– Подходила. Она сказала, что после сдавать уже поздно.

– Анна Степановна так сказала? – Это уже снова голос завуча.

– Если моя дочь так говорит, значит, сказала. И вообще, почему она не здесь? Ведь это её урок был сорван.

– Потому что я хочу сейчас поговорить с вами. С Даной, с её отцом, то есть, вами. С её матерью.

Она снова поправила очки на переносице и, мягко улыбнувшись, озвучила то, что и так было на поверхности:

– Это поведение Даны ведь не просто на ровном месте проявилось?

И не успел Дима ответить, как в дверь без стука ворвалась Надя. Запыхавшаяся, раскрасневшаяся… с такой неподдельной тревогой, написанной на лице, что Диме тут же захотелось вскочить со своего места, сгрести её в объятия и заверить, что всё будет в порядке. Что он решит все проблемы, защитит их семью ото всего.

– Что здесь происходит? – выдавила из себя Надя, и Дима поднялся навстречу ей.


У меня никогда не было проблем с дочерьми и их учёбой. Напротив, я могла полностью положиться и на Лизу, и на Дану и знать, что они или справятся со всем сами, или обратятся ко мне, если вдруг что-то будет не так. Потому звонок классной руководительницы прозвучал словно гром среди ясного неба.

Мне хватило ровно доли секунды на то, чтобы решить, что позвонить Диме я просто обязана. Не потому, что ему это было важно и нужно, нет. А потому что мои дети были точно так же и его детьми, чёрт бы всё побрал! И потому что семейная жизнь, по которой он потоптался грязными сапогами, и которую хотел реанимировать – это не только попытки устроить романтик на чьей-то холоднющей даче. Это прежде всего обязательства, в том числе касающиеся общих детей.

Но самым главным аспектом, заставившим меня набрать номер Димы, был страх. Жуткий страх, что с моей девочкой что-то случилось, пока я погружалась в то дерьмо, которое мне устроил собственный муж. И Дима был просто ближе к школе, вот и всё. В такие моменты вообще первое, о чём стоит думать – кто сможет оказаться рядом с ребёнком раньше, и плевать, на какой стадии находятся отношения.

Сердце колотилось где-то в горле, когда я взлетала по лестнице, ведущей на второй этаж, туда, где находился кабинет завуча. Димину машину увидела ещё на парковке, и это успокоило, стёрло, словно ластиком, едва ли не половину того, что бушевало внутри.

– Что здесь происходит? – первое, что пришло мне в голову, и что выдохнула, когда без стука ворвалась в кабинет. Дима тотчас поднялся навстречу, такой большой, уверенный… родной, несмотря на всё то, что между нами происходило. И ноги подгибаться стали. Это когда у тебя нет, на кого опереться, ты вынуждена крепко стоять на земле. А если есть тот, кто способен разделить с тобой обстоятельства, что пугают и выбивают из колеи – всё становится другим.

– Надь, всё нормально уже. Мы почти всё решили, – заверяет меня Дима, на лице которого написана неуверенная улыбка, а я стою, перевожу взгляд с него на Тамару Григорьевну и не знаю верить или нет.

– Ну, ещё не всё. И не так уж и нормально.

В голосе завуча слышатся нотки осуждения, на что Дима реагирует в весьма знакомой мне манере – переводит на Тамару Григорьевну взгляд, в котором так и читается: «Я же сказал нормально, значит, нормально».

– Что случилось?

– Дана порвала классный журнал и смыла его в унитаз.

– Дана – что?

Я пытаюсь поймать взгляд дочери, но она только отводит глаза и пытается встать так, чтобы её было не видно из-за отца. Ну и получит она у меня дома… по первое число.

– Надь, Дана не со зла. Биологичка её донимает.

– Биологичка?! – Я выдыхаю это слово с ужасом. Неужели он не понимает, что называть так учителя биологии в присутствии завуча недопустимо? Дима бы ещё у директора так себя вёл, чтоб ему пусто было!

– Её зовут Анна Степановна, Дмитрий Алексеевич. И если вы не будете против, она хотела бы поговорить с вашей супругой. Лично.

Это вступает в разговор завуч, которая сейчас кажется третьей – нет, даже четвёртой – лишней. Но за слова её хватаюсь, как за спасительную соломинку. Пусть и вправду Анна Степановна поговорит со мной лично, чтобы только Дима не выдал в процессе беседы чего-нибудь ещё.

– Я согласна, – заверяю Тамару Григорьевну, на что слышу эхом беспрекословное от мужа:

– А я нет.

Переглядываюсь с ним и не понимаю, к чему Дима клонит. Если конфликт можно решить одним моим разговором с учителем биологии, то в чём могут быть проблемы?

– Дима, пожалуйста.

– Надя…

– Что, Надя? Если вдруг я решу, что твоё присутствие стало необходимым, я тебя наберу. Вы пока можете с Даной посидеть в машине. Или погулять возле школы. Идёт?

Чувствую нутром, что я должна выпроводить его и остаться с Анной Степановной наедине. Ну или провести беседу при завуче – неважно. Главное, что Диме на ней присутствовать не стоит.

– Хорошо, идёт, – после некоторых колебаний отвечает муж, после чего поворачивается к Тамаре Григорьевне: – Мы ведь с Даной можем уйти? Заявление на благотворительную финансовую помощь ведь компенсирует всё то, что натворила моя дочь?

Так и хочется закатить глаза. Типичное мужское решение проблем, которое, надо сказать, действует безотказно. Тамара Григорьевна хоть и пытается быть строгой – на деле же тает от двух слов «финансовая помощь». И я благодарна, что она не стала разводить из всего, что сотворила Дана, настоящую трагедию, хотя с дочерью нас всё ещё ждёт серьёзный разговор.

– Конечно, Дмитрий Алексеевич, конечно.

Дана и Дима выходят. Последний замирает на пороге на долю секунды, словно всё ещё не решился на то, чтобы выйти и оставить меня наедине с завучем. А когда за ними всё же закрывается дверь, я обессилено опускаюсь на стул и выдыхаю:

– Давайте уже побеседуем с Анной Степановной. Надеюсь, всё не так страшно, как кажется на первый взгляд.

Сложив руки перед собой, будто покорная ученица, я кручу кольцо на безымянном пальце левой руки и смотрю только на него. Его подарил мне Дима – простой ободок из белого золота с крохотными бриллиантами. Не знаю, почему не сняла его следом за обручальным и не положила куда подальше с глаз долой.

– Да, давайте побеседуем с ней.

Завуч звонит Анне Степановне, а я всё это время пытаюсь сопоставить то, что узнала совсем недавно. Итак, моя дочь, оказывается, самый настоящий бунтарь. Именно так и никак иначе я могу обозвать её поведение. Бунт. Попытка привлечь к себе внимание. И вроде как это кажется совершенно оправданным. Кажется ровно до тех пор, пока в кабинет не входит учитель биологии – Анна Степановна.

Она окидывает меня взглядом, в котором явственно читается… презрение. И даже надменность, что ли, только не могу понять, с чего вдруг ей относиться ко мне именно так.

– Добрый день, – кивает она мне, и когда завуч выходит, занимает место напротив. – Анна Степановна.

– Надежда Андреевна. Мама Даны Шараповой.

– Да, я знаю. Очень хорошо, что вы всё же нашли время и приехали.

Это её «нашли время» царапает по нервам. Можно подумать, я вообще не занимаюсь дочерьми. По крайней мере, именно на это она и намекает ведь?

– У меня всегда есть время на семью, – отрезаю я. – И сейчас хочу понять, что случилось с Даной. Такое поведение для неё нетипично.

– Именно так. И уверена, у девочки есть причины вести себя так.

– На что вы намекаете?

– Я не намекаю. Я просто говорю, что подобное поведение не может быть беспричинным.

– Вы очень мне поможете, если расскажете подробнее, что же всё-таки случилось.

Я вижу, как она едва сдерживается, чтобы не фыркнуть. Ну или это мне рисует воображение – так сразу и не понять. Анна Степановна поджимает губы, отводит взгляд.

– Не так давно Дана стала относиться к учёбе спустя рукава. Может не выучить то, что я задаю на дом, или отказаться отвечать на уроке. Разумеется, итогом этого стали несколько двоек. Эта четверть очень быстро подойдёт к концу, а если у Даны будет стоять двойка по её итогам… я не знаю, что с этим делать. Мы с ней не раз об этом говорили.

– А она?

– А она очень наплевательски отнеслась ко всем моим предупреждениям. А сегодня и вовсе… вскочила с места, вырвала у меня журнал, выбежала из класса.

– Вы собирались ставить ей ещё одну двойку?

– Именно. К сожалению, выше оценок она пока не заслужила.

– Почему вы раньше мне не позвонили?

– Потому что я всегда считала, что это обязанность родителей – следить за тем, как учатся их дети.

С этим не поспоришь. Мне и ответить-то на это нечего. Радует то, что всё ещё не зашло так далеко, как могло было зайти, да и Дима вроде как уже решил вопрос. По-своему. А с Даной нас ждёт серьёзный разговор.

Я уже почти поднимаюсь с места, чтобы поблагодарить Анну Степановну за время, которое она мне уделила, и попрощаться, когда она переводит беседу в то русло, от которого у меня всё внутри холодеет. В противовес голосу Анны Степановны, в котором появляется противный тёплый елей.

– Надежда Андреевна, я ведь не зря заговорила с вами о причинах. Потому что, мне кажется, я знаю, в чём дело.

– В чём же?

– У вас ведь не всё в порядке дома. Конкретно у вас и вашего мужа.

– Это Дана вам сказала?

– Нет, что вы. Хотя, я думаю, она видит всё, что происходит. – Анна Степановна вновь поджимает губы, на лице её появляется ещё более презрительное выражение. И следом задаёт вопрос, что кажется мне ушатом ледяной воды: – Вы знаете, что ваш муж ведёт активный поиск новой жены на сайте знакомств?

Даже не знаю, чувствовала ли я себя когда-нибудь настолько растерянной. Мне становится нестерпимо душно, в лицо бросается жар. Дима действительно продолжает общение там, где я его поймала с поличным благодаря Петровой? Боже, и почему я вообще перестала это контролировать? Почему считала, что муж удалил свою анкету?

– С чего вы это взяли?

– С того, что сама общалась с ним там не так давно. У меня хорошая память на лица, а вот Дмитрий меня совсем не узнал.