, чтобы опрокинуть его навзничь и рубящим движением отсечь его незащищённую шлемом белокурую голову. Коварный Морольд был уверен в победе, так как знал, что любой бой не обходится без ссадин и порезов, что было для него достаточно, так как лезвие копья он предусмотрительно обильно смазал безотказным ядом.

Сталь со скрежетом скрестилась со сталью. Разящий удар копья не причинил вреда Тристану, а вот его меч дотянулся до щита Морольда и расколол его надвое. Рыцари разошлись в стороны и вновь заняли исходные позиции. Вновь прозвучал трубный глас, и бойцы ринулись на встречу друг к другу. Морольд размахивал длинным копьём как мечом, надеясь сокрушить своего более ловкого и подвижного недруга, а Тристан уклонялся, то отступая, то вновь продвигаясь навстречу, надеясь своими манёврами измотать противника и вынудить его совершить одну единственную, но смертельную ошибку. Похоже его тактика постепенно стала приносить желаемые результаты. Морольд всё чаще оступался, и его копьё-секира вонзалась в каменистую землю, высекая искры из подвернувшихся случайных булыжников. Тристан же постоянно вскидывал голову вверх, словно хотел дождаться вестника небес, и, в конце концов, заметил, что тучи расползлись в стороны и сквозь открывшийся узкий просвет брызнул тонкий как натянутая струна арфы солнечный луч, который упал на лезвие его меча «Защитник Лоонуа», отразился в нём как в зеркале и ударил по смотровым щелям забрала Морольда, на мгновение полностью ослепив воинственного исполина.

Этого мига было достаточно, чтобы Тристан, повернувшись вокруг своей оси, достал концом своего могучего меча шлем Морольда и одним неотвратимым ударом прорубил его, вонзившись в крепкий как кость мамонта череп ирландца. Огромное тело гиганта несколько секунд ещё стояло на ногах, потом голова откинулась назад, разрубленный на части шлем рухнул на землю, а вслед за ним с металлическим лязгом опрокинулось бездыханное тело Морольда. Безжалостный истребитель британцев был мёртв. Возмездие свершилось. Слёзы многих безутешных матерей высохли, дождавшись справедливого отмщения.

Сразив своего соперника, Тристан ещё не знал, что он не только снял печать вечного проклятья, десятилетиями висевшего над несчастным Корнуэльсом, но и открыл путь к безмерному счастью, которое приведёт его в итоге на край безмолвной могилы. Не ведал он, что Морольд был не только ирландским графом, лучшим военачальником Ирландского королевства и родным братом самой королевы, но также наречённым своей родной племянницы, красавицы Изольды, и с нетерпением готовился заключить с ней богопротивный кровосмесительный союз. Сбылось великое предзнаменование, начертанное небесными скрижалями. Сумрачная жизнь людей, отягощённая ежедневными невзгодами, болезнями и войнами, замерла в ожидании вспышки лучезарной зари, возникающей из света, исходящего от божественного цветка великой любви, которая будет дарована двоим избранникам, чтобы отогреть в его благотворных исцеляющих лучах замёрзшие души.

Тристан с нежностью провёл ладонью, закрытой кожаной с раструбом перчаткой, по длинному лезвию меча, вытирая запёкшуюся кровь своего врага, и с удивлением обнаружил, что узкая полоска закалённой стали откололась от режущей кромки и так и осталась в черепе Морольда. Внезапно он почувствовал саднящую боль в левом предплечье и с сожалением обнаружил, что последним судорожным рывком исполин-ирландец прорвал своим копьём воронённую кольчугу Тристана и сумел нанести ему резаную рану. Яд извивающейся гадюкой стал заползать в могучее тело корнуэльского героя, затуманивая его голову, сковывая движения и затрудняя дыхание. Но всё же он сумел, собрав остатки своих нечеловеческих сил, дойти до ликовавших сторонников и упал без сознания на их руки.

На острове Святого Самсона воцарилось уныние. Не слышно радостных кликов победителей, не звенят заздравные чаши, не поются весёлые песни. Грусть наполнила печалью мужественные сердца корнуэльцев. Их вождь и былинный герой умирал у них на глазах, а они могли только беспомощно наблюдать за его страданиями. В лагере подавленных и униженным поражением ирландцев также было тихо. Все горестно и торопливо готовились к отплытию к родным берегам и только ждали, когда оруженосцы, сопровождаемые почётным эскортом из знатнейших рыцарей и виконтов, на носилках из копий и щитов доставят на быстроходный королевский дракар покрытое боевым знаменем неподвижное тело грозного Морольда, когда-то бывшего лучшим воином закатных стран.

Между тем и корнуэльские рыцари в тягостном молчании снаряжали похоронную ладью, выстилая её сосновыми ветвями и обильно поливая их растопленным китовым жиром, на которую со всеми причитающимися ритуальными почестями были перенесены прикрытые богатыми одеждами бренные останки мужественного Тристана. Последним к падшему герою подошёл его друг благородный барон Динас из Лидана, накинул на его грудь вытканный затейливыми восточными узорами плащ из камлота, а поверх возложил его верный боевой меч с гордым именем «Защитник Лоонуа». Потом дал знак поднять широкий квадратный парус, который сразу наполнился окрепшим северным ветром и оторвал ладью от каменистого берега, и медленно понёс её в бескрайние просторы бурной водной стихии.

Сэр Динас взмахнул рукой и тридцать лучших лучников натянули тетиву своих больших луков и огненные стрелы понеслись в направлении печального судна, последнего прибежища несчастного Тристана, удалившегося уже на 400 ярдов. Но ни одна стрела не попала в его прочный корпус. Это случилось оттого, что сильный порыв ветра отнёс стрелы в сторону и сбросил их в море, а может потому, что никто из опытных воинов не хотел верить в смерть их любимого военачальника и они намеренно промахнулись в расчёте на чудо. Барон Динас лишь взглянул на лучников и понимающе и грустно улыбнулся.