Макси Фэй - Вместе

Таксист недоуменно поднимает брови, слушая ее выкрики, непроизвольно сжимается в плечах, будто защищается, и давит педаль газу.

– Простите, – выдыхает Лика, заметив его реакцию, и пытается взять себя в руки. Не барабанить ногтями по телефону, слушая бесконечные гудки, не выглядывать каждую секунду в окно, отсчитывая оставшиеся километры, не ругаться вполголоса, обещая Владу все кары небесные, и не метаться по заднему сиденью, не находя себе места от волнения.

Сует водителю полторы тысячи и, даже не дождавшись, пока автомобиль остановится, распахивает дверцу. Выскакивает из машины, не оглядываясь, бежит к воротам и спешно набирает код, молясь, чтобы его не поменяли. Каблучки стучат по тротуару, сумочка хлопает по бедру, она машинально приглаживает волосы и врывается в дом.

– Мама? – удивленно восклицает Захар, выходя из кухни.

Он прижимает к боку пакет со льдом, на костяшках пальцев свежие ссадины. На парне только джинсы, футболка с пятнами крови валяется на диване.

– О, Боже! – вскрикивает женщина, зажимая рот. – Он избил тебя?

Подбегает к сыну и начинает ощупывать его трясущимися пальцами. Скула рассечена и кое-как заклеена пластырем, под носом осталась засохшая кровь, на подбородке тоже пластырь, на плече наливается синяк. Ребра вроде бы целы, но кожа на боку покраснела и припухла, и именно там парень держит лед.

– Ты как? Сильно больно? Скорую вызвали? – причитает мать, а Захар только морщится и уворачивается от ее рук.

– Мам, все нормально, не надо скорую. Пара синяков только.

– Боже мой, ну что за зверь! Не надо было его оставлять одного, не надо, – она будто не слышит, плачет, продолжая ощупывать его лицо и поглаживая поврежденные места, будто надеясь вылечить силой прикосновения. Вдруг резко вскидывает голову и кричит: – Где он сейчас? Что с Гришей?

Захар еще никогда не видел маму такой испуганной, он ничего не может понять, берет ее за руки и с силой сжимает, привлекая внимание:

– Ма-ам, все хорошо, не волнуйся. Ну подрались немножко, бывает, мы же мальчишки, ты сама так всегда говорила, – говорит с ней как с маленькой, пытается успокоить, но Лика лишь затравленно смотрит на него. – С Гришкой все хорошо, сейчас переоденется и спустится. Мы ужинать собирались, будешь с нами?

Она мотает головой и вырывает руки, собираясь куда-то бежать. В комнату заходит Гринька, целый и невредимый, и Лика бросается к нему.

– Мальчик мой, прости, прости меня, – ощупывает и второго сына, быстро убеждаясь, что на нем нет ни одной царапины, и с облегчением прижимает к себе крепко-крепко.

Парень недоуменно смотрит на брата, но тот лишь пожимает плечами.

– Прости, что не рассказала сама, прости, что скрывала столько лет, – она говорит, отрывисто всхлипывая и размазывая слезы по лицу. – Я не хотела, чтобы так, я просто испугалась, понимаешь? Ведь она твоя сестра, вам нельзя быть вместе. Я рассказала ему, я хотела, чтобы аккуратно, а он… Прости меня, Гринька, я всегда хотела для тебя только лучшего. Я всем хотела лучшего, хотела сохранить семью, хотела, чтобы у всех вас был один папа – самый лучший…

Она снова крепко сжимает его в объятиях, продолжая рыдать, но парень резко отдергивает от себя мать:

– Ты ЧТО хотела? – громко спрашивает он.

– Да-да, мне тоже интересно, о чем речь, – подходит ближе Захар, отбрасывая пакет со льдом в кресло.

Она испуганно переводит взгляд с одного сына на другого, будто силясь что-то понять. Долго молчит, закусив губу.

– Мы ждем пояснений, – не выдерживает ожидания Гриша.

– Я… Я… – заикается Лика. Что-то складывается не так, почему они так смотрят на нее, будто услышали что-то новое? Влад же был здесь? – Дайте воды, пожалуйста.

Брови сыновей сдвинуты, они так похожи сейчас! Оба суровы и оба ждут ответа. Лика тянет время, сидя на диване и медленными глотками опустошая бокал с водой. Глубоко дышит, пытаясь отогнать панику и обрести спокойствие. Дальше тянуть невозможно.

– Он уже уехал? – тихо спрашивает она.

– Кто? – хором уточняют парни.

– Влад Терентьев, – поясняет она, – он же был тут?

– Был, – отвечает Гриша.

– Уехал, – добавляет Захар.

– Что он вам сказал?

– А что должен был?

Со стоном отчаянья Лика откидывается на спинку дивана. Мальчишки хотят услышать ее версию. Что ж, это разумно. И даже хорошо: не рубят с плеча, не обвиняют, возможно, даже уже смирились с новостью. И она начинает свой рассказ:

– Это случилось, когда Егору было восемь, а Захару пять. Может быть, ты помнишь, что тем летом я пропадала на две недели? – Захар задумчиво кивает, а Лика продолжает: – Я никогда не рассказывала вам, что тогда случилось. И не буду. Много всего было, но сейчас значение имеет лишь одно – я изменила вашему отцу с Владом и забеременела. Я хотела сохранить семью и убедила Мишу, что это его сын. Но когда родился Гриша, для меня начались тяжелые времена, – она вздыхает и смотрит на побледневшего и ошеломленного Гриньку: – ты слишком похож на отца. На своего настоящего отца. Я смотрела на тебя и вспоминала о своей ошибке. Каждый чертов день! Ты часто обвинял меня, что братьев я люблю больше. Это не так, Гриш. Просто мне было больно смотреть на тебя…

Из ее глаз ручьями текут слезы и она почти физически ощущает, как между ней и сыновьями вырастают стены отчуждения.

– Что же изменилось теперь? – надрывно вскрикивает Гриша.

А вот и первая ласточка надвигающейся истерики. Сердце Лики бешено колотится, ожидая бури, но она встает и тихо говорит:

– Джели – дочь Влада. Ты целовал сестру. Я видела кусочек клипа. А может быть, вы уже зашли дальше. Так нельзя, это против природы.

– Против природы? – заорал сын и Лика отшатнулась. – А изменять мужу – не против природы? А всю жизнь врать – не против природы? А лишать ребенка любящей матери, потому что той стыдно – не против? Я всю жизнь думал: что же со мной не так? Почему я не похож на них? Почему меня не так любят? А оказалось – вот оно: я – ошибка! Гребаная ошибка, за которую ты всю жизнь себя винила! Ненавижу тебя!

Он с силой толкает мать и выбегает из комнаты. Она падает на диван и закрывает руками лицо. Несколько секунд всхлипывает, а потом поднимает глаза на Захара. Парень сидит на краю стола, бледный, застывший, только желваки ходят под кожей, выдавая волнение и злость.

– Прости, милый. Я бы никогда вам не рассказала, – оправдывается Лика, вставая и делая шаг к сыну. – Если бы Влад не сорвался сюда первым… – она покачала головой, сглатывая комок в горле.

– Он просто искал Джели, – как-то злобно-презрительно говорит Захар. – Могла бы и дальше хранить свои тайны.

И больше не глядя мать, выходит из комнаты. Она остается стоять одна посреди гостиной и слезы текут по ее щекам. Могла. Молчать. Дальше. Испортила. Все. Сама.

Женщина медленно разворачивается и выходит из дома, закрывает за собой ворота и просто бредет по улице.

Гриша ее ненавидит. Захар ее презирает. Скоро обо всем узнает Егор, а потом и Михаил. И тогда все главные мужчины ее жизни отвернутся от нее. Будут считать лгуньей и предательницей, но так оно в общем и есть. Да и Влад тоже – плевать ему на сына, или он не поверил ей, или сознательно отрекся от него.

Лика снова идет, не видя ничего вокруг. Ноги сами несут ее куда-то по узеньким смутно знакомым улочкам. Приходит в себя перед небольшим зданием железнодорожной станции. Усмехается и присоединяется к толпе, стоящей на перроне.

Неожиданно захотелось уехать. Далеко-далеко, подальше от всех, от их презрения, ненависти и обиды. Но на этой станции ходят только электрички. Лика заходит в первый попавшийся вагон и едет до Балтийского вокзала. Оттуда на метро до Московского.

– Любое место на ближайший поезд. Куда-нибудь, – протягивает паспорт кассиру за стеклом.

– Двухэтажный до Москвы подойдет? – равнодушно интересуется кассир.

Лика кивает, ей все равно. Москва, так Москва. Для начала сойдет.

У нее с собой документы и банковская карта с крупной суммой, поэтому проблем не ожидается. Все, что будет нужно, она купит в пути. Лика выключает телефон, чтобы больше не ждать звонка, расстилает постель в своем купе, ложится и отворачивается к стене.

Колеса стучат по рельсам, и поезд увозит ее все дальше. Подальше от них, подальше от этого города. Пусть разбираются сами, а у нее больше нет сил.

Лед помогал слабо, бок нещадно болел. Захар очень надеялся, что ему не отбили ничего важного. В скорую звонить не стоило, там придется рассказывать подробности получения травмы, а это грозит полицией и проблемами для них всех. Поэтому он просто терпел. Рассудил так: если бы что-то серьезное – поднялась бы температура, стало бы темнеть в глазах или еще какие явные признаки. У него же просто болела бочина, и там наливался синяк. Значит, пройдет. Периодически проверял лоб, все как обычно.

И еще он все время думал о тех парнях. Им досталось сильнее, отец Джели не церемонился. Раскидал как собачонок. Да и сам он тоже, толкнул одного так, что тот стекло разбил и сильно порезался. И вот вроде бы прав он был, защищал свою девчонку от насильника, а все равно свербило внутри – а может, можно было по-другому? Поговорить, покричать… Неизвестно, в каком состоянии они там остались, да еще и пьяные в ноль. Помогут ли им? Сам себя одергивал: нашел, о чем думать. Отморозки заслужили хорошую взбучку, Джели там явно не по своей воле оказалась. Но все же думать об этом было проще, чем о том, что случилось уже у них дома.

Захар на мать злился. Да так сильно, что даже скулы сводило. И не только потому, что она изменяла отцу и обманывала их всех. Это было давно и если честно, Зар никаких последствий этого тогда не ощущал. Он рос в счастливой семье, где между родителями всегда были теплые и уважительные отношения, где детей любили и заботились о них, а мама почти всегда выглядела довольной. Гораздо больше он злился на то, что она все испортила в самый неподходящий момент. Только-только у него наладился контакт с отцом Джели, только-только появилась надежда, что девушка его простит, на-те вам! И как ему теперь относиться к мужчине, который нагадил в его семью? Как к нему теперь будет относиться Грир? Как на него самого теперь будет смотреть Джели, зная, что они почти родственники? Одно в этой ситуации было хорошо – Гришка больше не будет обхаживать его девочку и пытаться забрать ее себе.