Милостивое провидение часто бывает снисходительным к своим любимчикам и протягивает им в последний часто фатальный час свою провидческую руку помощи, предварительно проведя героя через немыслимые испытания. Несмотря на свирепость ветра и взъярившиеся волны, утлый чёлн, убежище бедного Тристана, доплыл до изумрудных берегов благословенной Ирландии и, прокарябав днищем прибрежную гальку, застыл, накренившись набок, как усталый путник, сумевший на исходе последних сил добрести до своего дома, чтобы припасть губами к родному порогу.

Лёгкий бриз овевал застывшее лицо корнуэльского рыцаря и играл шелковистыми кудрями его волос. Всё ближе приближался час события, которое люди устают ждать, потому что разочаровались в своих надеждах, так как мысли, неподкреплённые реальным воплощением, есть всего лишь маята и усталость души, тогда как привычка к ритмичной обыденности становится содержанием их жизни, а сердца, истощённые в напрасных переживаниях, уже больше не трепещут и замолкают, чтобы затянуть саднящие раны.

Тяжела участь раненного, вольно или невольно брошенного товарищами на произвол стихии и оказавшегося в одиночестве на чужбине во власти безжалостных врагов. О чём более мог думать очнувшийся на мгновение Тристан, лицо которого орошали залетавшие в лодку солёные брызги, как не о печальной своей участи. Безо всякого сомнения его ждала бесславная смерть без права отстоять свою честь с оружием в руках или позорный плен, который горше самого унизительного рабства потому, что каждый день, в нём проведённый, будет напоминать о том, что воин так и не смог выполнить свой долг и сокрушить вероломного врага. Приподнявшаяся голова Тристана с тоской обозревала открывшиеся ему просторы, а глаза выискивали, не приближаются ли фигуры латников под чужими знамёнами, но ответом ему было лишь бездонное небо, плывущие по нему низкие облака, да покрытые гранитными утёсами берега.

Неслышно было ни голосов, ни звона оружия, а лишь посвистывал пронзительный ветер, да мерно рокотал полуденный морской прибой. Голова откинулась назад, глаза закрылись, и бедный рыцарь вновь впал в беспробудное беспамятство. Прошли минуты и часы, и скорая в этих местах ночь уже начала задёргивать небосвод своим звёздным пологом, как вдалеке послышался шум, который становился всё явственнее и ближе.

«Кто это рядом со мной? – всё ещё в забытьи пытался связать свои мысли Тристан, – если это враги, то почему я ещё не убит? Почему не чувствую хладную сталь в своей груди? И почему здесь звучат чьи-то женские голоса? Откуда они, и почему я их не знаю? А этот свет, который режет мне глаза. Кто принёс и расставил вокруг столько свечей? Может быть это чужой праздник, на который пришло много гостей, и я оказался на нём случайно? И почему здесь раскрылся зелёный папоротник, или я смотрюсь в чьи-то бездонные изумрудные глаза, на которые опустились золотистые локоны? Наверное, это белокрылый ангел сошёл ко мне с небес, чтобы облегчить мои невыносимые страдания».

– Кто этот несчастный юноша? – спросила Изольда, обращаясь к своей служанке Бранжьене, с жалостью оглядывая тело израненного молодого человека.

– Море принесло, – откликнулась служанка. – Он был в ладье, приготовленной для погребального обряда, и лежал бездыханным. Мы не знаем, кто он. Но посмотри, как он жалок и измучен, и как ужасно запеклась кровь на его ранах и губах. Разве мы не должны помочь ему по святому христианскому обычаю? Разве мы не свершим благое богоугодное дело и не облегчим этим поступком свои души?

«Ты права, – взволнованно вздохнула прекрасная Изольда. – Кто бы он ни был, но без сострадания и помощи он не должен остаться. Значит, сама судьба уготовила нам найти его и позаботиться о его безопасности и спасении. Я вижу, что он не только ранен, но и поражён каким-то ужасным ядом. Ты посмотри, как по всей его руке растеклась багровая синева, а рана источает мерзостный запах гниющей плоти. Мы немедленно должны отнести его в хижину, а потом я должна немедленно вернуться в замок моей матери-королевы и принести подобающие для исцеления снадобья. А ты, Бранжьена, скинешь свои одежды, ляжешь и обнимешь этого несчастного. Он совершенно застыл на морском ветру и от переохлаждения может умереть».

Служанка без промедления исполнила повеление своей госпожи, так как хорошо знала древний обычай северных народов, мужественных мореходов и первопроходцев в стылых высоких широтах, что только женщины могут отогреть прекрасными обнажёнными телами своих окоченевших на холодном ветру или в воде мужей. Пожалуй, это был единственный способ спасти бедолаг от неминуемой гибели. В те далёкие времена женщины стремились быть верными помощницами и подругами своих мужчин, помогая им и себе выжить и преодолеть лихолетья бесконечных войн, голода и болезней.

Вернувшаяся Изольда споро занялась лечением Тристана. Ей самой было непросто в этот период. Её названный жених, погибший Морольд, хладный и окаменевший лежал в священном склепе, ожидая торжественного погребения и воздания надлежащих королевских почестей. Как ни как он был братом королевы и, следовательно, близким родственником самого короля, а главное, Морольд был символом непобедимой Ирландии, внушавший страх и трепет её врагам, вдохновителем всех грабительских набегов на соседние страны, приносившие в королевскую казну несметные богатства. Народ и дружина его боготворили, а король относился с уважением, хотя и опасался популярности Морольда и даже видел в нём потенциальную угрозу своему трону. Политические соображения не занимали Изольду.

С участью стать женой своего кровожадного дяди она смирилась как с долгом, который должна исполнить покорная дочь своих родителей. В своих мыслях она порой представляла себе, что вот вдруг из-за моря явится прекрасный принц на белом коне и увезёт её в далёкую страну, где царствует любовь. Но судьба её была предопределена ещё в детстве, и противится ей она не смела, и лишь предавалась грусти по поводу того, что всю жизнь ей предстоит провести в нелюбви рядом с грубым и невежественным человеком, главным увлечением которого была война, пьянство и грабежи.

И вот теперь она стояла, склонившись над раскрытым телом, совершенно незнакомого ей юноша, который был прекрасен как Апполон, хотя правильные и мужественные черты его лица искажала гримаса мучительной боли. Неужели сам кельтский бог любви Аонгус сжалился над ней и облегчил минуты скорби и печали по погибшему жениху и заставил морские волны направить в её гавань утлый чёлн, принёсшей этого истерзанного человека.

Пять дней и ночей не отходила Изольда от измученного страдальца и поила целебным соком сельдерея, умащая его тело живительными мазями, и укрывала раны спасительными примочками, изготовленными из листьев и веточек омелы, срезанными в короткую ночь летнего солнцестояния и смешанными с порошком из кореньев священного дерева Кра-эб Уисниг, к которому её привёл чудотворец-друид. Старания златокудрой девы и её верной служанки не пропали даром. Раны стали затягиваться, яд был побеждён, и в мышцы атлетического тела вернулась прежняя сила. Тристан обрёл ясность ума и в глазах засветилась прежняя энергия и решительность.

– Кто ты, моя спасительница? – спросил он, протягивая руки к зардевшейся Изольде, – может ты добрая фея, тогда почему мы не в волшебном лесу, где порхают эльфы и бабочки кружатся в хороводе, а в этом убогом жилище, где нет даже приличного стула.

– Ты в безопасности, путник, и находишься в Ирландии под покровительством великого короля, ко двору которого ты будешь представлен, как только окрепнешь. А меня зовут м..м..м… Беатриче, – явно смущаясь, промолвила Изольда, посчитав по причине врождённой скромности, а может быть в силу природной осторожности, что она не готова признаваться в том, что является дочерью короля, и потому сказала, – я дочь гофмаршала. Ты был без сознания и весь израненный, словно только что вышел из боя. Скажи, как твоё имя и что случилось с тобой?

«Так я в Ирландии, стране моих врагов, – с тоской подумал Тристан, – как только эта милая девушка узнает, что я британец, то я буду обречён. Она возненавидит меня только за одно моё происхождение. Нет, невозможно ничего исправить. Между нашими народами пролегла пропасть, заполненная кровью погибших и болью угнетённых. Все мои объяснения будут напрасны. Ведь даже детей здесь и детей у нас чуть ли не с пелёнок учат, что корнуэльсец – это раб и негодяй, а наших, что ирландец – хищный зверь и разбойник. Где уж здесь говорить правду.

Она и слушать не будет, и отдаст меня на растерзание черни, которая сразу сюда примчится, чтобы насладиться моим позором и смертью. А потому я должен сказать другое».

– Меня зовут Корнелий, – слабым голосом произнёс он, в котором было столько отчаяния и тоски, которая бывает только у терпящих кораблекрушение моряков, чьё судно превратилось в безвольную игрушку безжалостной морской стихии, – я норманнский рыцарь и был в походе. Мы обходили дозором береговые укрепления нашего сеньора, великого герцога Жилена. Да вот неудача. К несчастью, я оступился и сорвался со скалы. Мои товарищи подумали, что я мёртв, и по нашему обычаю хоронить воинов в водной пучине снарядили лодку, положили меня в неё и отставили на волю волн. Вот так, находясь без сознания, я и попал к вам.

– Мне жаль тебя, рыцарь, – вздохнула красавица, – мы спасли тебя от смерти. – Она обернулась к Бранжьене и сделала ей знак, чтобы она хранила молчание, и не вмешивалась в разговор, – но ты ещё очень слаб и должен находиться под нашим надзором. Завтра тебя перевезут в замок, где тебе будет обеспечен надлежащий уход в соответствии с твоим званием.

– Благородная Беатриче, – с грустью воскликнул Тристан, который естественно не испытывал никакого желания оказаться в замке своих недоброжелателей и подвергать себя опасности быть узнанным кем-то из воинов, с которыми он совсем недавно встречался на полях сражений, – я прошу тебя оставить меня здесь, в этом скромном, но таком уютном жилище, где господь благоволил, чтобы я встретил тебя и отвёл смерть от моего изголовья. Мне здесь хорошо. Я попрошу для себя только родниковой воды и скромной пищи. Через семь дней я уверен, что буду готов, чтобы покинуть эту гостеприимную страну и направиться к родным берегам Нормандии. Я навсегда сохраню в памяти твой светлый образ, и вечно буду воздавать хвалу моей благородной спасительнице.