– Если будешь перебивать, Стив, я не смогу говорить. Я и так волнуюсь, что, когда заговорю о прошлом, внутри меня сработает детонатор, и я разлечусь на кусочки. – Ари отчитала меня, я почувствовал жар на щеках.

Прокашлявшись, Ари устроилась в центре кровати.

– Ты знаешь, что такое насилие. Ты не в мыльном пузыре жил. Но ты не сталкивался с насилием лично. Видел по телевизору, слышал от знакомых. Но понятия не имеешь, что чувствуют эти… как бы лучше выразиться… сломленные люди. – Она выжидающе глянула на меня.

«Лекарство для сломленной девушки». Я вкладывал в песню иной смысл, про разбитое сердце, но для Ари, в ее ситуации, песня стала спасением.

– Поэтому вывалить всё на тебя при первой встрече или через месяц… Думаю, ты не поверил бы мне. Никто не верил мне. – Ари усмехнулась. – О’кей, я попробовала только один раз. Решиться очень сложно. От меня отмахнулись… Для матери важнее имидж семьи, финансовая поддержка со стороны отца, дорогие курорты и огромная квартира, поэтому мое признание насмешило ее, и мы закрыли тему. Но я не рассказала тебе и по другой причине: я не хотела жалости. Ты без того жалел меня, потому что я рассталась с парнем и осталась одна в городе. Но шанс, что ты полюбишь меня, грел душу. Признайся я – и Ари бы не было. Я стала бы ярлыком… Не перебивай, Стив, я просила.

Мне оставалось со злостью сжать зубы и слушать дальше. Ярлык! Да ты лучшее, что случилось в моей жизни, я не оставил бы тебя, знай правду! Единственной преградой была эта чертова правда!

– Когда я сбежала, то пообещала себе: «Арина, появился шанс начать новую жизнь, ты можешь не выжить там, не встретить этого музыканта… но ты рискнешь; оставь всю грязь здесь, в доме Тешеров, и сделай вид, что ничего не было». Позже Карлос осуществил мою мечту – подарил новое имя, выбил из меня жалость к себе. Но какой ценой… – Ари грустно хмыкнула.

Она выглядела взрослой, циничной, из-за холодных рассуждений, и одновременно хрупкой, ранимой.

– Извини, отклонилась от темы. Мне… сложно произнести это. Но я должна. Встреча с отцом напомнила: всё было реально. Я сделала вид, что ничего не было. Но это было. Психологическая травма. Убийство души. Именно так в книгах по психологии называют инцест – убийство души. Ребенок вмиг взрослеет, хотя его разум… не готов. – Ари начала плакать, но продолжала говорить, пока я давился воздухом, приросший к стене. – Ребенок навсегда искалечен внутри: стираются установки, что хорошо, а что плохо. Как нужно относиться к этой ситуации – к насилию. Привязанность к родственнику и понимание того, что происходящее неправильно, сводят детский разум с ума. Растерянность, обида, страх. Он запугал меня, как взрослый способен запугать ребенка. Он сказал, я стану его Элизабет17… Тогда я закрылась от реального мира, потому что в мой мир то, что отец приходит ко мне ночью, не вписывалось. И тут возник ты, Стивен Рэтбоун. Ты стал моей путеводной звездой. Я мечтала: однажды ты заберешь меня. Или уеду я. Видишь, смогла. Ты родной мне человек, а не он. Но мои грани стерты, и ты еще и мой любимый человек, желанный. Как думаешь, что было бы, расскажи я всё тогда? Ты не воспринял бы это спокойно. Ты бы потребовал, чтобы я заявила на отца в полицию. Ты захотел бы, чтобы я вернулась в Москву и начала там новую жизнь. Ибо жалость к внутреннему ребенку сильнее, чем симпатия к девушке. Стал бы для меня снова иллюзорным спасителем. Но я не хотела этого. Ни тогда, ни сейчас. Я влюбилась в тебя, как в личность, как в мужчину…

Ари вздохнула и продолжила:

– Борьба с деньгами Александра Тешера и неверием Анны Тешер (думаю, по той же причине, что и ты – моя мама никогда не сталкивалась с насилием) заведомо проиграна. У меня не было сил возвращаться, бороться, говорить правду… Я хотела быть обычной девчонкой с концерта, у которой строгий папа и ветер в голове. Увы, реальность сильнее, и моей любви оказалось мало. Но без тебя я бы не уехала. А как ты относился ко мне первое время… я боялась засыпать, вдруг окажется сном то, что ты влюбился в меня. И я помнила это добро всегда. – Захотелось обнять ее, но Ари еще не закончила: – Моя психологическая защита – самоуничтожение. Замещать старые переживания новыми. Наркотики, проституция, неправильные поступки. Случился бордель, Карлос. Но к тому моменту я уже была разбита внутри, понимаешь? Не Карлос меня разбил, и тем более не ты. Поэтому я никогда не винила тебя, Стивен. И я благодарна сильнее, чем ты думаешь. Я… чувствую себя такой измотанной. Можно мне сигарету?

Ее просьба дошла с опозданием. Когда я взглянул на пачку, Ари уже достала сигарету и прикуривала ее о старенькую зажигалку.

У меня скрутило живот, и я отвернулся, прижимаясь головой к стене. Неприязнь, вызванная обращением Александра к дочери в кафе, перетекла в ненависть. Здесь какая-то ошибка. Подобное не может происходить в мире. Ари права – я не понимал. Как можно сделать такое со своим ребенком? Как можно перейти черту? И я не мог найти слов, чтобы поддержать Ари.

– Он редко меня видел, – Ари успокоилась, ее лицо слегка зарумянилось, она будто сбросила с плеч груз. – Постоянно в командировках. Он и дочерью меня не считает… Не знаю, что у него в голове. Он болен.

– Его это не оправдывает.

Костяшки пальцев белели, от напряжения болели вены на запястьях. Почувствовал, как из носа течет кровь. Вязкий металл. Заливает губы. Вот бы захлебнуться сейчас. Окрасить поганый мир в алый цвет. Мир не достоин света, раз такое происходит: родные отцы, вместо того чтобы защищать, ломают жизни своих дочерей.

– Подойди, любимый, – позвала Ари.

Я оттолкнулся от стены и выполнил ее просьбу. Ари встала и вытерла кровь с моей верхней губы, далее ладонь – о свое обнаженное бедро.

– Тебе противно смотреть на меня? – проследив за взглядом, тихо спросила она. Ее голые колени, трусики, короткая майка… На миг я увидел в миловидной девушке запуганного ребенка, у которого забрали детство.

– Ари, я…

– Меня каждый осудить может, – она резко повысила голос, а я, согнув ватные конечности, рухнул на край постели. – Отправилась на поиски приключений, переспала с малознакомым мужчиной на шесть лет старше нее… А потом! Осталась в чужой стране, выбрала вариант стать отбросом общества. Ну не дурочка ли?

– Ари…

– Но как, скажи мне, как я могла вернуться туда?! – крикнула Аристель то ли с упреком, то ли с раскаянием. – Ты видел его – порядочный, влиятельный. Мне бы никто не поверил!

– Я бы поверил.

Ари засмеялась и вновь похолодела. Ее большие глаза стали огромными, с паутинкой лопнувших красных сосудов.

– И что бы ты сделал? Что, Стивен?! Поехал бы и разбил ему лицо? Позвонил в полицию? Обратился к прессе? Я никому не нужна. Девица, которой скучно, обвиняет отца в домогательствах! Сразу бы замяли дело. Для таких людей, как мои родители, имидж – главное.

Ари замолчала. Я обнял ее за плечи. Содрогается, цепляясь за мои руки, прижимается, ревет. Также она цеплялась за жизнь, за всевозможные шансы, только бы не видеть мучителя снова.

– Прости меня, – шептал я, – прости. Нельзя было тебя отпускать.

Заботу и доверие – вот что я должен был дать взамен любви и преданности. Она, разрушенная внутри, отдавала мне свет, делилась, дарила то, что ему не удалось отнять, то, что она берегла для меня, а я принимал как должное.

– Не могла я вернуться. – Спустя столько лет Ари высказывалась, слова лились из нее бурным потоком. – Опьяненная свободой, я, вероятно, безумно вела себя даже когда притворялась «нормальной». Я не могла разобраться, что хорошо, а что плохо. Вела себя, как чокнутая. Мне было страшно, что он найдет меня. Но мысль – я далеко от него – утешала. И твоя любовь. Я видела, ты полюбил меня, я достойна быть любимой. Ты навсегда будешь тем первым, кого полюбила я.

Ари замолчала, позволяя мне переварить услышанное.

– Всё кончилось, милая. Всё позади.

Она отстранилась, смотрела куда-то вниз, выглядела смущенной.

– Извини за ложь и за мою «загадочность». Я хотела рассказать, но боялась: ты откажешься от меня. Моя жизнь полна событий, о которых вслух не говорят. В притоне я быстро деградировала, остатки принципов скомкала и выбросила, это спасло меня. Я выжила.

На Аристель накатили воспоминания, я читал их на ее лице. Любимая моя, ты никогда не была беззаботной…

– Сложно принять, но я принял, – уверенно сказал я.

Ари дернула плечами. Замолчала. Я испугался, что она больше ничего не скажет. Никогда.


Ари


Обнял меня. Тишину, уютную, необходимую, портило тиканье часов. Я глубоко дышала; Стивен, кажется, не дышал вовсе. Он встал и направился к мини-бару в углу номера. Со скрипом открылась дверца. Загремели бутылки. Вернулся с портвейном, прихватил два бокала.

– Странное чувство – держать эту историю внутри много лет и, в конце концов, рассказать.

Могу только догадываться о мыслях в голове Стивена. Так как насилие произошло со мной, не представляю реакцию человека, который не сталкивался с подобным. Наверное, жутко. Пропадает чувство безопасности – мерзость всюду.

– Не хотелось мне ковырять старую рану, выставлять себя жертвой, хотя, разумеется, я была жертвой… слабой и трусливой. Я позволяла этому случаться.

– Твоей вины нет, Ари. Ты ни в чем не виновата. – Стивен наполнил бокалы и протянул мне один. – Легко рассуждать со стороны: «Иди в полицию». Но понимаю, сделать это непросто. Ты была ребенком.

Сжимая стекло бокала, я молчала, пока Стив перебирал вены на моем запястье. Мне незачем пить и забываться, напротив, хочу упорядочить всё в голове.

– Жалеешь, что рассказала?

– Я не хотела этого говорить. Ни тогда, ни сейчас. Пообещала себе ни с кем не обсуждать. С мужчиной, которого буду любить – тем более.