Брат поставил локти на стол, подпер руками подбородок и оглядел комнату.

— Так странно… — впервые в его голосе послышались нотки ностальгии и тревоги, чувств, которые одолевали Джейн всю прошедшую неделю. — Не могу припомнить дня, когда бы здесь было так… так пусто. Даже когда умерла мама, кухня все равно выглядела рабочей, словно спящий часовой.

Да, и сестра это знала. Когда умерла мама, булочная была закрыта целую неделю, но все равно никогда не пустовала. Высушенные на солнце травы и специи, чугунные сковородки — все тихо ждали ее возвращения. Все время чувствовалось, что в этих стенах живет будущее.

Теперь этого не было.

За прошедшую неделю Джейн распродала кастрюли, сковородки, миски и прочие кухонные принадлежности, так хорошо послужившие семье. Все неиспользованные продукты она завернула и отдала в сиротский приют — в тот самый, для которого ее отец, время от времени, пек дополнительные порции выпечки, когда они могли себе это позволить. Себе она оставила только сохранившийся фарфор, фартуки, отрез бело-желтой ткани для занавесок и, конечно, мозаичный поднос.

Мисс Бантинг улыбнулась Уэстону.

— Я понимаю, что ты имеешь в виду. Скоро это место займет кто-нибудь другой. А тебя ждут большие приключения в открытом море, в то время как я буду целыми днями бездельничать и спать по меньшей мере до пяти утра.

Шутка вызвала у брата улыбку, но Джейн видела, что он тоже осознал масштаб перемены в их жизни. Яркий блеск его глаз заметно потускнел, он протянул руку и накрыл ладонью руку сестры. Этот простой жест растрогал ее чуть ли не до слез. Скоро некому будет коснуться ее руки в успокаивающем жесте, не с кем ей будет поделиться воспоминаниями о родителях. Она стиснула зубы, напоминая себе, что Уэстон уезжает не навсегда. По словам Эмерсона, они вернутся меньше чем через год.

— Ну… — Женщина изо всех сил старалась, чтобы в ее голосе слышался энтузиазм. — Ты должен часто мне писать. Я знаю, что мне повезет, если я получу хотя бы одно из твоих писем, но мне будет легче от сознания, что даже если ты уплываешь все дальше от меня, твои письма движутся в мою сторону.

Брат закатил глаза, но послушно кивнул:

— Буду писать.

Джейн повернулась к Эмерсону и строго направила на него палец.

— И ты тоже, кузен. Я жду от тебя регулярных отчетов о том, как идут дела.

Мужчина прижал ладонь к груди.

— Клянусь зубцами Тритона.

Джейн кивнула, от волнения все ее движения стали порывистыми.

— Хорошо. А теперь у меня кое-что есть для вас обоих.

Булочница встала и подошла к кедровому сундуку, который Эмерсон утром стащил вниз. Она отперла его ключом, подняла крышку и достала оттуда два узелка. Первый мисс Бантинг протянула кузену.

— Здесь немного сладостей, чтобы подсластить ваше путешествие. Они могут храниться еще неделю, так что, смотри, не съедай их все сразу.

Орехово-медовые батончики когда-то изобрел ее отец, и они были последним, что Джейн испекла на этой кухне. Эмерсон тут же открыл узелок, стянул один, подмигнул и сказал с полным ртом:

— Да, мэм.

Она рассмеялась, обняв его, как Эмерсон и рассчитывал. Мужчина тоже обнял родственницу своими огромными мускулистыми руками, держа ее нежно, словно она была сделана из хрупкой карамели. Потом, опустив голову, прошептал:

— Родная, у тебя все будет хорошо. Ты слишком сильная женщина, чтобы не справиться.

Иногда ей казалось, что он знает ее лучше, чем она сама, и это ее удивляло. Время от времени кузен ухитрялся ответить на вопросы, которые она едва смела задать даже себе, не говоря уже о том, чтобы произнести их вслух.

— Спасибо тебе за эти слова.

Мисс Бантинг со вздохом отошла от кузена, переключив внимание на Уэстона. Хотя брат был намного выше нее, а его худые руки и ноги были едва ли не в полтора раза длиннее ее собственных, она по-прежнему видела в нем маленького мальчика, каким он являлся когда-то. Джейн передала ему второй узелок, который явно перевешивал первый.

— Мне не верится, что ты прямо у меня на глазах превращаешься в настоящего мужчину.

Уэстон взял узелок, покраснел и опустил голову. Эмерсон кашлянул и потер ладони.

— Пойду-ка я в последний раз загляну наверх, проверю, не забыл ли чего…

Он пошел по лестнице, ступая почти бесшумно, несмотря на свои размеры, а сестра села рядом с братом. Уэстон теребил уголок узелка. Этот жест выдавал его волнение, но в то же время он помог Джейн собраться с силами. Из них двоих она взрослая, и она должна заботиться о младшем брате, помогая ему успокоиться, когда он нервничает. Собеседница улыбнулась и похлопала его по плечу.

— Я хотела дать тебе с собой в путь кое-что особенное. Такое, что будет напоминать тебе о маме с папой и о том, что я всегда с тобой. — Она открыла узелок, сунула руку внутрь и достала серебряную ложку. — Папина дегустационная ложка. Ему нравился ее размер, он всегда носил ее в кармане фартука и пробовал ею соусы и начинки, пока они готовились.

Уэстон взял ее и повертел в руке.

— Знаешь, я помню эту ложку. Иногда, когда я уж очень к нему приставал, он давал мне с нее пробовать, а потом прогонял, чтобы я не мешался под ногами.

— Мне тоже. Но как способ сделать так, чтобы мы перестали ему мешать, это не очень работало. — Джейн усмехнулась, вспоминая. Снова сунув руку в сумку, она достала два свертка, завернутые в тонкую клеенку. — Вот. Поскольку ты пообещал мне писать, я хочу, чтобы ты тоже получал от меня письма. Я знаю, мои письма до тебя никогда не дойдут, но в этой пачке достаточно посланий, чтобы ты мог читать их по одному каждую неделю на протяжении почти шести месяцев. В конце концов, раз уж у меня не получится контролировать тебя и шпынять, я хочу быть уверенной, что по крайней мере с тобой будет моя душа.

Брат усмехнулся ее шутке и покачал головой.

— Ну, спасибо.

— На здоровье, и последнее. — Джейн вдруг почувствовала стеснение в горле, говорить стало трудно. — Эти письма — от мамы.

Уэстон резко поднял голову, на лице не осталось и намека на смех.

— От мамы?

Парень тут же протянул руку за письмами, сестра видела, как его снедает нетерпение на грани отчаяния. Она подняла руку, жестом призывая его не торопиться.

— Минуточку. Это особые письма, я должна объяснить, как я их нашла и для чего они предназначены.

Джейн вкратце рассказала ему, как обнаружила их и когда, по пожеланию матери, письма следует читать. Когда она закончила, Уэстон посмотрел на нее с нескрываемой досадой.

— Почему ты отдаешь мне их сейчас? Как ты вообще можешь рассчитывать, что я буду ждать до тех пор, когда их можно будет прочесть?

Женщина долго и серьезно раздумывала, как быть с письмами для Уэстона. Она колебалась несколько дней, но в конце концов поняла, что будет правильно отдать их ему.

— Я отдаю письма тебе, потому что в моих глазах ты сегодня становишься мужчиной. Начиная с сегодняшнего дня, ты должен сам решать, что правильно, что неправильно, как себя вести и по какому моральному принципу жить. Я всегда буду твоей сестрой, но я больше не буду тобой руководить.

Она замолчала, оправила его куртку и стряхнула с нее несуществующую пылинку.

— Я решила отдать тебе мамины письма, потому что отныне ты человек самостоятельный и заслуживаешь того, чтобы письма были у тебя. Ты можешь обратиться к ним, когда решишь, что тебе нужно это сделать. Те письма, которые мама написала мне, значили для меня очень много, я жалею только о том, что не отнеслась к ее советам более серьезно.

Это еще очень мягко сказано, но Джейн считала, что углубляться в подробности ни к чему. Во всем, что происходило сегодня, она была виновата самым непосредственным образом. Если бы дочь отнеслась к письмам матери так, как следовало, то прежде всего в ее квартире не оказался бы мужчина. И не важно, что ничего не произошло, одного факта его присутствия оказалось достаточно, чтобы ее погубить. Ей следовало это знать. Булочница крепко закрыла глаза, стараясь не заниматься сейчас самобичеванием. Ей осталось провести с братом всего несколько минут и не стоит тратить их на бесполезные размышления о неисполненном.

— Ты боишься?

Сестра быстро открыла глаза. Вот уж какого вопроса она не ожидала от Уэстона. Джейн пыталась найти правильные слова, чтобы сказать ему. Боится ли? Она сомневалась, что это слово хотя бы отчасти отражает масштаб эмоций, которые она испытывала. Джейн собиралась совершить прыжок в совершенно новую жизнь и в то же самое время тот, кто был с ней дольше всех, ее брат, собирался сделать то же, но в абсолютно противоположном направлении. При мысли о том, что ее ждет новое место работы, у нее начинали гудеть нервы. Женщина принужденно улыбнулась, потянув Уэстона, заставляя его встать со стула, и обняла его. Брат в кои-то веки не противился ее объятиям. Более того, он положил подбородок на ее плечо. Все происходило так трогательно, что Джейн пришлось бороться со слезами, а они так и норовили хлынуть по щекам. Как же она будет без брата? Сестра медленно выдохнула и уже собиралась возразить, что она не боится, и тут ей пришло в голову, что он сам, возможно, немного испуган.

— Может быть, чуть-чуть, — призналась она и еще раз сжала Уэстона. — Но если мы смогли выжить, потеряв маму и папу, значит, нет ничего, с чем мы не справимся.

Она сказала как раз то, что нужно. Джейн поняла это по тому, как Уэстон улыбнулся, когда отстранился от нее. Вскоре вернулся Эмерсон. В этот раз его башмаки производили больше шума, чем обычно, Джейн не сомневалась, он нарочно топал, чтобы предупредить их о своем приближении. Время прощаться пришло слишком быстро. Теперь уже ничто не могло удержать ее от слез, когда она крепко обняла обоих мужчин, желая, чтобы это мгновение длилось вечно. Брат тоже боролся со слезами, но в конце концов они оба всхлипывали, и даже Эмерсон, казалось, моргал чаще обычного.