Голос Элизабет звучал ровно, даже участливо, но чем дольше она говорила, тем всё вернее в грудь Данилы вползал какой-то жуткий холодок, словно кто-то чрезвычайно хладнокровный и беспощадный подбирается к ним со спины, чтобы ножом пронзить их юные сердца и разрезать их на куски. Мог ли он сказать, что это предчувствие беды, или некая возникшая из мрака неизбежность? Скорее, что нет. Потому что это не должно случиться, не может произойти. Разве они кому-то мешают? Или это преступление любить друг друга?

Данила снял со своей руки лёгкий шерстяной свитер и заботливо прикрыл им оголённые плечи подруги. Уже вечерело и как ни как, но со стороны Дуная уже чувствовался лёгкий прохладный ветерок, который медленно, но верно стал сдувать накопившееся за день в городе тепло. Пальцы рук молодых людей переплелись, и они побрели дальше по старым средневековым улочкам Вены. Вначале, по Адамсгассе и по Салигассе, миновали древние как сам город стены часовни святого Руперта, пересекли Тухлаубен и, наконец, углубились в очень узкие булыжные переулки, по которым не могли проехать ни автомобили, ни прогулочные кареты с откидным верхом. Приблизились к Грабену и, наконец, вышли к сердцу самого города – собору святого Стефана.

Узкие стрельчатые окна старых домов провожали их отблесками начищенного стекла, звуки шагов звонко отскакивали от каменных стен, и невдомёк было Элизабет и Даниле, что изломанные мостовые уже слышали, а средневековые стены домов уже видели когда-то точно такую же пару, но только полтора века назад. Точно также, шли по этим переулкам утомлённые любовью несчастный австрийский кронпринц Рудольф и его единственная и ненаглядная Мария. Ни красота девушки, ни мужественность и ум принца не спасли их от чёрствости отца-императора и его сиятельного окружения, не захотевших оставить их в покое друг для друга. И ни что уже не могло спасти бедных влюблённых от жуткой кончины в промозглых залах пустынного охотничьего замка Майерлинг, где их так и нашли, лежавших рядом с пробитыми свинцовой картечью телами.

Жизнь и смерть всегда сопровождают друг друга. Всё было когда-то под вечным бескрайним небом, и всё успокоилось под хладным могильным холмом, где всё также как прежде лежат победившие разлуку Тристан и Изольда. Неужели всегда скромное и, безусловно, великое чувство настоящей и искренней любви обречено на страдание и бесславный конец?

Какой высший закон установил запреты для обычного человеческого счастья, явления столь обособленного и малозаметного, которое по большому счёту никому и мешать то не может. И уж во всяком случае, не препятствует реализации каких-то громоздких исторических задач планетарного масштаба, в которые втянуты миллионы людей. Однако, несомненно, это чувство является чем-то выдающимся, потому что к нему приковано не только внимание общества, но и сама окружающая нас действительность каждый раз реагирует на него как на заразную болезнь, стремится уничтожить, или в лучшем случае выставить чужую любовь на всеобщее поругание и осмеяние? И вот теперь, много веков спустя, на исходе 20-го века, уже другим влюблённым выпала доля пройти через череду тяжких испытаний, как если бы они совершили какое-то жуткое преступление, за которое полагается немыслимая кара.

Им было хорошо и покойно друг с другом, всегда: и когда они просто гуляли по городу, или, когда с замиранием сердца наслаждались исполнительским мастерством солистов балета труппы Венской оперы, и когда медленно переходили из зала в зал Венского художественно-исторического музея и восхищались образцами высокого искусства, воплощённого в полотнах сумрачного гения Питера Брейгеля и воздушных скульптурах Бенвенуто Челлини.

Ночной клуб «U4», затерявшийся среди улиц и переулков округа Майдлинг, представлял собой ночное увеселительное заведение весьма приличного уровня, которое с удовольствием посещали как люди среднего возраста, так и студенческая молодёжь из Венского университета, собравшаяся в этот поздний пятничный вечер стряхнуть с себя накопившуюся отупелость от недельных забот. Когда Элизабет и Данила спустились вниз по лестнице с подсвеченными ступенями и погрузились в полумрак просторного помещения, ди-джей в расстёгнутой у горла рубашке и с толстой золотой цепочкой на шее уже закладывал в музыкальный центр новый виниловый диск и объявлял по микрофону очередную популярную мелодию. Зал наполнился вступительными тактами чарующей мелодии «La Cumparsita», которую выталкивали из себя мощные динамики, синхронизируясь с периодическими всполохами потолочной подсветки.

В центр танцевального квадрата вышла только одна пара, оказавшаяся в молчаливом окружении других присутствующих и ставшая единственным объектом всеобщего внимания. Мужчина средних лет был одет в салонный белый пиджак, белую рубашку с бордовой бабочкой и черные брюки с атласными лампасами. Его партнёршей была светловолосая женщина в тёмном платье с большим боковым разрезом и оголённой спиной чуть ниже пояса. Музыкальный ритм набирал обороты, проникал в голову, всё глубже проникая в пределы подсознания, тревожа и пробуждая первобытные инстинкты. Это был не просто танец. Скорее всего, его можно было бы назвать ритуальным камланием, призванным оживить дух неудержимой животной страсти. Пожалуй, нет на свете более сексуального танца, чем аргентинское танго, рождённое народным гением в портовых кабачках Буэнос-Айреса, местом обитания раскрепощённых девушек, лишённых избытка обременительных моральных привычек и ожидавших прихода из дальнего плавания очередного корабля с изголодавшимися за долгие недели морских скитаний по женскому теплу и ласке моряками.

Оголённые руки женщины обвивались вокруг шеи своего партнёра. Взлетали обнажённые без чулок стройные ноги, на мгновения обнимая бёдра мужчины. Откидываясь назад, изгибалось в талии податливое девичье тело. Это была, без всякого сомнения, слаженная совместным опытом пара танцоров, возможно когда-то принимавшая участие в профессиональных конкурсах. Наблюдать за их выверенными движениями было истинным наслаждением. Данила и Элизабет как заворожённые следили за танцем. Можно многое сказать о внешних воплощениях любовного чувства мужчины и женщины, но то, что они видели перед собой, было чем-то иным, им ещё незнакомым.

Казалось, что аргентинское танго вскрывает глубинные первоосновы человеческой страсти, которое подобно густому и терпкому красному вину, заключённому в огромных бочках из толстой дубовой доски, долгие годы вызревает в подземных подвалах. Это был гимн ещё не изведанному молодыми людьми чувству. В танце не было места юношеской неопытности и девичьему целомудрию. Так могут танцевать только вполне зрелые люди, испытавшие горечь потерь и разочарований, когда житейские напластования уже грузно подгибают плечи. И поэтому так нужен один заветный и безумный час, когда в женщине вспыхивает сладострастная тяга, сравнимая с надрывом, и проливается каскадом чувственного экстаза.

Завершив свой танец, удивительная пара, не дожидаясь заслуженных аплодисментов, покинула подиум, который начали заполнять многие другие пары, так как тяжело вздохнувший сабвуфер уже предлагал всем присутствующим погрузиться в мир незабываемых хитов группы «Bee Gees», «Saturday Night Fever».

В эту ночь Элизабет и Данила почти не уходили с танцевальной площадки, лишь время от времени возвращаясь к своему столику, чтобы освежить себя парой глотков шампанского. Они перепробовали всё: и стремительный рок-н-ролл, и энергичный свинг, и быстрый фокстрот, и наконец, столь желанный для кратковременного отдыха друг на друге медленный танец. После этого долгого дня стало ясно, что Австрия любит их и готова гостеприимно раскрыть для них все свои двери.

Потом был Шёнбрунн, где когда-то в окружении тенистых садов и парков наслаждались длинными летними вечерами многочисленные отпрыски семейства Габсбургов. Зелёные аллеи императорского парка, были составлены весьма продуманно: так, чтобы высокие кроны разросшихся кустарников могли надёжно укрыть любую влюблённую пару от назойливых взглядов других гуляющий. Во время прогулки Данила и Элизабет часто останавливались, обнимались и долго целовались, каждый раз подшучивая друг над другом. Потом шли дальше, иногда присаживаясь на скамейки, прятавшиеся в особых нишах, устроенных среди листвы и ветвей, только для того, чтобы ещё крепче прижаться и наградить друг друга новыми ласками.

– Лиза, хочешь, я подарю тебе солнце? – воскликнул Данила, интригующе вглядываясь в глаза Элизабет. Затем обнял её и повёл к мраморной чаше фонтанчика на высокой чугунной ножке, стоявшего в центре круглой площадки, просыпанной укатанной каменной крошкой красного цвета. Подойдя ближе, они принялись рассматривать, как бьющая из чаши тонкая струйка воды то взлетала вверх, то крупными каплями осыпалась вниз, которые случайный порыв ветра откидывал далеко в сторону, и тогда грунтовая площадка покрывалась темными влажными пятнами.

– Так, что ты намеривался мне подарить? – улыбаясь, спросила девушка.

– Солнце, вот это солнце, которое сейчас в зените и от которого твои плечи стали уже красными, – и Данила указал рукой на дневное светило.

– Но оно же высоко в небе. Его не достать, и оно такое горячее. Как же ты возьмёшь его руками? – увлекаясь розыгрышем, Элизабет шутливо стала подзадоривать своего спутника.

– Значит, ты мне не веришь, что я способен это сделать? Сомневаешься в моих возможностях? – продолжал подтрунивать Данила – В твоих способностях я не сомневаюсь, но дотянуться до солнца будет сложно даже тебе, – улыбалась девушка.

– Ах вот как, тогда пари. Что я получу, если докажу, что достану для тебя солнце? – с пафосом, стараясь не растерять свой надменно-деланный вид, произнёс Данила.

– Пари, вот это ловко? Не знала я, что ты такой меркантильный. Ладно, а что ты задумал?

– Вот моё условие. Сделаю – получу право тебя поцеловать. Не сделаю, ты меня поцелуешь.

– Вот вы, какой хитрец, молодой человек, – рассмеялась Элизабет, нарочито обращаясь к нему на «вы». Оказывается вы всё заранее продумали. Ну что ж пусть будет по-вашему, хотя мне кажется, что это будет непростая задача. Приступайте.