— Ты приехал, — шепчу я, растворяясь в океанах его серых глаз.

— Потому что ты нужна мне, — говорит он, прижимаясь щекой к моим пальцам.

— А как же музыка? — Сердце бешено колотится, каждую секунду грозясь вырваться из груди.

— Без нее я проживу. — Улыбается Пашка, протягивает руку и касается моей шеи. — А вот без тебя нет.

Мы стоим друг напротив друга на коленях. Весь мир замер, ожидая исхода. Я смотрю на любимого, больше всего желая коснуться прядей его волос, беспорядочно спадающих на лоб, чтобы вновь ощутить их мягкость. Хочу почувствовать вкус его красивых, сочных губ. Вспомнить, какими они могут быть трепетными, нежными, горячими.

— Уверен? — Спрашиваю вместо этого.

Его тепло так близко. Почти физически ощущаю его. Кожа на шее пылает от касания пальцев. Мы тонем в тишине и биении собственных сердец.

— На ближайшие сто лет у меня другие планы. — Запускает руку в мои волосы. — Ты и только ты. Ничего другого.

Напрягаю челюсти, словно пытаясь сдержать слова, готовые вырваться наружу, но они все равно вылетают:

— Есть еще кое-что. — Глаза сами опускаются в пол. Сжимаюсь, будто получила удар под дых. — Обстоятельство. Оно тебе, возможно, не понравится.

— Какое? — Испуганно бормочет он.

Мое тело дрожит от отчаяния.

— У нас скоро будет ребенок, — сдувая волосы со лба, выпаливаю я.

И руки падают вниз обессиленно. И его тоже. Но, правда, медленнее. Мне так страшно, что не хватает смелости просто взглянуть в глаза напротив. Паша молчит, и мне кажется, что мои ноги подкашиваются. Вряд ли его мечтой было услышать такое в двадцать лет, но виной всему наша общая безответственность. И если он сейчас же ничего не ответит, просто уйду.

Поднимаю на него взгляд и вижу глаза, ставшие просто огромными.

— Ух, ты… — Наконец, произносит он.

Что это, вообще, значит?

— Что «ух, ты»? — Растерянно говорю я, пытаясь прочитать его реакцию по лицу.

Но проще прочитать китайские иероглифы.

— Это… здорово… — кивает он. Трясет головой, будто хочет окончательно проснуться. — Даже больше, чем здорово. Это… ух, ты!

Касается пальцами моего подбородка, поднимает его, заставляя меня посмотреть в глаза, полные любви, и касается губами моих губ со всей нежностью, на какую только может быть способен мужчина. И мы вдруг целуемся так, будто с той самой вечеринки никто нас и не прерывал. Будто не было этого глупого расставания и всего остального. Целуемся неистово, как сумасшедшие, как голодные, как потерявшие и вдруг вновь обретшие друг друга люди. Задыхаемся, но продолжаем целоваться снова и снова.

— Люблю… — Бормочу на шумном выдохе, когда его губы начинают ласкать мою шею, а руки скользят вниз по моей спине.

Мне так хорошо. Словно дома. Так радостно, что теперь я — не половинка, теперь я — целое. Вместе с ним. Полноценное, живое, счастливое целое. О, Боже, мне так нравится чувствовать себя слабой в его сильных мужских руках.

— Люблю… Безумно просто люблю… До одури… — Отвечает Паша, крепко прижимая меня к себе и стягивая вниз платье. Останавливается на секунду и смотрит мне в глаза. Его зрачки расширены, взгляд наполнен безумием, губы пылают. — А нам… — Громко сглатывает. — Нам… можно?

Из моей груди вырывается стон. Чувствую, что тело вот-вот взорвется. Какой же он красивый. Какой мой. И как можно было так долго жить вдали друг от друга? Это же сумасшествие. Вот так правильно, вот так единственно возможно. Выгибаю спину, притягиваю его к себе:

— Нам не можно, нам нужно…


ЭПИЛОГ



Маша


Единственное, в чем мы сошлись сразу и единогласно: нам не нужна классическая свадьба с глупыми выкупами, вешаньем замков на мосту, народными гуляниями и криками «Горько!». Огорченные сим фактом родители поставили свое условие — белое платье на невесте, строгий костюм на женихе. Мы выполнили его слово в слово.

Почти.

Иначе, это были бы не мы — Маша и Дима.

Надеюсь, что моя мама ревела все-таки от счастья, а не от испуга, когда ее дочь со своим женихом появились на пороге зала бракосочетаний под красивейший аккомпанемент скрипки и рояля. А что? Все, как они и заказывали. На мне белое платье длины миди с открытыми плечами, от пояса вниз поверх пышной юбки тончайшая сетка в пятнышко (под леопарда), на руках леопардовые перчатки без пальцев, на голове золотая диадема в виде кошачьих ушек, на глазах круглые ретро-очки розового цвета. И того же цвета высокие кроссовки на ногах — сумасшедше удобные и красивые хай-топы на шнурках и с липучками.

Мой жених приоделся еще экстравагантнее: строгий леопардовый винтажный костюм по эскизам самого Джона Н., под ним розовая рубашка по моде пятидесятых, на ногах шикарные розовые туфли из кожи питона. Боже! Я чуть не накинулась на него прямо там, возле дверей. Чертовски сексуальный, безумно красивый, любимый, родной, единственный! Да он со своими рисунками на коже даже в обычном сером костюме смотрелся бы экзотично, а уж в этом одеянии был просто катастрофически привлекателен.

Пока все, включая работников ЗАГСа, охали и пытались снимать странную парочку на телефоны, хихикала только Солнцева со своим необъятным животом. Но даже и она не удержалась от слез, когда мы дрожащими руками надевали друг другу кольца и клялись в вечной любви. В ту секунду, когда Дима целовал меня, мне казалось, что это самое естественное, что когда-либо происходило в моей жизни.

Я давно уже За Мужем. За ним. За моим Димой. Просто сегодня мы поставили об этом в известность еще и государство. Чтобы нас не ожидало впереди — мы пройдем это вместе. Вот это — самое главное.

— Я тебя хочу, — сложив локти на свадебный стол, шепчет мне муж, наклоняясь к уху.

— Дима! — В свойственной мне манере ворчу, перехватив его взгляд.

Банкет подготовили в соответствии с нашими пожеланиями. Никакой банальности. В середине зала лучшего в городе ресторана установлен круглый постамент — сцена. Никаких ведущих, тамады и прочего. Гости сами выходят и играют на представленных в их распоряжение инструментах, сами поют и по желанию говорят тосты. Вокруг сцены — танцпол, где можно подвигаться, далее кругом расставлены столы с угощениями.

Полная вакханалия, короче.

— Потерпи еще немного, — нежно смотрю в его глаза, — остался всего час.

Далее мы едем в аэропорт и уезжаем в Лос-Анджелес в свадебное путешествие.

Димка безнадежно, как приговоренный к казни, опускает голову над столом. Его черные волосы едва не касаются содержимого тарелки с салатом из креветок.

— Хочу курить, — стонет он.

— Еще час, и мы будем в самолете, летящем в Эл-Эй.

— Хочу застрелиться…

Хохочет.

— Выпрямись, — толкаю его в бок, — нас снимают. Улыбайся. Будешь показывать это видео своим детям.

Муж натягивает ухмылку и приветствует проходящего мимо оператора с камерой.

— Мы же умоляли их не устраивать русские народные гуляния, — безрадостно напоминает он.

Целую его в шею:

— Ну, это, вообще-то, твоя бабуля организовала хлеб с солью и посыпание наших бедных голов рисом у входа.

— Было даже весело.

— Еще бы. — Под свист и аплодисменты, сопровождающие выступающих, кричу ему в ухо. — Они так мило смотрятся, а поют как!

Дима качает головой и тоже начинает хлопать. На сцене его бабушка и Джон. Старушка играет на гармони и поет, Джон, стоя рядом с широченной улыбкой на лице, выполняет свою основную функцию — в припеве низким хрипловатым голосом вытягивает: «Ва-а-аленки, Ва-а-аленки-и-и, ай да ни под щит ты ста-рэн-кы!»

— Главное, что ба довольна, — смеется мой муж, разглядывая блестящее колечко, просто шикарно смотрящееся на его татуированном пальце.

Джон приехал два дня назад и все это время скрывался в деревне у бабули от наглых вездесущих папарацци. Они с ног сбились искать его по всем гостиницам города, пока парень вместе со своей мамой Джеки и другом Калвином Х. (продюсером, ди-джеем и популярным исполнителем) тусовались в ее доме. Итог двух суток совместного проживания с Марией Федоровной: десять проигранных Джоном партий в настольный теннис, доведение до истерики деревенских жителей его катанием по снегу на тракторе, распитие самогона, братание, обжорство и вот — песня про «Валенки».

Да… Бабуля кого хочешь уделает. Вот и сейчас, сидит за столом и подливает Джеки с Калвином еще самогона.

— А говоришь, для общения нужно английский знать, — усмехаюсь, наблюдая, как Дима ухаживает за мной, подавая бокал шампанского. Целую его в губы, слегка касаясь. Знаю, мы можем эпатировать сегодня гостей хоть поцелуями с языком, хоть жадными объятиями, но дистанцию соблюдать лучше прежде всего из-за нас самих. Очень трудно остановиться, если уже начали целоваться. Каждый раз происходит одно и то же: будто кто-то спичкой чиркнул, и мы горим-горим.

— Двое суток они как-то обходились без переводчика совершенно. — С трудом, кажется, заставив себя оторваться от меня, замечает Дима.

У него в глазах пелена желания, которая проясняясь, превращается в чистое восхищение и безграничную нежность.

— Молодцы! — Кричу, хлопая в ладоши, когда номер заканчивается.

Британец помогает бабуле снять гармонь и спуститься со сцены. Сам же садится на самый краешек постамента и оборачивается к музыкантам. Нет, это не его ребята, те остались в Лондоне. Это наши «Дайверсы»: Ник за барабанами, Яра у синтезатора, Майк и Боря с гитарами наперевес и Леся, устроившаяся возле стойки микрофона, чтобы петь на бэк-вокале.

Она кивает, готовы. В зале все радостно скандируют. Еще бы, популярная в стране группа, взорвавшая хит-парады своей композицией «Где-то есть Ты», и кумир миллионов — сам Джон Н. На одной сцене! Отменив другие выступления! И все ради нас…