Родительница кивает:

— Конечно.

— А ты наврала ей, что рожать не больно?

Лена Викторовна закусывает губу.

— Ну… в общем, да.

— Иначе бы она боялась?

— Да.

Через час приходит сообщение от Пашки, что у него родился сын. Четыре двести. Богатырь!

Маша со своей мамой плачут, я пытаюсь представить, что будет со мной, когда жена подарит мне ребенка. Наверное, хотел бы девочку. Такую же изящную, как Марья, с мягкими пушистыми волосами длиной да талии. Или сына. Но она боится, что он тоже всего себя изрисует, когда подрастет. Решим как-нибудь этот вопрос. Договоримся.

Обнимаю их обеих. Они продолжают рыдать. Через мгновение приходит сообщение с фотографией парнишки. Краснущий, из кокона пеленок одни глазенки торчат. А, нет, вот вижу маленькие красные губки и целую прядь каштановых волос. Ну, вот! Я жене сотку баксов проспорил, утверждая, что Суриков-мелкий рыжим родится. Черт. Уже начинаю привыкать проигрывать ей во всем.

— Такого же хочу, — выдыхаю ей в макушку.

Маша поднимает на меня лицо, смотрит так, будто не верит. Потом обнимает и тащит на выход:

— Мам, мы до ребят прогуляемся, сообщим новость.

Идем с ней в обнимку. Переглядываемся. В душе так спокойно, тихо, волшебно. Наконец, хватаю жену на руки и несу к микро-автобусу — боюсь, как бы она не простудилась. Когда подходим, слышим дружный хохот. Забираемся внутрь. Ребята поздравляют нас, радуются, обнимают. Пьем шампанское из пластиковых стаканчиков, садимся. В салоне тепло, что не может не радовать.

— Вы чо ребят такие серьезные, а? — Смеюсь я. — Случилось чего?

— Хорошо, что вы сидите, — отвечает Леся, толкая Джона локтем. — Давай его сюда.

Британец выглядит так, будто ему ужасно неловко. Протягивает нам с Машей свой смартфон.

— Мы тут сидели, от нечего делать рылись в Ютубе… — Почесывает рыжую голову Майк.

— Что там? — Спрашивает Маша.

Опускаю взгляд на экран. Видео. Название сверху: пьяные придурки отжигают. Хештеги: #ржака, #мажоры, #угар, #смотретьвсем. Молча нажимаю на «плэй».

На экране сначала темно, далее то тут, то там появляются пятна светомузыки. Что-то движется, камера поднимается выше. У меня неприятное предчувствие, в желудке все сжимается. Начинаю узнавать интерьер — это мой дом. Следующий кадр: хохочущая Солнцева расставляет бокалы пирамидой на столе, Суриков наполняет их папиным коллекционным шампанским.

Народ улюлюкает, раздается свист. Рывок, и хрусталь летит на пол. Вдребезги. Тишина. Секунда, две, и слышится знакомое хихиканье.

Следующий кадр: крупным планом лицо Солнцевой.

— Ты сказал, разлей, а мне послышалось разбей! И-ха-ха-ха-ха!

Переглядываемся с Машей. По ее испуганным глазам понимаю, что она догадывается — ее брату теперь предстоит скорая расправа. Придушу его.

Возвращаю взгляд на экран. Камера пляшет. Отрывки с танцпола чередуются вставками с Пашкиного выступления. Вот он поет песню Солнцевой, вот спускается в зал, вот эта сумасшедшая прыгает на него с разбегу. Треск, хруст, юбка рвется на попе, и мы видим… стринги. Красные ажурные стринги!

— Ох! — Маша закрывает рот руками.

— Анбеливбл, — бормочет Джон, стараясь не ржать.

Да уж точно. Невероятно. Но «фак» тоже бы подошел.

Теперь картинка, прыгая, сопровождает нас к бассейну. Снова они — стринги. Качаются на воде, словно флаг. Бах! В бассейн с балкона падает Пашка, долго не всплывает. Крупным планом лицо Солнцевой: «Сдох…». Глаза круглые, испуганные. Потом ее же улыбка: «Не сдох». И довольное хихиканье.

Следующий кадр: батут возле бассейна, пьяные (вот здесь по-другому и не скажешь) придурки прыгают в него по очереди. Мимо проходит Солнцева: на ней огромные тапочки и ш… Что?!

— Это ж меховой жилет моей мамы! — Изрыгаю ругательства. — Норка или хрен знает, какой там благородный грызун.

— Дим… — Маша гладит меня по плечу.

Камера проходит мимо шезлонгов, на которых парни курят что-то, хорошенько затянувшись и долго не выдыхая.

— Сукины дети, — сжимаю кулаки.

Косячок переходит по кругу от одного к другому. Наконец, в кадр попадает плывущее по воде бассейна… дерьмо!

— Это что, говно? — Пищит моя жена, хватаясь за голову.

— То-то я смотрю, больше никто не прыгает туда. Вот уроды! — Промолчу, что мне лично вот этими руками пришлось эту кучку вылавливать на следующий день. Хорошо хоть в перчатках и сачком.

В следующей сцене гениального фильма с сотней тысяч просмотров Солнцева в мехах, принадлежащих моей маме, играет в баскетбол. Потом, срываясь с места, они с Пашкой уносятся за ворота на папином квадроцикле. Далее они уже играют в гольф, выдирая при ударе клюшками целые куски газона перед домом.

— Открывай рот, — ржет Суриков, наполняя водный пистолет абсентом.

— Э, — Аня послушно показывает язык.

Он прицеливается и стреляет, а его подружка теперь ловит летящие в нее капли. Через секунду они уже ржут, катаясь по траве, затем ползают в догонялки. Напоминаю, Анна до сих пор в благородных мехах с чужого плеча. Совести нет от слова совсем.

— Господи, — шепчет вдруг моя супруга, когда в кадре появляется шатающийся участковый Гунько.

Он на сцене. На нем широкие семейные трусы, длинные черные носки, расстегнутый китель. Но больше смущает не это. На его шее маркером нарисовано подобие татуировки. Узнал бы ее из тысячи. Потому что она, черт возьми, моя! Моя! Крылья сокола, перья, знакомые острые когти и клюв.

Они кого, засранцы, изображают? Меня?!

Ребята, уже видевшие ролик, начинают снова давиться со смеху, когда к татуированному Гунько, стоящему на сцене с микрофоном, присоединяется Солнцева в ментовской фуражке. Играет музыка, они совершают характерные движения. Пьяный в хлам участковый просто дергается, пародируя деловую походку, она читает рэп:

Модельная стрижка. Барсетка подмышкой.

Заходит в ГАИ смазливый парнишка:

«Мы сегодня с папой были в салоне,

Папа задарил мне новый Лэнд-Ровер,

Нужны мне номера в реале,

Чтоб пацаны все ох*вали,

Девчонки кричали, братки чтоб мычали,

А на постах мне мусора честь отдавали».

И дальше эти придурки под общий визг качают зал уже вместе:

Номерок блатной — три семерочки,

Едик-катит фраерок — ксивы-корочки.

Номерок блатной да три семерочки,

Не помогут тебе, фраер, твои корочки.

(прим. Крестная семья — Номерок, ft. Каста)


— Не помогут, — обиженно вторит участковый, изображая меня.

— Она реально круто отожгла, — ржет Ярик, и, заметив мой взбешенный взгляд, откашливается. — Ой, прости, Димон…

— Паша, — произносит Маша, указывая пальцем на видео. — Это же П… Паша.

После недолгого проигрыша Паша, по-гангстерски прижав микрофон к губам, начинает:

Взяли мы на дело

Волыны и ножи,

А Димон взял пакет анаши.

По карманам наркоманам: хлоп-хлоп,

«Эй, стоять на месте — стоп-стоп!»

Закричал.

Дальше слова песни подхватывает вся толпа ополоумевшей молодежи:

Мент, мент,

Хочет документ.

Мент, мент,

Хочет документ.

Все стихает, и Гунько в ожесточении выплевывает в микрофон:

Ножа ему!

Ножа ему!

Ножа ему!

(прим. «Крестная семья — Мент»)


Когда вижу, как в следующем кадре на стеклянном столе в моей гостиной появляется стриптизерша в костюме Красной Шапочки и, раздеваясь, закидывает фиолетовый лифчик на люстру, до скрипа стискиваю зубы. Ну, и родственнички у меня теперь. Разнесли к херам собачьим мой дом и свалили. Подставили меня, дебила наивного. Таких люлей из-за них от бати отхватил.

Когда ролик заканчивается, на экране застывают счастливые пьяные лица теперь уже молодых родителей — Ани и Павлика. Они счастливы, горды тем, что наворотили, и, что слишком очевидно, — хотят продолжения банкета.

Выдыхаю, ощущая себя огнедышащим драконом, не меньше. Дым, наверное, даже из ноздрей валит. Леся вытирает слезы от смеха, Джон открывает форточку, чтобы покурить, Майк с Ярой все еще ржут, держась за животы.

— Дима, Димочка, спокойно, — гладит меня любимая по плечу.

В эту секунду открывается дверь и на пороге, запорошенный снегом, появляется счастливый отец. Улыбка сияет от уха до уха. Он немножко теряется, заметив напряжение и замешательство на наших лицах, затем спрашивает:

— Я что-то пропустил?

— Э… М… — Мычит Маша, крепче вцепляясь в мой локоть. — Нет.

— Если нет, — теперь Пашка, смеясь, смотрит на меня. — Жду поздравлений! Иди, обними меня, крестный моего сына!

Медленно выдыхаю, встаю, втягиваю носом морозный воздух и выпрыгиваю наружу на скрипучий снег. Смеряю Сурикова испытующим взглядом и, наконец, крепко обнимаю. Хлопаю по спине.

— Ну… поздравляю, брат.

— Спасибо! — Радостно восклицает он.

Вижу, как Маша возвращает Джону телефон, поворачивается и одними губами говорит мне: «Люблю»


Конец