— У вас есть фортепьяно почти в каждой комнате, Роберт. Но позвольте спросить: почему это бесценное произведение искусства вы поставили именно в библиотеку?

— Музыка — глубоко личная вещь для меня, мисс Гамильтон. Так вы будете играть или нет?


— Ну… если вы настаиваете. — Она легко коснулась клавишей, проиграла гаммы, знакомясь с инструментом и разминая пальцы, но вдруг резко остановилась и посмотрела на Хоуксклифа. — Он не настроен!

Хоук кивнул и снова выпил.

— Знаю.

— Вы вызываете у меня просто немыслимое раздражение! — воскликнула она. — Как вы можете держать в библиотеке такое великолепное фортепьяно и даже не настроить его?! Лорд Элдон назвал бы это преступлением.

Он улыбнулся.

— Как бы то ни было, я не стану доставлять вам удовольствие, потому что моя серенада будет звучать как кошачий концерт, пока этот роскошный инструмент не будет настроен. Я не хочу до такой степени дискредитировать свою игру, она и так плоха.

— Ведь вы куртизанка, вы должны быть искусны во всем.

Что еще вы умеете делать?

— Ничего из того, за что вы заплатили. — Она дерзко улыбнулась.

— Вот разбойница! — Он тихо засмеялся, но обманчивый блеск в его глазах по-прежнему не вызывал у нее доверия.

Она окинула взглядом продуваемую сквозняками библиотеку. Нельзя ли его как-то отвлечь?

— У вас есть портрет леди Колдфелл?

Томное выражение на его лице тут же сменилось напряженным.

— А что?

— Хочу посмотреть на ту, из-за которой мы все это затеяли.

Он спрятал глаза под длинными черными ресницами и пошарил в столе. Потом молча протянул ей серебряную шкатулку с золотым замочком.

Бел достала оттуда медальон с изображением молодой девушки с фарфоровой кожей. Она рассматривала портрет, грустя о том, что из мира ушла такая красота.

— Это леди Колдфелл вам подарила?

— Да. — Он забрал у нее шкатулку и снова запер ее. Его мужественное лицо побледнело. — Это автопортрет. Она была весьма одаренной художницей.

Бел примостилась на краешке стола и с интересом слушала его.

— Она догадывалась, что вы ее любите?

— Не знаю.

— Вы никогда не объяснялись ей?

— Конечно, нет.

— Как грустно.

Он пожал плечами. Вид у него был несколько виноватый — ведь он принял в подарок портрет замужней дамы.

— Что в ней пленило вас? — тихо спросила Бел, внимательно следя за выражением его лица.

Он помолчал, не выпуская из рук шкатулку и избегая взгляда Бел.

— Простота. Мягкость. Ах, я не знаю. Понимаете, это была всего лишь мечта. Я любил ее платонически. Я слишком многое переживаю внутри себя, это моя проблема. Внешне же… Ну ведь ничего не случилось. Совсем ничего.

— Вы жалеете?

— Что было бы хорошего для меня, если бы я стал ее домогаться? Я обесчестил бы нас обоих и причинил боль другу.

Грусть, появившаяся в его выразительных глазах, вызвала у нее угрызения совести, и она погладила его по черным шелковистым волосам, чтобы хоть немного утешить.

Он не отшатнулся от ее руки, но все еще не смотрел на нее.

Она тоскливо вздохнула:

— Рыцарская любовь. Я думаю, Роберт, это прекрасно, пусть даже это была только мечта.

— Лучше мечта, чем ничего.


Она отдернула руку, сочтя за благо удалиться, пока инициатива оставалась за ней. Пряча ласковую, почти нежную улыбку, она отошла от стола.

— Желаю вам доброй ночи, ваша светлость.

Он автоматически встал и поклонился, как и положено джентльмену, заложив руки за спину; он снова стал чопорным и неприступным. Кивнув, она направилась к двери.

— Подумайте, какой экипаж вам хотелось бы иметь, — приказал он повелительным тоном. — Завтра я повезу вас в «Таттерсолз».

Бел удивленно обернулась. В ее сознание медленно пробиралось понимание того, что она здесь в безопасности и под его защитой. Она почувствовала это. Хотя Хоуксклиф и флиртовал с ней немножко, он вовсе не собирался нарушать свое слово и ухаживать за ней.

Удивление от этого открытия вызвало радостную волну облегчения… и сожаления. Этот человек не намерен причинять ей зло, а она играла им, заставила его воскресить мучительные воспоминания только для того, чтобы удержать его подальше от себя.

— Мне жаль, что я заговорила о леди Колдфелл, — с трудом выдавила она, но признаться, что это был намеренный ход, не смогла. Ей не хотелось, чтобы он считал ее трусихой — так же как и шлюхой.

— Ничего страшного, — устало ответил он.

У нее перехватило дыхание, когда она посмотрела на его склоненную голову. Он страдает от одиночества, вдруг поняла она и поклялась себе сделать его жизнь счастливой и приятной. Он послан ей свыше, и она сумеет ему помочь. Он похож на нее, хотя и не подозревает об этом: они оба попали в западню, и эта западня находится внутри их.

— Спокойной ночи, мисс Гамильтон.

— Ваша светлость. — Она быстро присела в реверансе в знак истинного уважения, что он не вполне оценил, и, выскользнув из библиотеки, пошла по коридору к лестнице. В душе ее царило смятение.

Опасаясь, что потеряется в этом доме, она первым делом запомнила дорогу до своей комнаты. Найт-Хаус — это дом, выстроенный для того, чтобы потрясать тех, кто приходит сюда. Каждый вид, открывающийся из мраморных коридоров, заявлял о необычайном богатстве и древности аристократического рода хозяина. Все было чопорно, все было совершенно. Дом вызывал мрачные ощущения и больше походил на огромный мавзолей — как если бы Роберт похоронил себя здесь вместе с леди Колдфелл.

Поднявшись наверх, она взяла канделябр, укрепленный на стене, и пошла по длинному темному коридору, пока не добралась до уютных апартаментов, предоставленных ей хозяином.

Пламя свечей отбрасывало блики на затейливый лепной потолок и стены, затянутые бледным шелком. Она поставила канделябр на туалетный столик и забралась на большую кровать с балдахином из роскошного Дамаска. Она никогда не жила в таких великолепных дворцах и вряд ли будет жить в них в будущем, когда все это закончится. Найт-Хаус, его прислуга и хозяин все еще пугали ее, но теперь, стоило ей поверить, что благодаря покровительству герцога Хоуксклифа ей ничто не угрожает, странность ее нового положения не казалась уже такой пугающей, как прежде.

Может, все будет хорошо, думала она, и напряжение, в котором она находилась уже долгое время, постепенно ослабевало, а потом, впервые за много недель, она уснула и спала без мрачных, жутких сновидений.

Хоук обнаружил, что с появлением в его жизни мисс Белинды Гамильтон жизнь эта совершенно изменилась. Белинда все время держала его в состоянии восторженного смятения. На другое утро она встала в веселом настроении и села за стол рядом с ним в бледно-голубой Утренней столовой. Сквозь высокие сводчатые окна струился чистый свет утра, вплетаясь в ее волосы и зажигая розовые отблески на ее коже цвета сливок.

Когда Уолш, дворецкий, вкатил на тележке завтрак, она повернулась и с любопытством посмотрела на него, а Хоук опустил «Тайме», чтобы украдкой рассмотреть ее. Трепет ее ресниц, классический профиль почему-то заставили его сердце биться сильнее.

— Что это у нас тут? Омлеты? Как мило! — воскликнула она.

— Омлеты с грибами и вишней морель, мисс Гамильтон, — объявил величественный дворецкий, не скрывая неодобрения при виде, этой девицы.

— Вишня морель? — Она весело засмеялась и улыбнулась Хоуку. — Я предпочитаю омлеты без морали — впрочем, вы, конечно, уже поняли это.

Уолш хотел взять у нее тарелку.

— Прошу прощения, мисс, кухарка пожарит вам другой…

— Полагаю, мисс Гамильтон пошутила, — вмешался Хоук, пряча веселую улыбку. Он взял чашку, отпил чая и с интересом наблюдал за Бел. «Тайме» он отложил в сторону.

— Чудный омлет, так и передайте кухарке. — Она подцепила на вилку маленький грибок и поднесла его ко рту.

— Сегодня у вас хорошее настроение, — заметил Хоук, протягивая руку за тостом.

— Спала как младенец. Благодарю вас, комнаты очень удобные.

— Не за что. Ешьте же. Нас ждут дела.

Почему-то завтрак, который он ел каждое утро, в этот день показался ему роскошным пиршеством — возможно, потому, что его подопечная то и дело издавала радостные возгласы. Он заново ощутил вкус еды; в последнее время он утратил к ней интерес. Сегодня же он ел как шотландский горец. Кроме золотистых омлетов, взбитых так, что они были легкие, точно перышки, были поданы толстые куски розового, сочного бекона, замечательное масло, малиновое варенье на тостах из белого хлеба и теплые женевские рулеты с привкусом шафрана, а также груша, нарезанная кусочками.

— У вас превосходная кухарка, Роберт. Он кивнул, перестал жевать и выпил чаю.

— Слава Богу, по крайней мере кухарка пока еще здесь. Кажется, вся прислуга собирается сбежать от нас. Заранее прошу прошения за неудобства. Похоже, миссис Лаверти нас предала.

Белинда широко раскрыла глаза и положила вилку.

— Она уходит?

— Не совсем. Она переместилась в Хоуксклиф-Холл. — Он раздраженно покачал головой. — Темпераментная старая гарпия, но она хорошо делает свое дело, и к тому же я не могу уволить того, кто знал меня с пеленок.

— Ну и ну! — возмутилась Бел, вытирая салфеткой уголок рта. — Ничего. В отсутствие миссис Лаверти я буду сама поддерживать порядок в Найт-Хаусе.

— Да? И как же вы намерены это осуществить? Прислуга полагает, что вы — что-то вроде красивой ведьмы, околдовавшей меня. И потом, что может знать куртизанка о домашнем хозяйстве?

— Не беспокойтесь. — Она высокомерно задрала подбородок. — Просто сообщите Уолшу, что власть перешла ко мне. и все. Такая работа для меня сущий пустяк, и это самое малое, что я могу сделать, чтобы доставить вам… удовольствие, — лукаво улыбнулась она.

Он грустно посмотрел на нее и пожалел о том, что отказался от возможности заполучить ее к себе в постель — теперь, когда она намекнула ему об этом. Но свои сожаления он оставил при себе.