На следующий день договорились встретиться и обсудить: пара мы или нет. Есть ли что-то большее между нами, или всё только в беспредельных глубинах моих фантазий? Курортный бульвар встречал очередную миллионную парочку. Мои чувства и цветы пусть временно подождут.

– Я не готова, нет, – ответила Она.

Видимо я опять был слишком громок в выражении своих чувств. Техника тени с Ней не работала. С Её сердцем пока ничего не работало. Внешний Квазимодо опять победил внутреннего Аполлона. Длинный, худой, слегка сутулый, с плоским затылком и выраженными надбровными дугами. Я вывернул себя наизнанку и продолжил – в голову пришла мысль рассказать ей сказку про Свинопаса. Вместо роз у меня были пролески, фиалки да ромашки; а пел я Ей о любви каждый раз, словно июньский соловей. Сказочный принц, да ещё и по-настоящему бедный. Но это не работало. Сработала статистика – юмор. Моя ирония над собой и над Ней. Веселость, как оружие. Шутка вошла в историю наших чувств. Мы идем по Курортному. Она возмущается:

– Друг, все пялятся на тебя!

– Все пялятся на меня и думают, как такая маленькая пигалица отхватила такого парня! -само слетело с языка.

За эту фразу Принцесса отдала мне десять настоящих поцелуев через три года, когда мы уже учились в разных медицинских институтах. Долг платежом красен, за честность спасибо. Между первым и вторым поцелуем прошло десять лет! Вот это воспитание! Государство успело рухнуть! Но не моя любовь. Настоящая, крепкая, драматичная, Бунинская. Вот они – мои «Темные аллеи» Комсомольского парка.

Редкая зима у нас со снегом. Легкий морозец. Хрустят утоптанные дорожки под ногами. Вечерняя зимняя тишина. Ни птиц, ни насекомых. Звуки исчезли, заснули. Ничто в эти мгновения не отвлекало нас друг от друга. Твой голос и пар твоего дыхания – украшение этой зимы. Твои руки в моих ладонях и согреты собственным теплом. Пальчики спрятались в теплых перчатках и скучают по моим губам. Ты остановила, осадила мою прогулку, потянув вожжи моих рук к себе. Шапочка согревала голову и лоб, пушистый воротник щекотал твои щеки. Тонкая дубленка светло коричневых тонов подчеркивала талию и приятно грела тебя. Лицо Твоё от этого становилось ярче и ближе. В глазах сверкали дальние огни уличных фонарей. И вдруг весь парк стал сжиматься, исчезая остатками в ночи, превращаясь в ту самую первую походную палатку в горах Архыза. Та самая аура притяжения. Стрела Амура затрепетала, капкан твоей фамилии сильнее сжал сердце, табличка на гвозде закачалась – раны стрельнули внезапной болью, и я снова очутился во власти предчувствия поцелуя. Глаза остановили потоки бесконечных признаний, руки легли на шею и затылок. Лицо, мягко склонившись, потянулось навстречу губам, и Твой первый настоящий поцелуй, взаимной жаждой обдал горячим теплом всё тело. Ты целовала медленно, спокойно, сдерживая мою десятилетнюю жажду. Мягкий нежный язык успокаивал бешеную пляску болтливого рта.

–Не торопись, мы всё успеем, – успокаивала Ты и продолжала целовать.

–Да, успею, надо успеть!– через сколько лет твоя комета повторно пролетит сквозь мою судьбу? – иронично думал я, действительно расслабляясь в твоем удовольствии.

Медленно и нежно оказалось заметно приятней. Комета двигалась через мой небосклон целых три дня. Поцелуи на лавочке между колонн входа в Центральный парк, поцелуи у меня в гостях, поцелуи в кафе, поцелуи в кино, поцелуи в гостях у родителей. Стоя, сидя на моих коленях, в «потягушах» через стол, в полете на санках, на утренней пробежке. Во всякую встречу. Ничего не мешало наслаждению. Самые яркие и незабываемые прикосновения. Её большие мягкие губы оставляли глубокие следы в моей чувственной памяти. Навсегда. Поцелуев, конечно, было гораздо меньше – это сейчас мне кажется, что их был целый водопад. Через три дня мы разъехались, каждый по своим институтам. А хвост кометы в виде взаимных писем мелькал ещё долгое время перед глазами. Пока не исчез, но появился снова в поводе очередной встречи. И новый виток приключений и переживаний.

Лето и августовские дожди вырастили высокие стройные пионы с громадными белоснежными бутонами. Только Она была достойна таких цветов, других мыслей и идей относительно букета у меня не было. Букет был таким высоким и громоздким, что с ролью прощальных цветов справился бы легко. Моё сердце опять прощалось с ней. Её цели опять никак не пересекались с моими возможностями. Военные медики соблазнили нас своими горячими патриотичными призывами, и мы решили покончить с гражданской медициной. Ей было проще, Она была лучшей в академии и здоровье Её было таким же отменным как и красота. У меня было немного сложней, хоть и подполковники считали меня смышлёным студентом.

Я стоял у начальника кафедры и вникал в ответственное поручение.

–Повтори! – попросил товарищ подполковник.

– Я всё понял, товарищ полковник! – юлил я со званиями.

– Нет, повтори дословно! – настаивал военный.

И я отрапортовал:

–Получить сто рублей, спуститься в студенческую столовую, купить четыре пирожка: три с капустой, один с картошкой. Подняться с пирожками наверх и оставить вместе со сдачей у товарища полковника!

–Молодец, действуй!

Дальнейшая военная карьера сложились так, что это задание, с участием боевых пирожков, осталась моим единственным настоящим ратным поручением. Победы команды в пейнтболе уже не считаются! Решающая медицинская комиссия в городском военкомате. Дело в шляпе, профессиональные врачи вылечили мой хронический недуг за две недели. По документам «здоров» и в мечтах служу военным хирургом в культурной столице, а главное, возможно рядом с Ней! Осталась последняя печать комиссара. Дверь задрожала от крика в кабинете, сердце опустилось в предчувствии дурных решений.

–Если болен, пусть лечится; а здоров – пусть служит. Офицером он захотел стать! Стервец! – кричал комиссар.

Секретарь с печалью вернул мне военный билет, перечеркнутый жирным «Андреевским» крестом. Моя карьера военного на этом и закончилась. Не повезло, надо было сначала провести разведку боем, а затем соваться в правильные кабинеты, а не к нему.

Отголоски первого провала на сочинении отдавались сейчас на военной кафедре. Видимо под давлением мамы, отец перестарался с диагнозом на бумаге и, в разбитую перестройкой армию, я не вступил. Не вошёл и в офицерский состав, даже после успешного окончания военной кафедры в университете – «Андреевский флаг» в середине военного билета не оставлял шансов. Ну, ничего, послужу России не в военной форме, а литературой, воспитанием детей и налогами. А повоевать мне всё равно довелось. Я сражался с наполеоновской армией на страницах «Войны и мира», прошел всю Отечественную войну с Константином Симоновым, выживал в плену с Виталием Семиным, защищал Сталинград с Василием Грассманом, сражался в гражданской войне с доктором Живаго, Григорием Мелеховым и Чапаевым; выжил в немецком концлагере вместе с Ремарком; успел получить боевой опыт в сражениях на стороне Юга в США глазами отважной Маргарет Митчелл; а сколько пережил боев на страницах Пикуля и Алексея Толстого и не сосчитать. Ветры Куликова поля дуют непрерывно от Чингисхана Василия Яна до чеченской войны Захара Прилепина. Вот такая история перевода в военную академию и альтернативная служба в армии.

А Она как обычно справилась и решила ехать учиться там, поближе к своей мечте. Видимо мои неудачи совсем Её разочаровали, и Она опять немного охладела ко мне. Я принялся действовать. Вот они, в моих руках, пышные гладиолусы и романтичный план. Поздней ночью я принялся за дело. Следующим утром, Её папа, с трудом удерживая охапку цветов, окунувшись лицом в крупные бутоны, звал дочу на улицу:

– Белым снегом на асфальте что-то написано, скорей беги, читай, пока не растаяло! Август же!

Действительно, крупная надпись белым мелом, была очень похожа на снег. «Я люблю тебя!» – читала Она и вдыхала запах цветов. Тогда моя фантазия была очень скупой и как на три слона, опиралась на эти три слова. Но Она уже знала, что Земля вертится вокруг Солнца и моим фантазиям не верила. А верила только в свои возможности по пути движения к собственным целям. Целеустремленная, уже запаковала чемоданы в Нижний Новгород. А я, униженный собственным поражением, скулил маленьким щенком и просился взять меня с собой в это путешествие, попутчиком, до Астрахани.

Я мечтал вдохнуть того воздуха, который делал Её в эти годы учебы, чуточку счастливей – воздух настоящего призвания. Я намеренно впитывал каждую секунду последнего большого путешествия рядом с Ней, чтобы потом рассказать тебе, дружище, о том счастье которое я упустил.

Маленькая короткая жизнь внутри Её семьи, в августе, самые ценные дни моей учебы в медицинском университете. Очень короткая и очень ценная жизнь внутри Её семьи. Её родители, которых я полюбил и уважал как своих родных. И огромный букет цветов и загадочный белый снег надписи, растаявший под первым дождем, сработали в полной мере. Они согласились взять меня с собой. Благословили нас с Ней на целых четыре дня общей семейной жизни. Да, дружище, мало – зато ярко. Будто я знаю, что уже смертельно болен, и жить мне осталось всего четыре дня, и в эти дни я живу в полную блистательную силу. Большой, любимой семьёй. Вот они, дружище, и если позволишь, буду называть Её родителей в эти дни мамой и папой.


Папа бережно намывал свой джип. Большой, бежевый глазастый. Пожилой Английский Лорд открыл свой багажник и съел всё, что в него положили. Ещё и место осталось. Вот ненасытный аристократ. А под капотом табун в сто десять лошадей. Кормишь такого на заправке, и сердце кровью обливается, раз и выпил девяносто литров. Такие и кушают прилично, литров двадцать на сотню. Больше всего аристократ любил путешествовать. Только тяжелый встречный ветер и бесконечная лента дороги, оживляли сердце четырехметрового гиганта. И ночью, стоя на парковке между заброшенной старой городской больницей и зданием морга, Лорду было немного страшно, но он об этом помалкивал. Зато, когда стучало сердце мотора, и скорость перешагивала за сто восемьдесят, он забывал все страхи. И папа забывал про опасность для жизни, доверяя своему опыту и машине «Дискавери» – первооткрывателю приключений. Поэтому всегда, когда папа и этот английский рыцарь были вместе, мама немного нервничала, старалась не оставлять их без присмотра. Вели себя, точно дети, на такой высокой скорости дурачились, куролесили, выпендривались и соревновались с такими же смельчаками. И сразу получали строгое мамино: «Перестань, не надо, потише!». И ведь слушались. Наверно в этом было счастье отношений. Наверно этим они дополняли друг друга. В эти мгновения я смотрел на них и осязал настоящую судьбу. А Ты сейчас была другой, что-то тревожило, печалило. Мне казалось, что Ты смущаешься присутствия родителей, но нет. Чуть позже мама проговорилась о Твоём первом романе и первых настоящих переживаниях разрыва отношений. Возможно сейчас это и было интимной причиной Твоих перемен. А может и нет. Что-то поменять, уехать, пережить и прийти в себя. Да откуда ему было знать, что Твоя любовь, это не только романтика, поцелуи и секс. Это гораздо большее. Твоя любовь это Ты, да ещё Твои цели, Твои мечты, Твои принципы. Умная, целеустремленная, волевая. Ты – это всё вместе, не по отдельности. Уж, какая есть, не переделать – прошу любить и жаловать! К сожалению, я тоже этого не знал, хотя и догадывался. Но трусил, как это взять и все изменить? Собрать документы и перевестись в другой институт. А как, а вдруг не получится, а может я Ей вовсе и не нужен? Я тоже бывало, целовался с девушками совершенно не испытывая к ним никаких глубоких чувств. Хотя нет, попытку с военными я же провернул, стараясь соединиться с Тобой, правда, проиграл. Ей было грустно, и Она видимо страдала. Я старался быть спокойным, родным, близким, безвредным плюшевым мишкой, не претендующим на большее. Тем более опыт уже был. Плюшевый мишка сидел напротив Неё и тихо любил, искренне сочувствовал, мечтая забрать кусочек от Её горя. А она когда-то то давно плакала, плакала, не переставая долго плакала, за умершей бабушкой. И моё сердце от этого обливалось тоской и печалью и пыталось разделить Её боль. И сейчас Она не прикрыто грустила. Почему? Может пойму позже? Пожалуйста, обними своего мишку, прижми его голову к своей груди, ему большего не надо.