В характере Данилы стали проявляться черты циничного и жёсткого подхода к вопросам бытия. Мягкая и уступчивая по натуре тётя Вера всё чаще с возрастающим беспокойством замечала, что её ненаглядный племянник становится другим человеком, в котором вместо трогательной мальчишеской привязчивости и отзывчивости, всё чаще проявлялся облик рационального, расчётливого и неуступчивого в своих новых воззрениях мужчины. – «Ну что ж, если окружающий мир несправедлив ко мне, значит, и я отвечу ему тем же, – такие взгляды на жизнь Вера Михайловна всегда отрицала и считала своим долгом уберечь от них Данилу.

«Видимо судьба моя такая», – решил Данила. Это был уже не прежний восторженный юноша, открытый людям, веривший в их добро и мудрость. Он был даже рад тому, что окружающий его миропорядок начал рушиться. Так было легче излечивать свои печали, видя вокруг разочарование, несчастья и неустроенность других. Каждый сам за себя. Справедливости нет. Это всё ложь и обман, ведущие в никуда. Всё просто. Отношения между людьми – условность. Брак – расчёт и призрачность. Любовь – расхожее слово, которое произноситься только тогда, когда нужно и выгодно, и, если оно ведёт к жизненному успеху и материальному благополучию. Жизнь на земле – это всего лишь обслуживание своих интересов.

Как легко в молодости менять взгляды и принципы, и как сложно потом выбираться из бездны своих же заблуждений и ошибок.

Где-то в феврале девяносто второго в Москву неожиданно приехали Николай Фёдорович и Софья Михайловна. Одного взгляда на них было достаточно, чтобы заметить, что в жизни заместителя торгового представителя и его супруги произошли необратимые и принципиальные изменения. На лицах читалась удрученность, если не сказать затравленность. В глазах затаилась подавленность и ожидание новых несчастий. Такие глаза можно встретить, скажем, на охоте, когда подстреленный неумелым охотником лесной исполин, прежде гордый своей силой, уходя от преследования, забредёт куда-нибудь в непроходимую чащу, чтобы залечь и мучительно дождаться своего смертного часа.

На следующий день, когда Данила уже собирался накинуть на себя дублёнку и пыжиковую кепку, Николай Фёдорович вышел из своего кабинета и позвал своего сына:

– Данила, зайди ко мне. Не удивляйся, надо поговорить.

– Извини, отец, может быть вечером. Мне на работу нужно.

– Нужно, нужно. Кто же возражает? Однако, прошу, задержись. Сейчас твоё опоздание даже на два часа никто не заметит. Не то того. Лучше скажи, чем ты сейчас на службе занимаешься?

– Да практически ничем, – иронически усмехнулся Данила, – прежнее министерство в процессе самоликвидации, новое толком не создано. Все чего-то ждут. А чего? Да ты сам, лучше меня знаешь.

– Ну да конечно, – Николай Фёдорович встал с кожаного дивана и нервно заходил по комнате. – Мне ли не знать. Там полный распад и шатание. Что-то хотят создать новое, да не получается. Нужны новые правила ведение торговли с зарубежными странами, новые инструкции, распоряжения, новый государственный закон, наконец. Ты ведь знаешь, государственная монополия на внешнюю торговлю ликвидирована.

– Это я знаю, отец, – не скрывая своего нетерпения, проговорил Данила. – Я действительно тороплюсь, или ты забыл, куда я иду?

– Не забыл, не забыл. А ты другой, изменился за эти полгода, – чуть оторопело проговорил Николай Фёдорович, – давай проявим спокойствие и уважение друг к другу. Я хотел поговорить не о тебе, а о твоих товарищах по курсу.

– А зачем тебе это? – удивился Данила. – Мне-то откуда знать.

– Ничего себе. Вот так ответ. И года не прошло, как ты уже забыл своих друзьях. Не дело это. Поясню, чтобы только ты не задавал больше дурацких вопросов. Ты я думаю, понимаешь, что в нынешних условиях, перспектива у тебя выехать в загранкомандировку практически равна нулю. Торгпредства за границей сокращаются. Сейчас приветствуются другие веяния в экономике: создаются кооперативы, возникают частные фирмы. Одним словом, свобода для бизнеса и предпринимательства. Вот поэтому я и поинтересовался делами у твоих друзей. Сейчас надо не сидеть на месте, а поворачиваться. Итак?

– Хорошо. Знаю только, что Лёшка челночит: мотается с сумками, то в Турцию, то в Италию. Славка забрёл в какой-то институт: то ли в ИНИОН, то ли в ИМЭМО и там отсиживается. Остальные кто где.

– Вот что. Дам тебе совет. Со своими связи не теряй. Они могут быть тебе полезны. Каждый человек носитель какой-то информации, какой-то идеи, которую можно позаимствовать с пользой для себя.

– Я понял, – хмыкнул Данила, демонстрируя своё безразличие к советам отца. – Лучше скажи, когда вы с матерью возвращаетесь в Вену?

– А вот это как раз неизвестно, – Николай Фёдорович принялся раздражённо заламывать пальцы. – Идёт сокращение наших представительств по всем странам. И я приехал сюда, потому что мне было сказано, правда на правах предположения, что вызов в Москву связан с отзывом из Австрии, а возможно и увольнением из штатов. Вот такой расклад. В министерских кабинетах сейчас иные ветры дуют.

– Отец, мне действительно жаль, если это случится. И что ты намерен делать, если действительно уволят с работы? – Данила с сочувствием взглянул на отца, который выглядел как никогда потерянным.

– Ей богу, не знаю. Честно не знаю. Мне уже 55 лет. Это немало. Другой профессии у меня нет. Переучиваться поздно. До пенсии тоже далеко. Хотя, честно говоря, какая там пенсия. Смешно. Жалкие крохи. Чудовищная девальвация рубля все накопления почти обнулила. Осталась какая-то валюта. Но, – Николай Фёдорович выдержал паузу и развёл руками. – Проедать шиллинги – последнее дело. Вообще, на бобах останемся. Вот так, сынок, такие пригоревшие пироги.

– Я понимаю, отец, – Данила отложил в сторону свой атташе-кейс, который всё это время держал в руках, понимая, что разговор серьёзный и договорить его нужно. – Тогда надо что-то делать, а не сидеть на месте и ждать у моря погоды.

– Вот и я том же, Данила, – стал успокаиваться Николай Фёдорович, – всё правильно понимаешь. Теперь мы с тобой вдвоём отвечаем за семью, за её благополучие. Ну не идти же в ряды старушек, торгующих, чем не попадя на Тверской, или стучать вместе с шахтёрами касками у Белого Дома. Сделаем так. Завтра я иду к руководству и буду знать, что меня ожидает, ну а ты тоже начинай вертеть головой. Может быть, придётся перейти в какую-то частную компанию. Там уже формируются отделы по внешней торговле. Одним словом, не сиди на месте, и с друзьями потолкуй. Вот об этом я хотел с тобой поговорить.

Трясясь в промёрзшем троллейбусе 39-го маршрута в сторону Смоленской площади, Данила от нечего делать дышал на заиндевевшее стекло и пальцем пытался счистить проникшую внутрь салона изморось, хотя понимал, что сквозь оттаявшие глазницы смотреть в общем-то не на что. Всё та же заметённая снегом Москва. Закутанные во что попало жители, пробирающиеся среди сугробов по узким тропинкам вместо тротуаров в надежде обнаружить на полупустых прилавках убогих грязных магазинов продукты питания.

Как быстро всё может измениться в любой даже в самой благополучной стране мира, позволившей себе сомнительное удовольствие соскользнуть в омут перестройки и перемен для того, чтобы затем почему-то начать всё с нуля. Одним словом, зима девяносто второго.

«Отец, прав. Он всегда почему-то прав, – несвязные мысли выстраивались в последовательную цепочку, – жизнь – это обрывистая каменистая тропа в горах, с которой вниз срываются те, кто слаб, кто не понял или не принял её законов или те, кто попытался повернуть назад. Главное – долг перед самим собой, перед своим будущим, перед своей семьёй. Так или не так? Что проку в бессмысленной романтике? Тоже мне выискался рыцарь печального образа без страха и упрёка. Дядя прав, сто раз прав. Прежде всего, надо сделать себя, стать человеком, вызывающим уважение у мужчин и привлекающим внимание женщин. А там будь, что будет».

Николай Фёдорович пропадал целыми днями в министерстве, мотался по различным государственным учреждениям и зависал на встречах в ресторанах. С каждым днём его настроение улучшалось, постепенно возвращалась прежняя уверенность к себе. Появился даже несвойственный ему прежде апломб человека, который почувствовал своё превосходство над другими людьми.

Однажды Софья Михайловна, озабоченная, как и большинство женщин, соображениями сугубо практического порядка: как поддержать на привычном уровне уют и комфорт в своём доме, а заодно не утратить качества собственного обаяния и привлекательности, несмотря на все невзгоды, творящиеся за окном, подозвала к себе Данилу:

– Вот что, мой друг, мы с отцом сегодня идём в гости к Генриху Исааковичу. Ты должен его помнить. Он с женой и дочерью, Элеонорой, были у нас дома на Новый Год. Замечательная семья. Кстати, Генрих Исаакович только что стал заместителем министра. Если хочешь, можешь присоединиться к нам.

– Да нет, может быть в другой раз, – нехотя с ленцой в голосе ответил Данила. – Я, пожалуй, дома побуду, хочу просмотреть материалы, которые захватил из министерства.

– Ну, как хочешь. Настаивать не буду. Потом поговорим.

– О чём тут особенно говорить, – подумал Данила, закрывая за родителями дверь.

Оказалось, нет, было о чём. Через пару дней родители пригласили его на семейный совет.

«Ничего себе. Первый раз, сколько себя помню, родители решились на совместную промывку мне мозгов. Ладно, потерплю».

– Дела обстоят следующим образом, – первым взял слово Николай Фёдорович, – я возвращаюсь в Австрию, твоя мама немного задержится здесь, но потом также подъедет ко мне.

– Так это, наверное, хорошо? – улыбнувшись, отреагировал Данила, – ты же этого хотел.

– Подожди, не перебивай, – предупреждающе поднял руку Николай Фёдорович, – я возвращаюсь не в торгпредство. Должность моя в соответствии с новыми подходами сокращена.

– Та-а-а-к, – растягивая слово, удивился Данила, – но, если ты едешь, то тогда в каком качестве.