Я не выдерживаю, запрокидываю голову и смеюсь. Открыто, искренне и почти не натужно. Будто и впрямь в словах мужа есть что-то смешное.

– Ты зря так… я ведь сейчас совсем о другом, – морщится Дима.

Довольно странно слышать это. Элен – то, что совсем отличается от привычной жизни моего мужа. Но ведь она – это и есть я. Его унылая супруга, к которой он привык за столько лет нашей совместной жизни.

– И о чём ты? – уточняю со смешком, хоть и понимаю, что мне совсем не до веселья.

– Ты была…

Он совершенно неожиданно ниже опускает голову, растирает лицо ладонями и усмехается.

– Так странно говорить сейчас о том, что это была ты.

– Это была я, – киваю тотчас, хотя испытываю совершенно идиотское желание отрицать этот факт.

– Как так вышло, что ты и оказалась Элен?

Отлично. Наконец-то мы подобрались к этому животрепещущему вопросу.

– Как так вышло, что ты при живой жене пошёл искать приключений?

– Надя…

– Да хватит уже! «Надя, Надя…» Я просто хочу понять…

Подаюсь к мужу через стол, но тут же отстраняюсь. Да, я действительно хотела понять. Раньше. Хотела задать главный вопрос Диме: «Почему он так со мной поступил?». А сейчас вдруг почувствовала, что мне это знать неинтересно.

– Ты хочешь понять – что? – не выдержав паузы, уточняет муж.

– Я хочу понять, почему ты нас предал! Почему ты предал меня и наших девочек?

Мне не удаётся сдержать себя в руках. Задать вопрос получается с какими-то визгливыми нотками, за что тут же себя проклинаю.

– Я вас не предавал…

– Вот как? Ах, да! Ты просто спокойно кивнул, когда увидел, что твой пьяный друг заполнил за тебя анкету, в которой ты попросту отказался и от жены, и от своих детей.

Я понимаю, что меня несёт, но… но это тот порог, переступив через который, любой потерял бы самообладание. Я – потеряла. И совсем об этом не жалела. По крайней мере, на то время, когда выкрикивала эти слова, что должны были хоть что-то донести до моего мужа.

– Это не так…

– А что так – Дим? Ну что – так? Я не пойму, что вдруг сподвигло тебя взять и пойти копаться в этих сраных ответных анкетах. Что? Совпадения? Интерес? Любопытство? Желание построить что-то отличное от нашей с тобой семьи? Что, чёрт бы тебя побрал?!

Границы уже перейдены. Я слышу тишину. Абсолютную тишину, которая воцарилась в нашей квартире. Знаю, что дочери меня наверняка услышали, но не смогла бы сейчас сдержаться, даже если бы меня об этом попросили. Но меня не просят, просто некому это сделать. Дима увлечён своими переживаниями, а девочки… девочки делают вид, что ничего не происходит. Сидят в своей комнате, закрываются от того, что их сейчас окружает, и делают вид, что ничего не случилось.

– Ответь мне на этот вопрос и всё… всё станет ясным.

Я тяжело вздыхаю, иду к окну, опираюсь ладонями на подоконник и, задержав дыхание, добавляю:

– И прежде всего станет ясным, почему ты сегодня же должен уйти. Потому что нашей семьи больше нет. Ты её уничтожил.

Меня снова окружает тишина. Она такая звенящая, осязаемая – кажется, протяну руку и смогу коснуться какого-то невидимого барьера. Не знаю, то ли он установлен между мной и Димой, то ли это просто какой-то защитный купол, который мне всё же удаётся возвести, но эта тишина дарит мне мнимое ощущение покоя. Я смотрю за окно на то, как лениво кружатся крупные снежинки в свете уличных фонарей. Сразу на память приходит один из вечеров из нашей с Димой прошлой жизни. Даже не могу сказать, когда именно это было – пять лет назад или семь. А может все десять? Нас очень многое связывает, чтобы вот так взять и припомнить, когда именно произошло то или иное событие.

– Я никуда не уйду. Это мой дом и я собираюсь здесь оставаться.

Я не верю своим ушам. Дима ведь это несерьёзно? Неужели он и впрямь рассчитывает, что я соглашусь на то, чтобы он остался просто жить с нами и делать вид, что у нас крепкая семья, которую он не разрушил собственными руками?

– Если ты никуда не уйдёшь, уйду я.

– Надь…

– Хватит! Хватит!!!

Слышу себя словно со стороны. Ору с такой истерикой, явно звучащей в голосе, что меня слышат все этажи нашего дома. И девочки тоже слышат. Только мне теперь это не настолько важно, как то, что рвётся изнутри. Пусть он знает, что я чувствую, хотя бы отчасти. Выдуманного покоя как ни бывало, он разлетелся на осколки тотчас, как из меня стало прорываться то, что я старательно прятала как можно глубже.

– Я совершенно серьёзна, – наконец совладав с собой, произношу обманчиво-ровным голосом, который едва заметно дрожит. – Если ты сегодня здесь останешься, я уйду.

– К Демьяну?

В глазах Димы вспыхивает та тьма, которая тоже мне знакома досконально. Когда у нас всё только начиналось, я часто её видела – тогда из постели, кажется, не вылезали, он мог на меня наброситься где угодно. Только теперь эта тьма совсем не из-за страсти или бурлящего в крови желания. Дима ревнует и злится, и в любой другой момент меня бы это обрадовало, но не сейчас.

– А это не твоё дело.

– Вот как? Очень удобно, да, Надь? Водила меня за нос, а сама уже другого мужика себе завела.

Пощёчина выходит такой неожиданной даже для меня самой, что я невольно выдыхаю с испугом. На лице Димы расцветает яркое пятно, а на губах появляется ухмылка.

– Давай ещё, – тихо предлагает он, и я действительно хочу его ударить снова. Выписывать пощёчины одну за другой, до тех пор, пока боль внутри меня хоть немного не притупится.

– Мам… пап… что здесь происходит?

В голосе Даны столько страха и растерянности, что из меня будто бы разом выбивают весь воздух. Я снова опускаюсь на стул, чувствуя себя бессильной настолько, что уже ничего не могу ответить дочери. И соврать тоже не могу.

– Ничего не происходит, мась. Мы с мамой просто разговариваем, – заверяет Дану муж.

– Нет не просто разговариваем. Папа уже уходит.

– Куда?

– Я не знаю. Он пока не будет жить с нами.

– Почему?

– Потому что мы так решили.

– Я так не решал. Я хочу остаться с вами.

– Значит, папа остаётся с вами, а я ухожу.

– Мам… что ты делаешь?

Что я делаю? Я? Да, дочери ничего не известно о том, что произошло у нас с её отцом, но почему сейчас она вот так сходу сделала виноватой именно меня?

– Я ничего не делаю. А твой папа уже всё, что мог, сделал. И сейчас он уходит. Или уйду я.

– Мам, не надо, пожалуйста. Не нужно так с ним.

– Надь, они же здесь не при чём…

– Да?! Ах, точно! Я совсем забыла!

Я снова вскакиваю на ноги и начинаю расхаживать по кухне. Злость переполняет, мне хочется только одного – сделать больно Диме. Хоть как-то. Хоть чем-то.

– Твои же дети у тебя не при делах, потому что их попросту нет! Ни жены, ни детей. Так что, Дана, твоя мама ничего не делает. Это твой папа от тебя отказался…

– Надя, перестань!

– Убирайся отсюда, слышишь? Убирайся и там своим Эленам рассказывай, что им нужно перестать делать, а что они…

А потом случается то, от чего вся моя злость улетучивается, будто бы её и не было никогда. На лице мужа появляется страх, такой жуткий, что меня за мгновение бросает в ледяной озноб. Он бросается к Дане, вся футболка которой в крови, тащит её в ванную, а я на дрожащих ногах бегу следом. Лиза – на пороге их с Даной комнаты, тоже перепуганная и белая, как полотно. Господи, за что нам всем это?

– Перекись давай! – командует Дима, наклоняя над раковиной дочь, у которой идёт кровь носом.

– Где она? – лепечу в ответ, мало что соображая.

– Наверху, в шкафчике.

Я совсем забыла, когда это было с Даной в последний раз. Знала, что переживания могут привести к такому, но сейчас совсем не подумала о том, чтобы сдержаться, промолчать, не дать этому случиться.

Наконец мы останавливаем кровотечение. Данка бледная, в глазах – слёзы. Сидит с пакетом льда на переносице и смотрит на нас таким взглядом, от которого у меня мурашки по всему телу. Как будто мы только что разбили в пух и прах её маленький идеальный мир, казавшийся ей нерушимым.

– Сейчас чаю тебе сделаю с ромашкой, хорошо? А папа вернётся, когда я буду к этому готова. А сейчас уйдёт, потому что иначе уже меня увезут отсюда с нервным срывом.

– Ты обещаешь? – шепчет дочь, и я киваю.

– Конечно. Я никогда вас не обманывала.

Вижу, как дрожит рука Димы, когда он берёт с полки телефон. Киваю Лизе, и та понимает всё без слов – ведёт сестру, чтобы уложить в постель. А мне сейчас хочется только чтобы муж наконец ушёл. Не могу и не хочу его видеть рядом. И сейчас кажется, что это навсегда.

– Надь… прости меня. Я не знаю, что на меня находит, но когда думаю обо всём этом…

– Не сейчас. Сейчас просто уйди.

– Прости…

Он выходит из квартиры, знаю, что смотрит на меня, пытается поймать взгляд, который я старательно отвожу. И последнее, на что мне хватает сил – просто закрыть за ним дверь. После чего плетусь на кухню, чтобы сделать Дане чай.


Дочь засыпает почти сразу. Лиза молчит, ни о чём не спрашивает, только поджимает губы, чтобы не расплакаться. А я ухожу к себе, где ложусь на нашу с мужем кровать прямо в одежде, обнимаю себя руками и, уже не сдерживаясь, реву. Не знаю, что оплакиваю – свою жизнь, саму себя, то, во что так верила и чем жила и дышала. Ни черта не становится легче, но и остановиться и перестать не могу.

Через время ко мне приходит Лиза. Старается шагать бесшумно, осторожно укладывается рядом и просто остаётся со мной.

– Всё будет хорошо, мам, – шепчет то, от чего слёз становится ещё больше.

– Да, – откликаюсь всхлипом. И знаю – будет как угодно, но только не хорошо.


***

Всё, что мне помогает справиться с водоворотом мыслей, в который я раз за разом погружаюсь помимо воли, – это девочки и работа. Я не знаю, о чём говорят Лиза и Дана наедине, но вижу, как младшая старается быть ко мне ближе. И мне хочется реветь в три ручья каждый раз, когда она меня обнимает, спрашивает, как дела, и когда просто садится со мной выпить чаю.