Боль в груди Софи сменилась потрясением и жалостью. Почему-то это холодное, бесстрастное изложение событий, наверняка ставших для Макса трагедией, делало эту трагедию еще более нестерпимой. Теперь ее ревность казалась неуместной.

– О, Макс, мне так жаль, – прошептала она, протянув к нему руку.

Он не шелохнулся, но в его глазах, холодно смотревших в сторону, стремительной молнией мелькнуло что-то горячее и бурное.

– Прошло много лет, – повторил Макс.

Софи, покачав головой, опустила руку. Он мог не говорить, что все это до сих пор жило в нем. Софи никогда не чувствовала себя такой далекой от него. Ей хотелось прикоснуться к нему, облегчить его боль, но она чувствовала себя совершенно беспомощной и не знала, чего ждать.

– Я не собиралась ничего выпытывать. Простите, что я пробудила то, что заставляет вас страдать. Я не хотела. Я просто…


Макс заставил себя дышать ровно, превозмогая желание взять протянутую ему руку, принять утешение и отпущение грехов, которое предлагала Софи. Она права, глупо было скрывать это от нее, и он понятия не имел, почему так поступил. Нет, неправда. Он не хотел, чтобы она или кто-то другой узнали правду о нем и Серене.

Сообщив о Серене голые факты, Макс ждал, что это вызовет у Софи ужас, даже отвращение… Он оказался не готов к состраданию, к этой теплоте в ее глазах, к ее протянутой руке. Как он мог просить того, чего не заслуживал? Наверное, ему было бы даже легче, столкнись он с реакцией, которую ждал бы от Серены с ее неспособностью к сочувствию. Макс никогда не мог понять яростных вспышек ее ревности, хотя именно она не могла устоять перед недозволенными увлечениями, а он, следуя дурацкому представлению о верности, боролся с желанием, которое она без зазрения совести разжигала в нем, и потребностью найти удовлетворение на стороне.

Серена милостиво принимала его любовь и вместо чувства вины испытывала только возмущение, когда он не желал плясать под ее дудку. Под конец он только и делал, что искал предлог, чтобы вернуться в Харкот, сбежать от нее. И от себя. Никогда в жизни Макс не испытывал такой ненависти к себе, как в тот последний месяц с Сереной. Поделиться этим с Софи? Нет, этому не бывать. Он не хотел, чтобы она или кто-то другой увидели эту сторону его натуры. Она никогда не поймет и не простит того отчаяния и ненависти, до которых он дошел. А значит, он не мог принять сочувствие, неосознанно предложенное ею.

И все же, когда Софи опустила руку и направилась к двери, он, сам не зная почему, двинулся за ней.

– Куда вы идете?

– Я… наверх. Думаю, мне надо немного отдохнуть перед балом.

Макс подошел к двери раньше нее. Надо было дать ей уйти, но он не хотел. По крайней мере, пока. Поэтому искал, что сказать, чтобы вернуть целительное тепло ее сострадания. Возможно, точно так же она пожалела бы собаку, но сейчас его это не волновало. Он нуждался в ней. Софи всколыхнула в нем не только память, но и чувства, которые его страшили, и Макс не хотел оставаться с ними наедине. Он повернул ключ в замке и заслонил собой дверь.

– Еще минута, и вы сможете уйти, – сказал он, когда Софи удивленно посмотрела на него. – Вы правы. Я должен был рассказать вам. Я поступил плохо. Но я не привык… рассказывать о себе.

К удивлению Макса, она взяла его свободную руку и просто сжала ее. У него сбилось дыхание, пульс участился. Тепло ее пальцев, изгиб ладони у большого пальца… Во всем этом таился соблазн куда более сильный, чем в тщательно просчитанных позах Серены. А потом она подняла руку и коснулась его щеки.

– Мне так жаль, Макс, – шепнула Софи и выпустила его руку.

Вот только он не отпустил ее.

* * *

На этот раз Софи оказалась не готова к поцелую. В том, как Макс прижал ее к себе, в том, как его губы накрыли ее рот, не было ни нежности, ни игривости. Нетерпеливый, требовательный поцелуй мгновенно наполнил жаром все ее тело, и она инстинктивно прижалась к Максу, чтобы он дал ей облегчение, освободил от смятения и тоски, копившихся в ней с того дня, когда она его встретила.

Мир за пределами их желания поблек, важным стало, только чтобы он не оттолкнул ее, чтобы его руки скользили по ее спине, обнимали ее, прижимали к себе. А поцелуй становился все крепче и жарче. Пьянящие прикосновения его губ и языка заслонили от нее всю боль, все страхи. Руки Софи обвились вокруг его шеи, тело выгнулось к нему, неумело стараясь повторить все еще незнакомую страстность его поцелуя, так не похожего на все, что она знала до сих пор, и совсем не похожего на то, чего она могла ждать от него.

Софи чувствовала себя так, словно вышла из тесной пещеры и ослепла от яркого света. Но теперь она могла двигаться. Это была свобода. И с ней был Макс. По-настоящему. Ей удалось пробить его скорлупу и почувствовать его. Ей хотелось отдать ему всю себя, даже то, о существовании чего она сама не знала, и от этой незнакомой решимости захватывало дух. Но самое восхитительное, что и он хотел ее. Хотел даже то, что порицали другие. Софи впервые почувствовала себя сильнее его, уверенней в том, что поступает правильно, что Макс принадлежит ей. Что ему необходимо то, что она может дать, даже если он сам этого не понимает.

Софи поднялась на носки и с силой прильнула к нему. Ее пальцы скользнули в его волосы, и Макс застонал, не отрываясь от ее губ. Ей нравилось чувствовать, как его тело соприкасается с ее грудью, ставшей вдруг необычайно чувствительной. Даже твердая поверхность двери, к которой он прижимал ее, усиливала остроту ощущений, контрастируя с уверенной мягкостью его губ и влажными прикосновениями языка. Она тонула в этих ощущениях – в его прикосновениях, запахе, вкусе – и понимала, что это только начало.

Внезапно его губы оторвались от ее рта, и Макс, задыхаясь, отстранился. Сквозь опущенные ресницы она встретилась с его потемневшими серыми глазами. В них бушевал шторм, который мог бы испугать ее, но почему-то не испугал. Она никогда не думала, что желание может быть так прекрасно. Оно таило в себе опасность и обещание неземных удовольствий.

– Макс, я хочу тебя…

Софи даже не поняла, как произнесла эти слова, но они подействовали на него, как удар молнии. Его глаза закрылись, руки сжали ее бедра, поднимая вверх, и она обхватила его ногами за пояс. Его тело прижалось к ней с новой неистовой силой, всколыхнув волну наслаждения, губы ласкали нежную кожу ее шеи, дразня и маня ее, заставляя извиваться всем телом. Это было сродни битве, в которой она могла выжить, только ответив ему, заставив так же мучиться и содрогаться в конвульсиях страсти. И еще она хотела видеть его. Всего. Без этих дурацких слоев ткани, разделявших их.

Софи спустила руку с его плеча и, проникнув под сюртук, начала вытаскивать сорочку из брюк. Тело Макса было таким горячим, что почти обжигало ей руку, скользившую к его груди и выше. Она чувствовала его стальные мускулы, и в голове замелькали образы полотен, которые она видела на выставке. Но и этого казалось мало, она хотела видеть его. Видеть его обнаженным, познать каждый дюйм его тела. Он не был статуей, Софи чувствовала, как вздрагивали и напрягались его мышцы под ее рукой, и по всему телу пробежала волна ответного трепета, наполняя ее ощущением собственной власти над ним.

– Я хочу тебя видеть, – простонала Софи, запустив руку в его волосы и прижимая его к себе. Но уже в следующий миг пожалела, что не промолчала, потому что Макс вдруг отпрянул назад и замер.

– Мы должны остановиться… – Его охрипший голос дрогнул, но Софи безошибочно уловила его решимость.

– Нет! – сердито выкрикнула она, слишком расстроенная, чтобы помнить об осторожности. – Ты это начал. И ты не можешь бросить меня так. Это несправедливо!

– Несправедливо… – У Макса вырвался хриплый смех, но тут же надломился и затих. Он отвел назад волосы с лица Софи, вдруг поняв, что не в силах оторваться от нее. – Верно, Софи. Мне не следовало этого начинать. Но мы должны быть благоразумны.

Макс прижал ее к себе, и Софи положила голову ему на грудь. Она слышала частый и сильный стук его сердца, эхом отдававшийся в ее груди и не дававший успокоиться. Не сознавая, что делает, Софи снова начала нежно гладить его спину. Потребность касаться его была непреодолима.

– Софи, хватит… Мы не можем. Нам еще нельзя…

Однако эти слова, сказанные низким измученным голосом, никак не совпадали с тем, чего он хотел. Его руки скользнули вниз по спине Софи, побуждая быть ближе, и она инстинктивно раздвинула ноги. Макс едва слышно чертыхнулся и разжал руки, но только для того, чтобы задрать ее юбки, и его пальцы коснулись голой кожи Софи выше чулок. Не сводя с нее глаз, он обхватил ее ноги, лаская, поглаживая их и раздвигая еще сильней, пока все ее тело не замерло от напряжения.

Софи почувствовала, что сейчас что-то должно произойти. Она знала, что ей больше не надо бороться. Теперь ей оставалось только ждать и чувствовать. Чувствовать, как движения его руки стали медленней и нежней, когда она, скользнув на внутреннюю сторону ее бедра, стала подниматься выше. Она прикусила губу, чтобы сдержать стон, но он вырвался из ее груди на волне возбуждения, которое разжигали его руки. Макс зажал ей рот жадным поцелуем, лаская и покусывая припухшие губы.

Софи обхватила его за шею, извиваясь под его рукой, как будто пыталась унять томительную боль, ставшую нестерпимой. Ее несла какая-то жестокая волна, грозившая крушением. Неизбежным крушением.


Макс ласкал ее прекрасное тело, сознавая, что касается таких частей, которых никогда не касался и не коснется никто, кроме него. И понимал, что не владеет собой. Он намеревался дать ей лишь пригубить тех удовольствий, которых она так откровенно требовала. Но не только той восхитительной страсти, которую Софи выражала так же открыто и щедро, как свое сочувствие, но и его страсти. Он не должен был оставаться здесь, не должен был прикасаться к ней. Он должен был остановиться. Но он не хотел останавливаться. Он хотел дать ей это и увидеть ее счастливой в своей новой радости и прекрасной, как ни одна женщина в мире. А потом он сказал бы ей, что это только начало. Если бы остался жив. Потому что Макс так хотел ее. Хотел утонуть в ней, ощутить прикосновение ее горячей влажной кожи. Хотел видеть ее обнаженной, как на тех картинах. Его пальцы скользнули в пульсирующую глубину ее возбужденной плоти, и она, резко втянув воздух, выгнулась к нему.