Когда из-за безликой двери выходит врач, Дана вскидывает голову, и столько страха и надежды на лице, что у меня снова болезненно щемит в груди.

– Надежда Андреевна?

– Да, это я.

Мы поднимаемся с дочерью навстречу врачу и слушаем, как он произносит усталым голосом несколько слов. И я не только сама выдыхаю с облегчением, но и слышу, как это делает Дана.

– Несколько дней покоя. Трещина в ребре должна зажить сама. Мы пока понаблюдаем за ним, сделаем ещё несколько анализов. Но в целом, Дмитрию повезло – внизу было много снега.

– Значит, мы скоро сможем к папе зайти?

– Не сегодня.


Эту фразу произносим с врачом хором.

– Не сегодня, да. Дмитрий сейчас спит. А часы посещений теперь переносятся на завтра.

Вижу, как дочь собирается протестовать, но почти сразу передумывает.

– Хорошо, тогда мы придём к папе завтра. Как только откроются ваши часы.

Врач улыбается и отправляется по своим делам, а мы спешим на выход. По пути вызываю такси, на что дочь заверяет, стоит мне только положить трубку:

– Ты сюда ехала прям как профи. Я даже очень загордилась.

– Врунишка.

– Нет, я правду говорю.

– Ну, хорошо. Но больше я за руль ни ногой.

Выходим на улицу и я впервые за долгое время не могу сдержать улыбки, в которой сквозит облегчение. Как мало порой нужно для счастья. Главное теперь об этом не забывать.


***

Когда он упал вниз и внутренности прострелило острой болью, первой мыслью, влетевшей в сознание, было: «Это наказание». Наверное, подспудно ожидал чего-то подобного, хотя, чем дольше лежал, боясь пошевелиться, тем острее было понимание – он и так себя наказал. Давно. Когда только погрузился в отношения с другой женщиной, когда забыл о жене и детях. Когда солгал сам себе, что не они – самое бесценное, что у него есть.

А потом были их испуганные лица, какая-то безумная радость от того, что не только жив, но ещё и относительно цел. И знание, что теперь всё будет иначе.

Когда Дима проснулся на следующее утро, оказалось, что всё совсем неплохо, и его совсем скоро выпишут домой. Вот только дома у него теперь не было. Имелось жилище, куда он возвращался после работы, а дома – не было. Впрочем, это он тоже заслужил.

– Папа! – в палату ворвалась Дана, как раз в тот момент, когда он доедал противную запеканку, невольно сравнивая её с тем, что обычно готовила дома Надя. Но ему нужны были силы, а значит, приходилось заставлять себя есть.

– Маленькая моя…

Дима отложил пустую тарелку, поморщился, когда дочь крепко его обняла, и улыбнулся, когда вошедшая следом Надя одёрнула Дану.

– Привет, – тихо поздоровалась она, улыбнувшись. – Мы тут тебе еды принесли.

– Отлично. А то я уже думал просить политического убежища в буфете.

Он тоже мягко улыбнулся в ответ, прижал к себе Лизу, которая устроилась рядом с ним. На душе было хорошо и спокойно, хотя, далеко не всё было между ними выяснено и сказано. И это исправить Дима сейчас и собирался.

– Надь, присядь тоже, пожалуйста, – указал он кивком на стул, когда жена разложила принесённые с собой контейнеры с едой в холодильнике.

Она, кажется, сразу поняла, о чём пойдёт речь. Нахмурилась, сделала глубокий вдох, будто это ей предстояло объясняться, а не ему. Уточнила дрогнувшим голосом:

– Может, не здесь и не сейчас?

– Нет. – Он помотал головой, поморщился, когда в грудной клетке прострелило болью. – Именно здесь и сейчас.

Надя помедлила, как будто сомневалась в том, что стоит всё же соглашаться, после чего присела и отвела взгляд.

– Девочки… в общем, в том, что с нашей семьёй случилось то, что случилось… и в том, к чему всё это привело, виноват я. Маму винить совершенно не в чем, потому что…

– Есть в чём…

Надя перебила его. Вскинула на Диму и дочерей взгляд, в котором явственно читалось, что высказанное ею мнение неоспоримо. И добавила:

– В том, что происходило и происходит, виноваты мы оба.

– И всё же. Именно я сделал вашей маме очень больно. Я… начал отношения с женщиной, позабыв о вас всех. И погрузился в эти отношения с головой.

Он почувствовал, как рядом напряглась Дана, словно бы окаменела. И как вздрогнула Лиза. Мог ли он уберечь их ото всего этого? Вполне. Нужно ли было молчать? Теперь Дима был уверен, что нет. Потому что они уже разгребали последствия их молчания и попыток оградить дочерей от реальности. Реальности, в которой он был виноват, реальности, в которую их всех втянул. Просто чудом было то, что они все трое до сих пор были рядом с ним.

– Ты уйдёшь от нас к другой? – тихо спросила Дана. Она не отсаживалась, не делала попыток отстраниться, просто так и продолжала сидеть каменным изваянием.

– Нет. Я не уйду никуда. Точнее, если ваша мама не захочет снова быть со мной – я всё равно останусь вашим отцом, что бы ни было. Но ни к кому другому я уходить не собираюсь.

– Так получилось, что этой женщиной и была я, – выдохнула Надя, после чего закрыла глаза, откинула голову назад и невесело рассмеялась.

– Как так – ты? – удивлённо уточнила Дана и даже отстранилась. Села так, чтобы видеть и его, и маму. На лице – самая настоящая смесь разнообразных эмоций – от неверия, до восторга, который свойственен только детям. Всё же она ещё была ребёнком, хоть и вытворяла порой попытки показать, что уже повзрослела.

– Так получилось. – Дима растёр лицо ладонью. Оказалось, что этот разговор был в разы тяжелее того, каким он его представлял. Слишком многое нужно было обнажить, но при этом сделать это аккуратно, опасаясь навредить девочкам ещё больше.

– Однажды я разместил анкету на сайте знакомств. Сначала это казалось шуткой. А когда мама узнала, что я так… поступил, стала моей собеседницей на этом сайте. У нас завязался виртуальный роман. Я не знал, что это ваша мама. Просто погрузился в это всё, хотел большего. Встречи в реальности, семьи.

– Ну? Так это же здорово, что за этой женщиной скрывалась мама!

Дана вскочила и заходила туда и обратно. Нет, наверное, зря он это всё затеял. Зря рассказал настолько много.

– Дан, не мельтеши, – окрикнула сестру Лиза. – Представь только, что мама чувствовала.

– Да. То, что она пережила… я в этом виноват, и мне это уже не исправить. И то, что я стал делать дальше, всё было тоже неправильным. То, что вы считали маму виноватой в случившемся – кардинально неверно. Виноват только я. И мне очень жаль, что всё так вышло. Но…

Дима снова поморщился. Но на этот раз не от физической боли, а от той, которая затаилась так глубоко, что казалось, будто не сможет исчезнуть никогда.

– Но я очень вас люблю. И как бы дальше ни было – я буду вас любить всегда. И впредь обещаю быть честным со всеми вами, что бы ни случилось.

Он замолчал. В воздухе разлилась тишина – почти что осязаемая, когда можно было слышать даже то, как стучит сердце. А Димино ведь колотилось – сильно, громко, срываясь на хаотичный ритм.

– И я тоже вас всех очень люблю. И у меня тоже есть для вас всех новости, которые, как я надеюсь, вы воспримете нормально.

Надя поднялась со стула, подошла к подоконнику, повернулась к ним спиной и оперлась на него, словно ей нужна была поддержка.

– Меня позвали в Италию. Пока по работе, потом – будет видно. Я могу забрать и тебя, Лиза, и тебя, Дана, с собой. И пока не знаю, что решить. Точнее… я не знаю, есть ли повод оставаться.

– Я не хочу…

Дана выдохнула эти три слова, и у Димы всё внутри оборвалось. Имел ли он право препятствовать девочкам, если бы они пожелали уехать? Сейчас считал, что нет.

– И я не хочу…

Это уже голос Лизы, от которого тоже внутри дрожь появилась. Даже представлять, что они все втроём от него бы захотели уехать, было невыносимо горько и больно.

– А ты, мам? Действительно не знаешь или не хочешь уезжать?

Надя повернулась к ним, и Дима пристально всмотрелся в лицо жены. Знал ведь, что это наверняка идея её этого Демьяна. Но и знал, что если она действительно захочет уехать, он уже ничего не сможет сделать. Не приковывать же её к себе наручниками, в самом-то деле.

– Похоже, что не хочу, – шепнула Надя в ответ, и Дана тут же задала следующий вопрос:

– А если папу сможешь простить, может, снова станем жить, как и раньше?

Теперь Дима не просто смотрел на жену, он вцепился в её лицо взглядом. И в противовес желанию сказать, что торопить её не будет, просто промолчал. Потому что ему было очень важно услышать то, что она ответит.

А потом выдохнул с облегчением, когда Надя проговорила одно-единственное слово. В нём не было ни «да», ни «нет». В нём и его судьба, и судьба их семьи казалась туманной и расплывчатой. И всё же это было лучшее из того, что он слышал за последнее время. Одно короткое слово:

– Посмотрим…


Несколько месяцев спустя


Я всегда любила аэропорты. Это место было наполнено предвкушением от предстоящей поездки, светлой грусти от расставания с теми, по кому всегда будешь скучать, и радостью от новых встреч.

Сегодняшний день был для меня светлым. Конец мая – я всегда любила эту пору. Когда весна уже набрала полную силу, но впереди всё ещё было преддверие и предчувствие лета, которое в Питере всегда такое короткое, что действительно похоже на маленькую жизнь.

– Ты действительно не передумаешь? – спрашивает у меня Демьян, который только теперь решил окончательно перебраться в Италию.

Качаю головой. Наверное, кому-то покажусь дурой, но чем больше времени проходит рядом с теми, кого люблю, тем больше понимаю, что не смогу от них отказаться. Даже на время. Жизнь ведь вообще очень скоротечна – неизвестно, что ждёт тебя завтра или уже через несколько часов. И как бы ни уговаривал себя, что расставание пойдёт только на пользу, страх, что можешь потерять то, что имеешь – неизменно сильнее.

– Нет. Но мы обязательно прилетим к тебе с дочками.

– И с мужем, – вздыхает Демьян, и губы его кривятся в невесёлой улыбке.