— А я один, — вдруг неожиданно для себя заявил Олег, — родители мои умерли, а братьев и сестер у меня никогда не было. Даже двоюродных. Впрочем, это не интересно.

Он помрачнел и попытался убрать свою ладонь с Катиной руки, но Катя не дала ему этого сделать. Перегнувшись через стол, она коснулась губами его сухой, прохладной, пахнущей туалетной водой «Hugo Boss» кожи и замерла. Длинные шелковистые волосы рассыпались по ее плечам и скрыли от глаз Олега пылающее лицо.

* * *

— Катя, — позвал Олег, — Катя…

Катя, прижавшись щекой к его руке, чуть заметно качнула головой.

Олег другой рукой отодвинул подальше тарелку с остатками капусты — так, на всякий случай. Потом осторожно погладил Катю по голове.

— Катя…

Голос его звучал так мягко, что она подняла голову и посмотрела на него просиявшими, исполненными надежды глазами.

— Катя, я не…

— Не говори ничего… Не надо.

Он поднялся из-за стола, подошел к окну и, отодвинув занавеску, с преувеличенным вниманием стал наблюдать, как широкий мебельный фургон въезжает в узкую арку двора.

— Я поняла, — сказала Катя за его спиной. — У тебя есть другая.

— Да не в этом дело! — Олег неожиданно разволновался так, что хватил кулаком по оконной раме.

Катя испуганно вскрикнула. Стекла, к счастью, остались целы.

— Извини, — он повернулся к ней. — Я вообще не мастер говорить с женщинами. Особенно на такие темы.

Катя встала, подошла к нему и остановилась, мужественно глядя ему в глаза.

— Ты хочешь сказать, что я тебе совсем не нравлюсь? Ну, как женщина?

— Нравишься, — подумав, ответил Олег. — И как женщина тоже.

— Тогда я не понимаю…

Олег снова уставился в окно.

— Вот придурок, — буркнул он, — застрянет ведь сейчас… ну, точно! Теперь ни войти во двор, ни выйти!

Катя пожала плечами.

— А я никуда выходить и не собираюсь, — с некоторым вызовом произнесла она.

— Я математик, — заявил Олег безо всякой видимой связи с предыдущим, — я не верю во всякую там мистику, судьбу, предопределение. Но в последние дни происходит что-то странное. Какая-то сила упорно толкает нас друг к другу. Ты не заметила?

Еще бы не заметить, усмехнулась про себя Катя. Но вслух сказала:

— Разве? А я вот не вижу ничего странного…

— Теперь еще и этот фургон…

— Если бы не фургон, тебя бы здесь уже не было?

— Да. Нет. Не знаю!

— Ну, раз тебе все равно сейчас не уйти, давай выпьем чаю. Просто выпьем чаю. Я ведь обещала угостить тебя пирогом с вареньем, помнишь?

Олег покорно отошел от окна.

— Помню. Вчера. Хотя теперь мне кажется, что это было по меньшей мере неделю назад.

— Да, — согласилась Катя, доставая из буфета чайные чашки. — Мне тоже. Мне теперь кажется, что мы с тобой уже давно знакомы…

— Да. Именно. В этом все и дело!

И, радуясь тому, что наконец-то может облечь свои мысли в понятную, доступную ей форму, он заговорил — немного взволнованно, но четко и последовательно, словно объяснял на уроке очередную тему.

— Мне у тебя хорошо. Очень хорошо. Приятно. Комфортно. Словно ты — близкий, хорошо знающий и понимающий меня человек…

— Но?

— Что — но?

— Но ведь должно быть какое-то «но», которое мешает тебе перейти от состояния «может быть» к состоянию «так оно и есть»…

Эта женщина не хуже его умела четко, логично и последовательно излагать свои мысли. Олег посмотрел на нее с уважением.

— Ты права. Дело, собственно, в тебе.

— Во мне?

— Да. Ты не тот человек, с которым можно закрутить мимолетный роман. С тобой возможны или серьезные отношения, или никакие.

И Олег, весьма довольный тем, что так просто и доходчиво объяснил все этой милой, умной женщине, потянулся за куском пирога. Катя машинально пододвинула ему тарелку.

Ей очень хотелось спросить — так в чем проблема, разве она против серьезных отношений? — но удержалась.

— А я, — продолжил Олег, слизнув с ладони капнувшее варенье, — не думаю, что гожусь для этого. Я вот сижу сейчас в тепле, блаженстве и неге… очень вкусное, кстати, варенье, сто лет такого не ел! Напротив меня женщина, молодая, симпатичная, привлекательная и смотрит на меня так, будто я единственный мужчина на свете… А я вот сижу и думаю, как там моя программа. И что ждет меня утром, когда будут закончены расчеты, — победа, сияющая, как солнце, оглушительная, как гром, новая жизнь, новая эпоха… или очередная неудача?

«До чего же мужчины глупы, — с грустью подумала Катя, — особенно умные. Ну как ему объяснить, что я вовсе не собираюсь соперничать с этой его возлюбленной теоремой?»

За окном громыхнуло. Кухню озарила лиловая вспышка. Громыхнуло еще раз.

— Ой, надо же, гроза! — поразилась Катя.

— Я и не знала, что зимой бывают грозы!

— Бывают, но очень редко, раз в десять лет.

Олег встал и подошел к окну.

— И это невероятно красивое зрелище…

Катя тоже подошла к окну. Но посмотрела не вверх, на невероятно красивое небо, а вниз, на смутно видимую в сгустившейся темноте арку двора.

Застрявшего фургона там больше не было.

* * *

— Я поняла, — все тем же глубоким, роскошным, с богатыми оперными интонациями голосом произнесла Лилия Бенедиктовна. — Я поняла, как вы меня нашли, — адрес Клуба вам, конечно же, дала Нина. Но я не поняла, зачем. Если вы скажете мне, что вы несчастны и одиноки, то… Я просто-напросто вам не поверю!

— Отчего же? Вы так хорошо меня знаете? — усмехнувшись, возразил Александр Васильевич.

Он сидел в гостиной, в самом удобном кресле перед камином, и благодушно щурился на язычки электрического пламени. В их золотисто-оранжевом свете его лицо под белыми, как снег, волосами казалось по-летнему загорелым и совсем молодым.

Лилия прикусила губу, размышляя, что бы ему предложить. В буфете Клуба имелись бутылки мартини, амаретто, бейлиса, финских ягодных ликеров и прочих дамских безделок. А вот из серьезных напитков…

— Я бы не отказался от чашечки чая, — пришел ей на помощь Александр Васильевич. — Натурального цейлонского, крупнолистового. Без сахара. Но если у вас найдутся сливки, не слишком густые и не так чтобы совсем жидкие…

Лилия, всплеснув руками, побежала на кухню.

Заваривая чай, она нечаянно плеснула кипятком себе на руку и зашипела от боли.

Боль привела ее в чувство.

«Да что это я, — осадила она себя, — чего это я так волнуюсь от встречи с мужчиной — да, интересным, да, необычным, да, притягательным, — но всего лишь мужчиной? Мало ли я видела их на своем веку?»

«Таких — мало, — тут же возразила она себе, доставая из холодильника мазь от ожогов. — Можно даже сказать, ни одного».

Она ничего, совсем ничего о нем не знает, кроме того, что он художник, отец Нины Соболевой и живет в Великом Устюге. И все же она совершенно уверена, что он не такой, как все.

Назовем это профессиональным чутьем, продолжала Лилия, убирая мазь назад и доставая пакет со сливками. Или житейским опытом. Конкретно, опытом общения с различными существами мужского пола.

«И того и другого — и чутья, и опыта — у меня более чем достаточно.

И то и другое мне сейчас громко заявляет (нет, кричит во весь голос!.. прямо-таки вопит!), что он отличается от других известных мне мужчин примерно так же, как… как сокол от пустельги. Как хризолит от бутылочного стекла. Как Jeep Cherokee от отечественного внедорожника «Нива».

Внешне, может быть, очень похоже, но… какая разница по существу!

Неудивительно, что у меня дрожат руки».

Стоп!.. Он сказал — с сахаром или без?!

* * *

— Превосходно, — одобрил Александр Васильевич, — как раз так, как я люблю.

Он поставил чашку на журнальный столик. Лилия Бенедиктовна, зардевшись от похвалы, поправила тяжелые вороные волосы, собранные на затылке в пышный узел.

— Вы спросили меня — зачем я пришел к вам?..

— Я вся внимание, — уверила его Лилия.

— Дочь рассказала мне, чем вы тут занимаетесь, в этом вашем Клубе. И мне стало любопытно. Захотелось понять, кто вы. Ловкий шарлатан, как это бывает у психотерапевтов, — тут Александр Васильевич, смягчая резкость выражения, сверкнул белоснежной, как на рекламе зубной пасты, улыбкой, — или…

— И к какому же выводу вы пришли? — осторожно спросила Лилия.

Александр Васильевич помолчал, пристально глядя на нее.

— Не без того, — сказал он наконец. — Но в вас есть и кое-что еще. Вам не наплевать на ваших подопечных. Вы в достаточной степени бескорыстны. И, что удивительно, ваши методы работают.

— Вы так говорите, — нервно усмехнулась Лилия, — словно сами… тоже…

— Что — тоже?

— Ну… занимаетесь психотерапией.

— Да что вы! Боже упаси! Куда мне! Я всего-навсего исполняю желания. Правда, не все. И не всегда. По большей части под Новый год. А в остальное время я рисую картины.

— Вы что, хотите сказать, что вы… Дед Мороз?!

— Да. А что, не похож? Впрочем, конечно, я же без формы…

Александр Васильевич встал, застегнул на все пуговицы свой модный английский пиджак, поправил галстук темного лионского шелка. Щелкнул пальцами. На голове его возник красный парчовый колпак со снеговой опушкой. Гладко выбритые щеки и подбородок скрыла густая, в тугих серебряных кольцах, окладистая борода. Стройную фигуру облекла длинная, до пола, алая с золотом парчовая шуба. Живот и бока под шубой округлились, сразу прибавив необходимой солидности.

Взглянув на Лилию, Александр Васильевич секунду помедлил и щелкнул пальцами еще раз. Живот, бока и борода исчезли. Зато в его руке появился играющий льдистыми искрами посох с серебряным набалдашником, а на полу у ног возник туго набитый мешок.