Со злостью жму на «отбой» и выбрасываю трубку в угол. Беру гитару, сажусь, навалившись на стену, и пытаюсь уловить мелодию, крутившуюся в голове до этого самого разговора. Она была какой-то нежной и лилась, словно речка, но пальцы выдают теперь что-то жесткое, звонкое и гулко отдающее обидой.


Анна


Так и застываю возле незнакомого подъезда с железной дверью, выкрашенной в красный цвет. Прижимаю телефон к груди. Мне так хочется разрыдаться! Никогда не была плаксой, но то ли гормоны скачут, то ли Пашкин голос так подействовал. В душе крайне дерьмово оттого, что пришлось его снова оттолкнуть. Но как иначе?

Он мог бы взять меня сейчас за руку, зайти вместе в эту дверь, помочь, поддержать, защитить, но что-то внутри моего сознания до сих пор сопротивляется. Каждый должен извлечь свой урок из сложившейся ситуации. Каждый должен прийти к решению своим путем. Каждый должен понять, что важнее в жизни. И где именно это важное для него находится.

Убираю телефон в карман, рассматриваю цифры на табличке. Собираюсь с духом, чтобы нажать нужную кнопку на домофоне, как вдруг дверь открывается и из нее выходит молоденькая девчонка. Лет семнадцати-восемнадцати, худенькая, светлые волосы, почти прозрачные зеленоватые глаза. Смотрит на меня, как на потерянную, (а я такая и есть), и решает придержать дверь.

— Все нормально? — Интересуется она и бодро отступает в сторону, позволяя пройти.

— Да, спасибо, — едва сохраняя равновесие, мычу и хватаюсь за стену.

— Эй, подруга, ты чего бледная такая? — Спохватывается незнакомка и аккуратно берет меня за локоть.

Не сопротивляюсь. Мне не хватает воздуха, голова кружится, в ногах слабость. Не завтракала да еще и распереживалась. Одно к другому, одним словом.

— Все хорошо, — мотаю головой из стороны в сторону и делаю нетвердый шаг по направлению к лестнице.

— Сама-то дойдешь? — Девчонка упорно держит меня за руку, готовая подхватить меня в любой момент.

Усмехаюсь. Вроде разница у нас с ней всего-ничего, а меня почему-то возмущает, что она ко мне не на «вы». Мысленно ведь каждый день стараюсь привыкнуть к своему новому статусу женщины в положении. Трудновато это сделать, когда у тебя еще даже живот не вырос, но готовиться морально уже пора начинать.

— Дойду-дойду. Спасибо, — отчаянно киваю, в уме прикидывая, на каком этаже располагается нужная квартира.

Кажется, на втором.

— Ты к кому? — Не отстает русоволосая красотка. — Давай, провожу. Страшно мне за тебя. Ты будто привидение увидела.

— Я… Я на второй. Сама справлюсь, спасибо.

— Ну, как знаешь! — Усмехается она, отпускает руку и наваливается на перила, чтобы проводить меня пристальным взглядом.

Поднимаюсь по ступеням, пытаясь решить, чего хочу больше: убежать отсюда немедленно, блевануть, поесть до отвала или в туалет по-маленькому. Хочется всего сразу. А еще реветь и шоколадку.

Нахожу нужную квартиру и застываю, ощущая покалывание в затылке и в кончиках пальцев. Вот оно. Здесь меня ждет ответ. Нужно только нажать на кнопку звонка. Но что я ему скажу? Вдруг откроет кто-то другой? Кем представиться? Может, стоит прикинуться кем-то? Тогда кем?

Не дав себе времени на раздумья, поднимаю руку и… понимаю, что звонка на двери нет. Интересно. Сжимаю пальцы в кулак и робко стучу. Затем еще раз и еще. Стук гулко отдается в стенах подъезда, но открывать мне никто не спешит. Припадаю ухом к двери. Тихо. Мертвая тишина.

Ну, что ж. Значит, не судьба. Очередное головокружение заставляет меня схватиться за ручку. Опираюсь и ощущаю мягкость. Дверное полотно будто пружинит. Туда-сюда. Понимаю, что дверь не закрыта, и испуганно замираю.

В голове рождаются шальные мысли.

Ну же. Открывай. В номер к Джону вломиться тебе же ничего не помешало? Так проделай то же самое еще раз. Давай уже, давай.

И я сдаюсь. Вспотевшей рукой хватаюсь за ручку, дергаю на себя, и дверь, оказавшаяся тонкой и легкой, с тихим скрипом открывается наружу. В нос ударяет слабый запах сырости и старья.

— Есть кто? — Спрашиваю тихонько. И уже громче добавляю. — Ау! Добрый день!

Снова стучу по дверному полотну и, не получив ответа, делаю шаг внутрь. Нащупываю пальцами выключатель, нажимаю и, когда коридор, наконец, заливается светом, прикрываю за собой дверь. Оглядываюсь. Если честно, снимать обувь в такой обстановке совсем не хочется. Вешалка в прихожей буквально завалена грудой несвежей одежды, воняющей табаком. Протертый до дыр линолеум выглядит грязным, темным и местами ободран. Обои на стенах давно выцвели и отслаиваются целыми кусками.

Морщусь. Переступаю через чьи-то, явно мужские, тапки, обхожу заляпанные глиной тяжелые ботинки размера, наверное, сорок пятого, и, вытянув шею, заглядываю в коридор. Ага, ясно. Однокомнатная квартира. Слева кухня — видны табуретки, стол и высокий холодильник времен перестройки. Из окна падает свет, поэтому отлично можно разглядеть царящий там беспорядок. Прямо напротив меня — дверь. Немного приоткрытая, занавешенная каким-то барахлом.

Снять, не снять обувь? Еще раз скольжу взглядом по немытому уже несколько лет полу и делаю решительный шаг вперед. На этот раз дверь открывается совсем бесшумно. Останавливаюсь на пороге комнаты и качаю головой. Занавесок на окнах нет. Паркет потерт, местами буквально до дерева. Одну из стен занимает стеллаж: эдакий квадрат, поделенный на секции, как шахматная доска. Он сверху и донизу забит всевозможными книгами. Возле другой стены — телевизор. Надо заметить, шикарнейший LED, даже немного не вписывающийся в подобную обстановку.

Ровно посередине — стол, закиданный мусором и газетами, на которых сверху стоит пустая бутылка из-под коньяка. У окна — большой диван. На нем — тело.

Тело!

Боязливо ступаю внутрь и еле сдерживаю рвотный позыв: в воздухе стоит едкий запах перегара. Затыкаю нос, на цыпочках подхожу к лежащему на животе мужчине и с интересом разглядываю. Неторопливо, пристально, запоминая каждую деталь и привыкая к неприятному выдыхаемому им запаху алкогольных паров.

Незнакомец спит. На нем длинный халат, перевязанный поясом на талии, на ногах черные дырявые носки, длинные руки свисают плетьми. Наклоняюсь ниже. Теперь умиротворенное лицо приобретает уже знакомые очертания. Под густой седой с легкой рыжинкой бородой и волосами пару лет не знавшими стрижки угадывается тот молодой парень с фотографии. Да, похож. Это точно он. Только теперь превратившийся в рослого, осунувшегося мужчину, накачавшегося алкоголем до беспамятства.

Стою над ним долго, слушаю ровное дыхание, разглядываю каждую морщинку на бледном лице. Вряд ли. Очень вряд ли. У нас с вами совершенно ничего общего. Зря я пришла. Вы не можете быть моим отцом.

Зря.

Разворачиваюсь и, пытаясь сохранять самообладание, бросаюсь к выходу. Вдруг останавливаюсь у двери и делаю шаг назад. Медленно поворачиваюсь вправо, уже зная, что увижу. Глаза даже в движении моментально выхватили этот желтый прямоугольник на фоне разноцветных корешков книг. В груди трепещет, ноги подкашиваются, но я все-таки подхожу и беру его в руки.

Маленькая рамочка из пластика. Десять на пятнадцать сантиметров. А в ней фото девушки, так похожей на меня. Просто нереально похожей. Прическа по моде тех лет: длинные тонкие пряди тянутся от ушей вниз, а на макушке будто взрыв — волосы пышные, с рваными краями, начесанные и обильные залитые лаком. В ушах массивные клипсы.

Мама.

Моя мама.

У нас дома нет такой фотографии, поэтому рассматриваю ее долго, стараясь запечатлеть в памяти, какой она тогда была: молодой, задорной, с искрящимися счастьем глазами. Такого взгляда, как на этом фото, я, пожалуй, не видела у нее никогда. Ставлю рамочку обратно на полку и в поисках чего-нибудь интересного принимаюсь обходить комнату по периметру, но больше, кажется, ничего подобного нигде нет.

Снова возвращаюсь к дивану, наклоняюсь над спящим мужчиной и тихо говорю:

— Простите.

Но тот даже и не думает двигаться. Видимо, мертвецки пьян.

— Эй, — пробую уже громче, — простите, пожалуйста!

Ни единого признака жизни. Он, вообще, дышит или нет? Только что ведь сопел. Дрожащей рукой касаюсь его плеча, слегка похлопываю:

— Герман. Вы же, Герман, да? Герман Петрович?

Наконец, он начинает шевелиться, но глаз не открывает. Мычит:

— Ннн… Не…

— Вы не Герман? Но я думала…

Тело шевелится, стараясь приподняться с подушки, но тут же падает:

— Не принимаю.

— Что?

— Прих… — Еле шевелит ртом. — Приходите завтра… М… М…

Что он там мелет? Тяжело вздыхаю, глядя, как мужчина с трудом пытается разлепить веки. Наклоняюсь ближе как раз в тот момент, когда он с трудом продирает глаза и щурится, чтобы попытаться меня разглядеть.

— А-а-а! — Вдруг начинает реветь он, словно очнувшийся от спячки медведь, и хватает меня пальцами за щиколотку.

— Аа-а-а!!! — Визжу я, резко дергаю ногой, вырываюсь и бегу прочь.

Хлопаю дверью, сбегаю по лестнице и проношусь мимо той самой девчонки, заходящей обратно в подъезд. Задевая ее плечом, слышу:

— Вот теперь точно привидение увидела. Осторожнее, пожалуйста!

— Извини, — бросаю, мельком обернувшись и увидев, как она потирает ушибленное плечо. — Извини.

И бегу быстрее. Куда-нибудь, только подальше от всего этого ужаса и странного пьяницы с седыми лохмами, густой бородой и пугающими синими глазами.

24

Паша


Поднимаюсь по лестнице, оглядываюсь по сторонам, толкаю тяжелую дверь и выхожу на воздух. На крыше никого нет. Небо затянуто плотными серыми тучами, ветер с утра заметно усилился, но я все равно решаю остаться. Прячусь за небольшой кирпичной стенкой, там, где меньше дует, сажусь, вытягиваю ноги и смотрю вдаль на высотки, дорожные развязки и черный смог, окутывающий шумный город.