Уилл чувствовал, что его голос звучит слишком напряженно, так как чрезвычайно важен для него ее ответ.

Селина резко повернула голову. Конечно, она знала, что Уилл слышал ее воскресный разговор с Викки о человеке, за которого Селина должна была выйти замуж. Но Уилл ни разу не упоминал об этом разговоре, и ей не хотелось поднимать эту тему. Измена жениха с ее родной сестрой — не самый приятный предмет для беседы. Тем более — для беседы с Уиллом.

Она поставила на стол горшочек с джамбалайей, нарезала ржаной хлеб, завернула его в фольгу и сунула в микро—волновку.

— Я уже выбрала подвенечное платье и разослала приглашения, — откликнулась она, словно говоря о пустяковом событии, не стоящем упоминания. — А он решил, что ему приятнее спать с Викки.

— И что теперь?

— Теперь он женат, отец семейства, хотя его брак скорее всего нельзя назвать удачным.

Уилл не понял, прозвучало ли в словах «скорее всего нельзя назвать удачным» удовлетворение. Едва ли.

— Я его знаю?

— Нет.

Селина вынула из холодильника кувшин с ледяным чаем, наполнила стаканы и отнесла их на небольшой столик у стены. Уилл присел напротив нее и взял в руки стакан.

— А второй?

— Второй?

— Ты сказала, что у тебя было двое мужчин.

В самом деле, она это говорила. А положение Уилла в самом деле плачевно, если он так вспыхивает при одной мысли о том, что Селина имела дело с мужчинами и до него.

Она взяла бумажную салфетку, сложила ее и провела по сгибу ногтем.

— Это был не слишком удачный эксперимент, — равнодушно ответила она, пожимая плечами. — Я просто хотела разобраться, во мне дело или… — Она умолкла, не зная, стоит ли называть имена. — Или в моем бывшем женихе. Трудно было понять.

— Если ты до сих пор не понимаешь, значит, ты выбирала не тех мужчин.

Селина глянула на него с откровенным любопытством.

— Следовательно, ты думаешь, что и ты для меня не тот?

Уилл ответил очень мягко:

— Я не думаю, Сели. Я знаю.

— Но почему?

— Потому что я знаю тебя и знаю себя.

— А если мне безразлично? — Селина нервно облизнула верхнюю губу. — А если я все равно хочу… хочу тебя?

Желание, жившее в нем уже давно, с каждой секундой делалось сильнее, настойчивее, жарче. Как легко ему поддаться! Селина была права, сказав в магазине, что уступить куда легче. Можно прямо сейчас отнести ее в постель, и к черту последствия. Потом придется платить, зато одна ночь — эта ночь — будет принадлежать ему. Он будет близок с Селиной. Он узнает, что такое наслаждение и страсть, желание и насыщение. И она поймет, что ее прежняя неудовлетворенность на совести бывших с ней мужчин, а сама она ни при чем.

Но она познает и другое, то, чему он не хочет обучать ее. Она узнает, что такое быть использованной и брошенной. Обыватели будут кидать на нее двусмысленные взгляды только за то, что она спуталась с ним. Но учение будет ей сладко.

Так почему бы не лечь с ней? Она уже взрослая, пусть и слишком наивная для своих лет, искренняя, наверное, слишком, но как—никак совершеннолетняя. Она знает, что ей нужно. Знает, чем она рискует. Так почему бы не уложить ее на кровать и не дать ответы на все ее вопросы? Почему бы не разрешить все ее сомнения? Показать, как хороша может быть жизнь?

Почему бы и нет? Потому что она не принадлежит к числу тех женщин, с которыми легко вступить в случайную связь. Потому что он впервые в жизни хочет совершить действительно благородный, достойный настоящего мужчины поступок. Потому, черт возьми, что она заслуживает кого—то лучшего, не такого, как он.

Он послал ей улыбку, такую откровенную, что она ни за что бы не догадалась, насколько эта улыбка искусственна.

— Что сказали бы благочестивые прихожане Первой баптистской церкви, если бы услышали твои речи?

Селина холодно усмехнулась в ответ.

— Кое—кто сказал бы, что я проклята навек и обречена на адский огонь. — Она поднялась. — Большинство пришло бы к выводу, что виновата не я, просто я попала под влияние величайшего грешника. — Подойдя к плите, она добавила: — А некоторым захотелось бы пройти тем же путем.


Мелани Робинсон взбила волосы, тронула губы ярко—красной помадой и глянула на себя в зеркало. Отражение ее, увы, мало соответствовало комнате, в которой прошло ее детство. Обои в бледно—лиловый цветочек, белая с золотыми узорами обивка мебели, балдахин над кроватью, полки с куклами и детскими фотоснимками — все это куда больше напоминало о юной школьнице, перед которой открывалась вся жизнь, чем о женщине, уже усвоившей множество жестоких уроков.

Комната была в точности такой, какой была шестнадцать лет назад, когда Мелани оставила родительский дом. Время словно бы остановилось в этих четырех стенах. Форменное платье, давно выцветшее, все еще висело на дверце шкафа. На письменном столе у окна лежала стопка тетрадок. Фотография Мелани в предвыпускном классе по—прежнему была засунута под рамку зеркала.

В детстве она любила эту комнату, а сейчас ей вдруг стало грустно. Она вспомнила рассказы о жилищах умерших, где обстановка сохранялась такой же, как при жизни обитателей.

Правда, она не умерла. Или?..

Лицо, глядевшее на нее из зеркала, мало напоминало торчащую рядом фотографию. Измученная, обессиленная, смирившаяся с чередой поражений, Мелани мало напоминала ту счастливую, влюбленную и исполненную надежд девушку, которой она когда—то была. Наверное, та Мелани в самом деле умерла, и ее место заняла жалкая копия.

Она расчесала волосы и сбрызнула духами блузку, волосы и шею. Она была одета скромнее, чем обычно одевалась в Новом Орлеане: красная прямая юбка и очень скромная блузка. Мелани предпочитала что—нибудь более яркое, бросающееся в глаза, но она все же прибыла в Гармонию по делу.

Ей нужно встретиться с отцом Джереда и получить от него деньги, которых ей хватило бы на всю оставшуюся жизнь.

Она сунула ноги в красные туфли на высоких каблуках, вышла из комнаты и осторожно спустилась по лестнице. Ее мать сидела внизу перед телевизором и вполглаза смотрела какое—то сентиментальное шоу. Основное ее внимание — осуждающее — было приковано к Мелани.

— Где Джеред? — спросила Мелани, добравшись до нижней ступеньки.

— Он у Джоя.

— Отлично. Не знаю, когда я вернусь, так что к ужину меня не ждите.

— Ты могла бы хоть дождаться отца и поздороваться с ним.

Мелани преувеличенно шумно вздохнула. Они с матерью уже переговорили обо всем. Мать считала, что Мелани не должна просить денег. Она считала, что Мелани незачем представать жадной в чьих бы то ни было глазах, и была уверена, что Джок согласится с ее мнением. Но Мелани было безразлично, как она будет выглядеть в чьих—то глазах. Мужчина имеет определенные обязательства перед своим сыном и его матерью, и эти обязательства не могут ограничиваться несколькими баксами, выданными до рождения ребенка.

— Мама, я еще успею с ним поздороваться.

Она взяла сумочку и вышла. Хотя машину Мелани оставила в тени дерева, виниловые сиденья буквально раскалились. В машине Мелани не было даже кондиционера — он сдох уже сколько—то месяцев назад. «Наверное, — подумала она рассеянно, — надо первым делом купить новый кондиционер, как только появятся деньги. А потом она купит новенькую машину, со всеми прибамбасами, «Кадиллак», например, или «Корвет», и умчится на ней в новую жизнь».

В последние шестнадцать лет она старалась проводить в Гармонии как можно меньше времени, приезжая только затем, чтобы повидать Джереда или попросить у отца денег. Тем не менее дорогу к дому мисс Роуз она помнила. Она побывала там лишь однажды, в тот злополучный вечер, когда судьба Билли Рея определилась бесповоротно, а шкура отца Джереда была спасена. Это было после баскетбольного матча в школьном спортивном зале. Билли Рей не любил баскетбола, но ему нравилось смотреть на Мелани в короткой форменной юбочке в складку.

После игры они съели по гамбургеру в «Дневной королеве», а потом Билли Рей отвез ее во владения Кендаллов и провел в дом для гостей; он рассчитывал, что сможет уговорить ее снять свой бело—голубой спортивный костюм. Там имелось все, что нужно для приятного времяпрепровождения: кровать, свеча в латунном подсвечнике и маленький радиоприемник — на случай, если им захочется послушать музыку. И он частично исполнил свое намерение. Мелани разделась до пояса, когда появилась мисс Роуз, привлеченная то ли светом в окне, то ли звуками музыки, то ли просто любопытством.

Билли Рей так и не узнал, что она побывала там. Он не слышал, как открывается дверь, не видел смущенного и укоризненного выражения на лице старухи, не видел, как она повернулась и ушла, не сказав ни слова. Зато Мелани ее видела.

И полтора месяца спустя, когда ее беременность подтвердилась, она использовала этот факт против Билли Рея.

Она сама не знала, зачем ей сейчас нужен Билли Рей. Может быть, она хотела попросить у него прощения, объяснить, что не желала ему зла. А может быть, посмотреть, такой ли он красивый, необузданный и страстный, как в былые времена.

Подъехав к дому мисс Роуз, она сбросила скорость, не зная, как вести себя дальше. Возле коттеджа стояла одна машина, а вторая, старинная развалина, была припаркована возле большого дома. Если Билли Рей живет в коттедже — тем лучше.

А если нет? Если она постучится и ей откроет незнакомый человек? Нет, лучше пойти в большой дом… где старуха встретит ее холодным, презрительным взглядом. Старая мисс Роуз никогда не любила Мелани и не пыталась этого скрыть. Даже когда она предлагала Билли Рею поступить по справедливости, всему городу было ясно, что она винит в случившемся только Мелани.

Она остановила машину на противоположной обочине, поправила волосы, в последний раз тронула губы помадой и вышла. Возле крыльца коттеджа высокая изящная молодая женщина поливала ярко—красную герань. Неужели Билли Рей женат?