И мне плевать. Я рассмеялся. Люди оглядывались на меня, мужчину-которому-отказали, а я качал головой в такт звучавшей из бара музыке.

***

Проснулся я в гостиной, на диване. Один. Облеванная рубашка и похмелье доказывали – ночь удалась. Правда, помнил я мало. Разноцветные локоны симпатичных женщин. Их наигранный смех. Было безразлично, у меня, наверное, даже не встал.

Выругавшись, я кое-как переоделся и засобирался в студию – финальные штрихи в альбоме, скоро уезжаем. Открыл бутылку… вторую… Я не заглушал боль, не заполнял пустоту, я давил, словно тараканов, воспоминания. А мысли норовили воплотиться в образы. Темноволосая девушка с горько-карими глазами… Моя милая Ари… Выпью еще.

***

По телевизору ведущий новостей объявил: сегодня воскресенье. Я был уверен, сегодня среда. Ладно, четверг. Возможно, пятница. Дни смешались, как и алкоголь – я лил в бокал всё, что находил в своем мини-баре.

Урчало в животе – я редко вспоминал о еде. Спотыкаясь и шатаясь, доковылял к холодильнику и, распахнув, оперся локтем о дверцу. Морозный воздух остудил красные из-за опьянения щеки. Я вынул яблоко, бутылку водки и пару кубиков льда; положил лед в бокал и залил до краев водкой. Откусил кусочек яблока.

Надо взять себя в руки. Правильно питаться, бросить пить, вернуться в студию. Но всё, чего хотелось – давиться горькой водкой, иногда чередуя с медовым виски.

Мы расстались снова, но так сильно накрыло в первый раз. Энтузиазм от успешной карьеры, поддержка лучшего друга, а позже знакомство с Софи не дали мне расклеиться. Да и бросил я Аристель сам. Теперь у меня нет ничего. И ничего мне не нужно.

Лед начал понемногу таять, и я опорожнил бокал. Налил второй.

***

Телефон истерично надрываться, вибрируя на прикроватной тумбе. Любимая песня раздражала хуже той, что на будильнике. Невыносимо терпеть гитарные риффы и шум барабанов. Я перевернулся на спину и на ощупь достал до экрана телефона: ответил на вызов, включил громкую связь.

– Да, – раздраженно прохрипел я. Голова болела от собственного голоса. – Живой, – добавил, отыскивая бутылку.

– Живой? А карьера твоя мертва! – заорал менеджер. – Ты похоронил ее! Всё уничтожил! Из-за девчонки сопливой!

– О! – радостно воскликнул я, тронув пальцами стекло бутылки. – Вот ты где…

– Издеваешься?! – кричал Марти. – И что делать? Что говорить фанатам? Всё, сдулась музыкальная группа Grape Dreams, Стивена любовь убила? Конечно, как пиар-ход – решение прекрасное, но дальше-то что? Кто музыку выпускать будет? Кто неустойку лейблу платить? А мой авторитет, – Марти никак не мог заткнуться, и я спокойно слушал его истерику, поглощая остатки виски, – мой авторитет!

– Смысл?! – спросил я, когда горькая смесь в бутылке закончилась. – Смысл лживого дерьма?! – Я приподнялся, сел на подушки и со всей силы кинул пустую бутылку в стену. От звона разбитого стекла моя голова затрещала. – Джерада нет в команде, группы нет! Пытаемся делать вид, что ничего не изменилось, но Джерад создал этот альбом: аранжировки, концепция – всё его. И сейчас продвигать это… петь это… Пошло оно.

– Тексты твои, – не унимался Марти. – Я говорил с Андерсоном, он не против, чтобы материал продвигался без его участия.

– Да при чем тут… – Я махнул, будто менеджер стоял рядом, и я мог прогнать его, как назойливую муху. Опустив ладонь, коснулся чего-то склизкого и мокрого – собственная рвота, прекрасно. Сам себе кажусь жалким. – Потом перезвоню. – Вскочив с постели, я направился в ванную, пока меня не стошнило снова. От резкого подъема закружилась голова, к запаху рвоты добавился «аромат» потного тела – я не мылся несколько дней. – Сожалею, что так получилось! – крикнул я, на ходу снимая липкую футболку. – Найдите другого вокалиста. Даю подсказку: таких музыкантов, как я, полно в барах Техаса. Я ничего не хочу, мне не обидно за альбом. Большую часть работы сделал Джерад. Сначала я был твоей марионеткой, потом его. Я соберу себя по кусочкам, вернусь, потому что музыка – моя жизнь. Но не сейчас. Отвали, Мартин!

Его ответ заглушил шум воды. Приму душ и в кровать.

За креслом была бутылка портвейна…

***

Сострадание коллег меня не заботило. Волнуются за деньги, за репутацию. Бен и Логан сыпали в телефонную трубку банальности: «Не переживай, двигайся дальше», «Встретишь других красивых фанаток». Я перестал отвечать. Марти звонил еще раза три, ругался на автоответчик и в итоге напыщенно заявил, что релиз сингла откладывается, а мне «стоит быстрее лечить разбитое сердце, иначе придется работать из-за неустойки до смерти». Я посоветовал ему сходить далеко и надолго.

Оставив надежду увидеть Ари, я надеялся, что позвонит хотя бы Софи – рядом с мисс Штерн было бы стыдно напиваться, – но она окончательно и бесповоротно покинула мою жизнь.

Разрядившийся мобильный я не включал, поэтому был удивлен, когда на порог заявился Шон Мюрель. Психолог рискнет вправить мне мозги?

– Ты один? – удивился я, пуская гостя в квартиру. – А мои замечательные друзья? Марти, Бен, Логан заняты поиском нового вокалиста?

Шон долго не отвечал. Он повесил пальто на крючок и отобрал у меня бутылку. Я испытал непривычную пустоту и, не зная, чем занять руки, начал хлопать в ладоши, словно полоумный.

– Талант не пропьешь! – заявил я. – Скоро буду как новенький!

– Талант – нет, возможности – запросто.

Мне сделалось душно. Тяжелая от похмелья голова. Я бездельничал, а сил нет. Шон говорил что-то, но я был сосредоточен на том, чтобы дойти до гостиной и лечь на ковер. В глазах периодически темнело. Несколько минут я восстанавливал сбитое дыхание.

– Зачем пришел? – от смущения я сжался, прислонившись спиной к дивану. Шон открыл занавески. Светло, болят глаза. Шон распахнул окно. Много свежего воздуха, кашель. – Посмеяться над тем, какой я стал?

Мюрель присел передо мной и спокойно ответил:

– Никто не смеется. Всякое бывает, мы волнуемся.

Я поднял глаза. Состроил гримасу. Улыбка Шона теплая, с сочувствием. Ненавижу сочувствие.

Мобильный телефон пиарщика дал сигнал.

– Стивен, – позвал Мюрель, прочитав уведомление.

Но я его перебил:

– Что, доктор, очередной психоанализ? Ты в себе не разберешься! Откуда тебе знать о моих чувствах? Ты и представить этого не можешь! Со школы жмешься к парням! – Я прикусил язык.

Шон оцепенел, глядя в одну точку. Серые глаза растерянно заблестели, а небритые щеки зарделись. Он выпрямился во весь рост.

– Да, – буркнул я, – мы догадались.

Все замечали, но предпочитали молчать. Друг, если бы захотел, признался бы в своей ориентации. Но я нарушил безмолвное обещание.

– Шон, извини меня…

– Я хотел сказать, пришла Аристель, – голос Шона чуть заметно дрогнул, как и губы – в натянутой ухмылке. На меня друг не смотрел.

А из моей головы пропали все мысли.


Ари


У входной двери в квартиру Стива я отправила Шону смс: «Я здесь».

Мне не хотелось приходить. Неделю я блокировала мысли о встрече с отцом и предложении Стивена, хотя попросила время, дабы разобраться. Я чувствовала себя голой, смущенной. Оказалось, мне принять себя как девушку с психологической травмой намного сложнее, чем Стивену. Избегала я и Джерада. Дни проводила в танцевальной студии Cotton Candy. Джерад не часто бывал дома; кажется, он окончательно потерял ко мне интерес, растворившись в работе ди-джеем. Я лишилась обоих мужчин. Увы, нет сил вернуть их или оставить окончательно.

Сообщение от Шона взволновало: «Ари, ты нужна ему». Нужна? Что я могу сделать? Поговорить? Успокоить? Накричать?

Единственный вопрос, который я задавала в попытках разобраться: кого я люблю – Стивена Рэтбоуна, звезду из телевизора, Стива-доброго-незнакомца-из-Сан-Диего или Стивена, что предал и был предан, растоптал и был растоптан?

Дверь распахнулась. Шон чудом не налетел на меня, в последнюю секунду отскочив.

– О, – кивнул, – привет.

– Привет, я…

– Мне пора.

Шон, всегда невозмутимый, был растерян и взвинчен. Хмуря брови, он сдернул с вешалки пальто. Жутко представить, что наговорил ему Стив – вспыльчивости Рэтбоуну не занимать. Я сняла куртку и хотела повестить ее на крючок в прихожей, но так и застыла с верхней одеждой в руках, провожая взглядом расстроенного Шона.

***

Стивен и алкоголь в трудные минуты жизни – лучшие друзья. Но я представляла мужчину за столом кухни, слегка взлохмаченного. А Стивен передо мной сидел посреди гостиной, облокотившись о диван позади себя; в одной руке бутылка, в другой – сигарета. Пепел и окурки усеяли пол. Воняло страшно, несмотря на распахнутое настежь окно. Аккуратная щетина Стивена трансформировалась в неопрятную бороду, волосы грязные, слиплись и спадали на глаза: мрачные, с синяками и красными прожилками.

– И? – спросил Рэтбоун.

Голос звучал странно. Стивен много дней ни с кем не говорил?

– Зачем ты много пьешь? – Один лишь вопрос пришел мне в голову.

– Не так уж много, – прохрипел Стивен. Футболка в пятнах и разводах доказывала обратное. – Решил взять отпуск. Всё отлично.

– Ага, – сказала я. – Ты бутылки считал? Они по всей квартире разбросаны! Только здесь я насчитала десяток…

– Не выкидывал давно, – ответил он и слабо добавил: – Говори тише.

– Я не буду говорить тише! – Меня не остановить: хотелось объяснить, что проблемы в отношениях – не повод ломать свою жизнь. – Что на тебе надето? А этот запах? В кого ты превратился?!

Стивен изумленно моргнул и уставился на меня, пытаясь сфокусировать взгляд. Негодование на его зеленовато-сером лице сменила ярость. Затушив сигарету о ковер, Стивен переспросил:

– Ты отчитываешь меня? – Он отыскал подлокотник дивана и медленно, как раненый, встал. Подлокотник под напором исхудавшего Рэтбоуна заскрипел. – Как ты смеешь приходить в мой дом и упрекать меня?!