Обхватив лицо мужа ладонями, я приподнимаюсь на цыпочках и начинаю покрывать его лёгкими поцелуями. На губах – соль моих и Диминых слёз, пресный привкус талого снега и горечь, такая неизбывная, жгучая, которая отзывается внутри желанием взвыть. И насытиться этими краткими мгновениями, за которые я уже завтра буду себя проклинать.

Как мы оказываемся в доме, я не помню. Зато могу произвести в памяти ту неистовую страсть, какой не испытывала никогда до этого момента. Ни с одним мужчиной, даже с самим Димой.

Целуемся, как безумные, стаскиваем друг с друга одежду и плевать на то, что в прихожей холодно. Когда оказываемся на сырых и прохладных простынях, последняя здравая – или же нет? – мысль мелькает на задворках сознания – лишь бы не простудиться. И я опять чувствую себя наседкой, у которой только одно на уме. А ведь сейчас мне вообще ни о чём не хочется думать – только бы чувствовать на себе горячие руки мужа, только бы отдаваться его поцелуям и желаниям, делясь своей страстью в ответ. И понимать, что такого никогда не было и вряд ли повторится вот так, как сейчас. Когда оба – словно изголодавшиеся друг до друга люди, которым неважно где и как, лишь бы только друг с другом. Какой идеальный самообман…

Дима заполняет меня собой слишком поспешно, я даже не успеваю насытиться ни его ласками, ни мгновениями нашей близости. Ни физической, нет. Близости, которая сегодня впервые появилась на свет – эфемерное доверие, что я выдумала себе, чтобы поверить в него безоговорочно. И пусть совсем скоро я пожалею обо всём, самое важное, что здесь и сейчас повода для жалости нет.


В эту ночь мне не до сна. Даже когда на смену страсти, в которой я так быстро растворилась, приходит тишина. Дима спит рядом, я же лежу, устремив взгляд в темноту, и понимаю, что не смогу заснуть. И не смогу и дальше делать то, что станет будить в муже потребность, например, заняться со мной любовью. Или желать и хотеть только меня. Я просто под это не заточена – нервничать, сопоставлять факты, быть начеку. Я хочу быть любимой, отдавать всю себя в ответ, насколько сумею, но при этом не хочу вытаскивать из себя ничего искусственно. И знаю, что Диме этот вариант не подойдёт. Уже нет. Не теперь, когда он понял, что можно добиться всего, просто устроив нам обоим ту встряску, которая нужна, по сути, только ему. Даже если муж станет убеждать меня в обратном.

«Дем, привет… я знаю, что поздно, но… ты не сможешь забрать меня из пригорода? И я пойму, если откажешь».

Над этим смс думаю битых полчаса, выбирая между вероятностью ехать в город на такси посреди ночи и просьбой, которую я и адресую Демьяну. Есть ещё вариант вызвать Петрову, но боюсь, что она не угомонится, пока не заявится прямиком к дому и не выяснит, как я вообще здесь оказалась.

«Окей, кинь координаты, куда подъехать. Скажу, когда смогу подскочить. У тебя всё в порядке?»

«Да. Всё отлично. Просто домой срочно надо, а общественный транспорт не ходит. На такси опасаюсь».

«Не надо такси, я подскочу».

Скинув Дему адрес, я осторожно выбираюсь из постели и, быстро и почти бесшумно одевшись, некоторое время стою, глядя на мирно спящего мужа. Наверное, он засыпал с мыслью о том, что всё наладилось и все наши разногласия в прошлом, и уже днём вновь приедет, и мне придётся с ним снова вести беседу. Впрочем, сейчас я не хочу об этом думать. Просто выхожу из дома, чтобы через полчаса выбраться по заснеженному полю к шоссе, куда и подъедет Демьян.

Это был просто секс. Просто внезапный секс с мужем, который ничего не значит, – думаю я, прикрывая за собой дверь. Дело за малым – осталось всего лишь в это поверить.


Дима проснулся от осознания, что что-то не так. И уже зная, что является тому причиной. Нади рядом не было. Ему даже не нужно было открывать глаза, чтобы в этом увериться. Сбежала? После того, что было? А чего, собственно, он ожидал? Что она вернётся к нему сразу, как только между ними произойдёт близость?

Да, пожалуй, он если и не ожидал этого, то надеялся вернуть всё, что по собственной дурости потерял.

«Как ты выбралась?» – набил он короткое смс, прежде чем выбраться из постели. Спустил ноги с кровати и поёжился от холода. Да, привозить сюда Надю было не самой лучшей идеей. И пожалуй, на этом все его «романтические» поползновения, в которых он ни черта не разбирался, стоило закончить.

«Нормально. Я уже дома».

Она ответила, и Диму словно электрическим разрядом прошибло. Давно уже ничего такого не чувствовал, даже когда общался с Элен. Даже когда понимал, что в любой момент их переписке с таинственной незнакомкой может прийти конец. Потому что сейчас Диме было с чем сравнить – жена, которую он любил, была от него гораздо дальше, чем женщина, о которой он не знал ровным счётом ничего. Ну, или думал, что не знал.

«Отлично. Я попробую выкопаться тоже. Созвонимся».

Дима поморщился от того, как холодно это прозвучало. Словно они с Надей были любовниками, которые встречались от раза к разу, и ничего большего их отношения из себя не представляли. И не могли представлять в будущем.

Он оделся, матерясь сквозь крепко стиснутые зубы от противных ощущений, которые вызывало прикосновение ледяной одежды, после чего вышел из дома, запер дверь и пошёл откапывать машину. Пока это всё, что у него есть. А о том, как сделать всё так, чтобы вернуть свою семью, ему только предстояло крепко подумать. Главное – снова не ошибиться.


Звонок от взволнованной Нади прозвучал уже на следующее утро. На часах не было даже одиннадцати, когда на экране высветились четыре буквы «Жена». И сразу сердце пустилось вскачь, то ли от радости, то ли от тревоги, которую испытал, зная, что вряд ли Надя звонит ему потому, что соскучилась.

– Да? – коротко выдохнул в трубку, и тут же услышал в ответ:

– Шарапов, ты к школе можешь сейчас прямо подъехать?

– Что случилось?

Дима тут же вскочил на ноги, бросился надевать куртку. А сердце заколотилось где-то в горле, потому что в голосе Нади сквозило что-то, похожее на отчаяние.

– Пока не знаю. Звонила классная Данки. Попросила приехать срочно.

– И ничего больше не сказала?

– Нет. Ты там ближе, но я тоже выезжаю уже.

– Б*я…

– Что такое? Не пугай меня.

– Ничего, я просто в шоке, что она ни слова не сказала. Еду уже. Отрубаю связь.

Он выбежал из офиса, помчался к машине. В голове наперебой звучали тысячи вопросов. Если с Даной что-нибудь случилось, им ведь сразу об этом сказали бы? Или нет? Чёрт! Он давно не чувствовал себя таким беспомощным… Не ощущал себя так. Всё остальное вдруг отошло на второй план, показалось неважным. Только дочь и то, что у неё или с ней случилось. Ну и устроит он всем и каждому, кто хоть как-то к этому причастен!

В кабинете завуча, куда его проводили дежурные, было довольно мрачно. Дана сидела на стуле напротив учительского стола. Такая маленькая и потерянная, хрупкая… Его крохотная девочка, которую он обязан был защищать ото всего, что могло нанести вред.

– Добрый день, – поздоровался он глухо, вставая так, чтобы закрыть собой дочь. Как будто завуч, сидящая за столом и воззрившаяся на него поверх очков, собиралась что-то сделать с Даной.

– Добрый день, Дмитрий Алексеевич. Присаживайтесь, пожалуйста. Ваша жена…

– Она будет позже.

– Хорошо. Тогда, чтобы не отнимать ваше и моё время, пожалуй, начнём.

В её голосе не было ничего такого – ни злости, ни строгости. Скорее какая-то бесконечная усталость, и это хоть немного, но ослабило узел напряжения, сковавшего внутренности.

Он взял стул и устроился рядом с дочерью, дав понять этим прежде всего ей, что рядом. А после – тем, кто может пожелать сделать что-то против неё.

– Я слушаю, – кивнул, взяв ладонь Даны в свою. Её пальцы были хрупкими и ледяными, хотя она и старалась держаться стойко.

– Сегодня, кхм, ваша дочь сорвала урок.

– Какой?

Дима едва не рассмеялся от того, какая лёгкость появилась внутри. Сорвала урок? Всего-то? Нет, он конечно, был совсем не сторонником подобного – сейчас, когда ему было почти четыре десятка лет. А вот в школьные годы и сам был знатным шалопаем. И сорванные уроки в его досье тоже числились.

– А это важно? Биологии. – Завуч поправила очки и прищурилась. – Но это не самое страшное.

– А что самое страшное? Дана разломала на части скелет? Перепутала пестики с тычинками?

– Нет. Дана порвала и утопила в унитазе классный журнал.

Брови Димы поползли на лоб. Он не удержался и громко ржанул. Рядом послышался нервный смешок Даны. А вот завучу было не до смеха, и он её прекрасно понимал. Но и представить, что Дана – его Дана – сделала то, что озвучил учитель…

– Дана утопила в унитазе журнал?

– Именно так.

Дима только теперь осмотрелся внимательнее и нашёл глазами мокрую папку с коричневой обложкой, которая, без сомнений, и являлась тем неотъемлемым атрибутом школьной жизни, на которую покусилась его дочь.

– Ты это действительно сделала? – повернулся он к Дане, и когда та опустила голову ниже, а волосы закрыли от Димы её лицо, понял, что тут даже смысла нет становиться на сторону дочери и доказывать с пеной у рта, что она ничего не натворила. Натворила – даже к бабке не ходи.

– Она действительно это сделала, – заверила завуч, но Дима на неё даже не взглянул.

– Зачем? – мягко уточнил он у Даны, впрочем, не особо надеясь на её ответ.

– Потому что биологичка меня ненавидит, – прошелестела та едва слышно.

– Не биологичка, а Анна Степановна, – вмешалась завуч, и Дима вскинул руку, давая понять, чтобы она замолчала.

– За что тебя ненавидит Анна Степановна?

– Я не знаю. Но у меня сейчас сплошные двойки. А биологию я люблю.

– Так. А ты к ней после уроков подходила?

Спросил, и даже самому тошно от себя стало. В то время, как он пытался построить новую жизнь, в то время как увлёкся совершенно незнакомой ему женщиной, его дочь испытывала трудности и никому в этом не признавалась.